Безмолвные клятвы - Конни Райнхолд

Она снова почувствовала, что Генри тянет ее за рукав. Его брови нахмурились:

– Не называй меня Хэнк.

Генри закрыл глаза, отпустил рукав Речел и откинул голову. Он потерял сознание, но на губах его так и застыла удовлетворенная улыбка.

ГЛАВА 19

Июнь

Земля утопала в зелени, воздух казался золотым от ярких лучей солнца. Весенние обещания сменились летним изобилием. В садах начали появляться первые плоды. Ни на день не прекращалось строительство новых домов. Жизнь и повседневная работа шли своим чередом, и все же за семь недель многое изменилось.

После того как фургон уехал, Речел и Феникс принялись выхаживать Генри. Раны на его лице зажили через несколько дней, но остались Шрамы. Теперь его черты казались суровыми и огрубевшими.

Характер его тоже изменился – стал твердым и более независимым. Теперь Генри не боялся играть в покер и обыгрывать своих противников. Феникс показал ему, как нужно драться, и обитатели Промиса почти перестали задевать своего нового приятеля. Хотя все по-прежнему называли его Хэнк.

Работая вместе с женой или с мужчинами, Генри окреп и раздался в плечах, научился успевать за другими и не выглядеть смешным. Но Речел замечала, что наедине с ней он оставался таким же замкнутым, как и раньше. Когда они сидели на кухне за столом, Генри казался Речел случайным гостем. Он ел механически, сосредоточив все внимание на альбомном листе и движениях карандаша. Речел привыкла к тому, что муж всегда имел под рукой альбом и карандаш. Он не оставлял любимого занятия даже во время работы – делал быстрые наброски, изображая то, чем занимался, и возвращался к делам. После ужина Генри закрывался в своей хижине.

Только в постели с женой он давал выход чувствам, страстно и яростно овладевая Речел, от чего она получала полное удовлетворение. Но как только начинало светать, Генри исчезал в своей студии и зажигал лампу, чтобы порисовать лишних полчаса.

Речел казалось, что муж находит гораздо большую радость в созерцании сотворенного им на бумаге или холсте, чем в той реальности, которая его окружала. Она спрашивала себя, почему ее обществу Генри предпочитает одиночество или даже мужскую компанию, и не находила ответа.

Конечно, Речел не могла не замечать, что ее друзья становятся и его друзьями, что все начинают уважать ее мужа. Она радовалась этому, ведь Генри имел так мало опыта и в общении, и в дружбе. Поэтому Речел не возражала, когда он приводил приятелей к ним в дом и угощал выпивкой.

Но ее не покидало ощущение, что в жизни мужа ей отведена слишком незначительная, ничтожная роль. Он делил с ней хлеб и кров, провел с ней немало дней и ночей, однако по-прежнему оставался чужаком. Его гнев и сарказм по отношению к ней давно исчезли, сменившись умиротворенностью и спокойствием, что казалось Речел проявлением безразличия.

Она продолжала скрывать от мужа, что Роза ее мать. Девушки Розы в течение месяца ухаживали за ней и затем покинули Промис, отправившись на северо-запад, чтобы найти работу в одном из поселков золотоискателей. Роза осталась жить в старой хижине, которую ей уступил один из жителей. Она в одиночку обрабатывала сад и огород рядом с домом.

Речел не решалась спросить у матери, останется ли она в Промисе насовсем. Но так или иначе, Роза никому не мешала. Она находила свое, особое удовольствие и в повседневной жизни, и в заботах о саде и огороде, и не нуждалась ни в ком, кто мог бы разделить с ней эти чувства. Речел непривычно было видеть Розу, в, одиночестве гуляющую по лугам или молча копающуюся в земле. Но ей становилось спокойнее при мысли о том, что мать рядом… и в безопасности. Теперь отпала необходимость полагаться на слухи и сплетни в стремлении хоть что-нибудь узнать о ней.

Дочь взяла себе за правило видеться с матерью несколько раз в неделю. Роза охотно принимала Речел у себя, хотя поначалу обе они опасались этих визитов. К счастью, Генри был столь поглощен самим собой и собственными переживаниями, что не слишком следил за тем, где бывала Речел.

В конце июня Речел почувствовала, что беременна. Она ощутила настоятельную потребность в обществе другой женщины и отправилась к Розе. Встретившись у огородных грядок, мать и дочь долго глядели друг на друга. Речел заметила, что кожа на лице и шее матери почти зажила, осталось лишь несколько шрамов, а на щеках даже выступил румянец. На голове снова стали расти волосы, но уже не вьющиеся, а прямые и редкие.

Речел отвела взгляд и тяжело вздохнула.

– Тебе, наверное, очень одиноко, раз ты так часто приходишь ко мне, – сказала Роза и снова принялась выдергивать сорняки и бросать в кучу.

– А тебе разве не одиноко? – спросила Речел.

– Я умею переносить одиночество. – Роза выпрямилась и сняла тонкие кожаные перчатки, в которых работала. – Я всегда и все делала для себя сама. Мать умерла, когда я была ребенком, а отец и братья почти не обращали на меня внимания, у них хватало своих забот. Кажется, я с самого рождения была одинокой и привыкла к такой жизни, как иные люди привыкают к тому, что они глухи или слепы.

Речел снова вздохнула. Глухи или слепы… Это очень похоже на одиночество. Существует только мир внутри тебя, а вокруг – тишина или темнота. Речел разглядывала огородные грядки, не зная, что ответить. Она никогда не слышала от матери жалоб или рассуждений о чувствах.

– В этом году много сорняков… – произнесла Речел и замолчала. Ей вдруг показалось неуместным и даже странным разговаривать сейчас с Розой о хозяйственных делах.

– Ты для этого и приехала сюда, девочка? Чтобы выдергивать сорняки?

– Нет. Я приехала, чтобы встать на ноги и вернуть тебе долг… деньги, что ты дала мне, когда я уезжала. – Речел достала кожаный мешочек, который вручила ей Роза в тот день, когда они хоронили Лидди. Семь лет Речел откладывала часть своего заработка в этот мешочек. – Феникс говорил, что ты почти ничего не привезла с собой…

Роза не обратила на деньги никакого внимания:

– У меня есть несколько старых платьев, которые никто не украдет.

– Все, что нужно, ты можешь купить в нашей лавке.

– Конечно, могу! – она улыбнулась дочери – в первый раз за время разговора. – Помнишь, как все думали, что я все трачу только на покупку платьев?

Речел кивнула, и Роза продолжала:

– Я не переставала удивляться, как умные люди могут одновременно быть дураками. Я ведь всегда носила один и тот же цвет. Десять платьев кажутся тридцатью, если все они одного цвета и если ты умеешь владеть иголкой. Черт побери, я так умела, что могла сшить приличное платье даже из изношенных простыней!..

Речел удивленно слушала мать. Она и не подозревала о том, что Роза умеет шить. Время от времени на кровати Речел появлялись аккуратно разложенные новые платья, но она считала, что эти наряды доставлены от портного или из лавки. Она верила в россказни о гардеробе Розы, о том, что мать была до смешного экстравагантна и крайне расточительна.