Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

— Кхе… Кхе!

Вспомнив гениального француза, Петр закашлялся — перед глазами всплыла книга, в которой корсиканец именовался достойным учеником Суворова, гениальным полководцем, одним из лучших его фельдмаршалов.

— А ведь он молодым лейтенантом на русскую службу просился. Вроде бы в последний год правления их Людовика, как раз перед революцией. — Память у Петра была хорошей, не жаловался. — Не сошлись в чине — Бонапарт просил майора, а ему предложили капитана. Дурни, немедленно прикажу, чтоб полковника дали…

Петр осекся и расхохотался. Ведь Наполеону только годик один, ему еще расти и расти. Но не забыть бы указание архивистам дать — пусть через пятнадцать лет напомнят.

Права ведьма — одни люди уходят, другие им на смену приходят. Права — только переиграть ее нужно. Жаль, что книгу не прочитал, а так, скользнул взглядом по столбикам фамилий и титулов. А ведь история изменилась совсем! Другая история стала — без мировых войн и революционных бурь. И к этому он свою руку приложил. Нет, не так — все свои усилия приложили, и Россия совсем иной стала.

«А ведь процесс уже пошел, и первые результаты появились. Крепостничество на целый век раньше отменять стали — это же какие последствия для экономики будут, для культуры, для благосостояния?! Ведь Россия сейчас экономически не уступает Англии — но там промышленный переворот вскоре пойдет, паровая машина на заводы придет. И мы, в свою очередь, его начнем — свободные рабочие руки есть, ресурсов выше крыши. И золото имеется… Просвещать страну нужно, школы и университеты открывать. Так что займись ты лучше, братец, этим благим делом. Зачем тебе лавры Александра Македонского, когда у тебя его тезка Суворов есть!»

Петр настолько задумался, что не заметил, как Нарцисс шустро накрыл столик исходящими паром блюдами и встал рядышком.

— Государь, извольте покушать, — тихий голос арапа вывел его из размышлений, и он почувствовал зверский аппетит. Нервотрепка последних недель закончилась, и теперь организм прямо требовал, чтобы и ему уделили внимание, а не только подставляли плоть под стальные клинки.

Угоститься было чем — тут и горячая похлебка из мелкорубленой баранины, и запеченный гусь, покрытый румяной корочкой, из-под которой сочился горячий сок. И отварное мясо — телятина, судя по всему, — посыпанное свежей зеленью, и хрустящий, с поджаренной корочкой хлеб. А главное — молодая отварная картошка, посыпанная зеленым лучком. Не местная, молдаване ее не сажали.

— Из Киева доставили? — только и спросил Петр, показав на блюдо картофеля. За распространение этого овоща он взялся с удвоенной силою, и результат дал о себе знать. Теперь посадки пошли повсеместно, а это в случае неурожая зерновых — обыденное явление — могло предотвратить голод.

— Нарочный привез, — отозвался Нарцисс и водрузил на столик кувшинчик свежего, выжатого из черешни сока. Высунув от усердия кончик алого языка, набулькал в кружку, не пролив на салфетку ни капли.

— Будь здрав, боярин, — только и сказал ему Петр, а тот на привычное приветствие ответил также обычным:

— И ты здрав будь, великий государь!

Трапеза прошла в полном молчании — Петр неспешно насыщался и думал, пораскинув мозгами. О самом наболевшем — чертовых ляхах, как говаривал Тарас Бульба.

В его времени польской проблемы как таковой у простых людей не имелось. Живут где-то братья-славяне, так пусть и живут. Это у поляков нелюбовь к русским в глазах плескалась. Здесь же совсем иное. Нет, шляхта не меньшим, если еще не большим русофобством страдала.

Дело в том, что и русские с малороссами — «украинцы» и слова такого не знали — относились к кичливым ляхам с неприязнью, плавно переходящей в стойкую ненависть. Дело в том, что граница проходила по Днепру, и пусть в русской армии на это плевать с большой колокольни хотели, но факт такой есть. Хотя поляков нет — сбежали шляхтичи в большом страхе от гайдамаков и казаков Максима Железняка и Ивана Гонты.

Сам Петр в отличие от своей супруги в той истории классовой солидарности проявлять не стал, так как закрепощать Украину, и левобережную, и правобережную, категорически не собирался. А потому крепко поддержал повстанцев, что уже выбили Барских конфедератов из Волыни.

Еще бы не выбить, если восемь гусарских полков из слободских казаков на мятежников было брошено. Теперь и на правобережье малороссийских гусар формировать начали, что вызывало гневные отповеди Варшавы.

На что вице-канцлер Бестужев отписывал, что Россия не будет смотреть, как ляхи режут православных единоверцев. И длинные перечни чуть ли не трехвековой давности приводил, указывая польские «вины и злодеяния».

От Ровно до Канева, что на Днепре, малороссы уже усвоили, что спасение в одном — под руку русского царя проситься, что вольности дарует, от ляхов убережет, и всех реестровых казаков в прежнем качестве оставит, и от души многими милостями одарит, хотя полки реестра в гусарские переименует на страх врагам.

На то причины были — иметь под рукою такую вольницу ему тоже не улыбалось, а потому, приняв советы людей знающих, решил казачество в регулярную силу на Украине потихоньку перевести. И с Запорожьем проблему решить — в Крым запорожские казаки войдут, пограбят там всласть, а вот дальше фигушки, он их оттуда не выпустит, как красные Махно.

Нет, убивать их не станут — просто предложат на выбор три варианта. Или переселиться на Кубань или на Дунай. В первом разе будет войско, на иждивении государства находящееся, во втором — вольная Сечь, на которую в первую очередь и придется главный удар турок. Или третий вариант принять — по примеру малороссов семейным казакам служить в слободском Запорожском гусарском полку.

Такая конница была очень нужна, одними донскими казаками никак не обойтись. А в дополнение из инородцев, что православие не приняли, волжских мусульман, татар и башкир, а также калмыков-буддистов, Петр начал уланские полки формировать на рекрутской основе.

«А ляхи… А что ляхи?! Фридрих их к прусскому орднунгу приучать будет — флаг ему в руки и барабан на шею в этом сизифовом труде! Наоборот все сделаем — у нас будет добрая прусская синица в руках, а он пусть получит польского дятла в свою задницу. Поляки те еще разгильдяи, русским в этом деле не уступят. Они с немцев крови попьют, но шляхетские восстания помогать подавлять мы не будем. Дураков нема! Если кто из наследников Фридриха взбрыкнет, то у нас козырь мощнейший будет. Говоря современным языком — оказание братской интернациональной помощи польскому народу в борьбе против немецких оккупантов и захватчиков! За вашу и нашу свободу, так сказать. А через полвека поляки, ну век, после длительного знакомства с немецкими порядками, о братьях-русских вспоминать с теплотой станут!»

Константинополь

Грейга переполняла гордость, отравляемая острой приправой жалости. Столица султана густо покрывалась дымами разгоравшихся пожаров, хотя вроде бы дома каменные, чему там гореть. Но прибрежные кварталы занялись огнем весело. Это и огорчало командора — Царьград ему было жалко, как и единоверных греков.

— А лейтенант Ильин молодец, — пробормотал командор, — снова кораблей поджег уйму своими брандерами!

Бухта Золотой Рог превратилась в огромное всепожирающее пламя, черный дым от которого заволок половину неба. Одна беда — в огне покрывались прахом и пеплом надежды на будущие барыши английских, французских и других европейских торговцев, ибо их суда составляли большую часть топлива в этом погребальном костре.

Теперь вице-канцлеру придется долго отписываться и извиняться, но, на взгляд самого Грейга, «купцы» сами были виноваты. Идет война, и не хрен торговать с супостатом. Уверовали в безопасность поклонники Гермеса, вот и поплатились. Зато теперь какая «волна» пойдет!

Командор весело хмыкнул — Чесменский и Константинопольский пожары произведут на европейские дворы, чутко прислушивавшиеся к мнению торговцев, потрясающее впечатление. В этом моряк не сомневался ни на йоту. Еще бы — в одночасье в одном сгорел военный флот турок, а в другом сотни «торговцев», порт и добрая половина османской столицы.

— Чтоб турки надолго запомнили, что воевать с нами им и опасно, и накладно, — вспомнил он строчки из наказа императора, прочитанного три дня назад. Ну что ж — воля Петра Федоровича исполнена полностью: такое османы уже никогда не забудут, война пришла и в их дом!

Палуба под ногами подпрыгнула — линкор дал в сторону султанского дворца уже второй залп. Разглядывать его результаты Грейг не стал, понимал, что в дыму это трудно, да и время уже поджимало.

— Хватит, повеселились от души, — с усмешкой произнес моряк и повернулся к сигнальщикам: — Давайте красные ракеты! Уходим в Босфор!

Через несколько секунд в небо ушли красные «шутихи», и, словно по уговору, со всех других русских кораблей понеслись вверх такие же сигналы. Команда была понята и принята и означала только одно — флоту под всеми парусами уходить на север, в узкую горловину Босфорского пролива.