Великая Испанская революция - Александр Шубин

Лозунгом КПИ стало: «Сначала война, потом революция». Однако за этим стояло недовольство именно той революцией, которая разразилась в июле 1936 г. Другая революция, основанная на национализации, коммунистов вполне устраивала, они готовы были уже сейчас проводить меры, направленные на огосударствливание экономики. То, что для либералов и правых социалистов казалось временной данью войне, для коммунистов было дорогой к социализму. Курс на централизацию и милитаризацию общества диаметрально противостоял стремлению анархистов и левых социалистов укрепить общественное самоуправление.

Областной пленум ФАИ 8 декабря 1936 г. принял резолюцию, в которой требовал «ликвидировать паразитическую бюрократию, значительно возросшую в настоящее время как на фабриках, так и в мастерских, равно как и в муниципальных органах государства»[715]. Таким образом, революция должна быть направлена против бюрократии, в том числе республиканской. А это не устраивало как либералов и правых социалистов, так и коммунистов, стремившихся к огосударствливанию, этатизации экономики.

«Фрагуа социаль» 13 марта 1937 г. прямо выступила против лозунга компартии «Первым долгом надо выиграть войну». Надо разъяснить, ради чего победа: «для перестройки буржуазно-демократической республики, для установления пролетарской диктатуры или для организации свободного коммунизма… Скрывать это намерение — худшая форма пораженчества»[716].

Отказ от социальной революции до конца войны, который проповедовали коммунисты, был несовместим с уверенностью анархистов в том, что именно эти революционные преобразования обеспечат левым силам поддержку населения, необходимую для того, чтобы выиграть войну. «Пролетариат не может и не должен прерывать начавшийся процесс революции, который сейчас является гарантией успеха в войне против фашизма…» — говорится в документах НКТ[717]. Уже в декабре 1936 г. «Солидаридад обрера» критиковала коммунистов за лозунг «сначала выиграем войну»[718]. Анархисты считали, что в случае отказа от глубоких преобразований массы не будут понимать, за что они сражаются.

Именно против анархо-синдикалистов были направлены директивы Исполкома Коминтерна (ИККИ), призывавшие «решительно бороться против авантюристического прожектерства, направленного к созданию нового общества…»[719].

А ведь анархо-синдикалисты превратились в большую силу. В целом по Испании численность НКТ достигла миллиона членов, а в 1938 г. — двух с половиной миллионов[720]. Наибольшее количество членов НКТ трудилось в Каталонии — около 600 тыс. членов. В 1937 г. в ВСТ было 475 тыс., в Союзе арендаторов — 40 тыс., в Федерации трудящихся деревни — 80 тыс. членов[721].

Характеризуя ситуацию в Каталонии, советский консул В. Антонов-Овсеенко писал: «Свыше половины рабочих — в рядах НКТ, которая располагает гораздо более солидными, энергичными и толковыми кадрами, чем ВРС»[722] (имеется в виду ВСТ).

Политика сотрудничества НКТ с другими силами предполагала сближение с ВСТ (этого требовали и решения съезда в Сарагосе). Синдикалисты вообще предпочитали союзу с партиями союз с профсоюзами как родственными организациями. В профсоюзах влияние партийной идеологии было слабее, а задачи непосредственной защиты нужд трудящихся выражались рельефнее. Ряд союзов ВСТ тяготели к НКТ. 22 февраля 1937 г. арагонские организации НКТ и ВСТ заключили договор о сотрудничестве, который был основан на идее политического плюрализма: «если взять в расчет различие в программах разных секторов антифашистского фронта, …попытка внедрить ограниченный тип экономического и политического устройства была бы самоубийственна и фатальна для нашей борьбы»[723]. Анархо-синдикалисты высказывались за слияние профсоюзов в масштабах страны. ВСТ не возражал против такой постановки вопроса, но каждый раз сближение прерывалось из-за разнообразных частных конфликтов. Министерство внутренних дел даже предлагало создать согласительную комиссию двух профцентров, но ВСТ отклонил это предложение[724].

В то же время анархо-синдикалисты не скрывали, что сближение с ВСТ «представит более безопасный путь к полному вытеснению политических партий или хотя бы значительному ослаблению влияния центризма, которое усиливается в недрах ВСТ»[725]. Перспектива вытеснения не радовала этатистов в ВСТ. В марте 1937 г. коммунисты отметили «опасное сближение СНТ и УХТ[726], которое наметилось в последнее время, — сближения под гегемонией анархистов»[727].

Коммунистические руководители возмущались ситуацией, сложившейся в синдикализированном секторе. Выступая на заседании секретариата ИККИ 7 марта 1937 г., А. Марти так характеризовал ситуацию в экономике Испании: «Предприятия. — Кто ими руководит? Профсоюзы — каждый за себя, без плана, как заблагорассудится. Промышленность „синдикализирована“ по анархистскому образцу. Каждое предприятие работает не только без плана, но и без отчетности»[728]. Последнее обстоятельство для коммуниста казалось, конечно, возмутительным. Но с коммунистической логикой соглашались и либеральные деятели Республики, которые, казалось бы, должны были отстаивать свободу предприятий и критиковать НКТ с противоположных позиций — за регулирование. Ан нет, республиканцы заражаются от коммунистов этатизмом, начинают движение в идейном фарватере коммунистов. Действительно, теперь только государство может защитить собственность от экономической демократии. «Национализация существует на бумаге, но почти не проводится на практике, — продолжал Марти. — Разумеется, можно не касаться предприятий, принадлежащих иностранцам, можно сохранить за ними некоторые права, но в общем и целом национализация является единственным средством для преодоления существующей анархии»[729].

Выступая по радио 1 января 1937 г. с изложением линии КПИ, Д. Ибаррури заявила, в частности: коммунистическая партия считает необходимым, «чтобы правительство… пользовалось всей полнотой власти, и чтобы все граждане и организации уважали решения этого правительства и его органов, подчинялись им и выполняли их». Также Пасионария выступила за национализацию основных отраслей промышленности и руководство ею из единого центра[730].

КПИ выступала за установление со временем режима, подобного тому, который существовал в СССР. Но сталинский режим выдавался за образец демократии: «Вся Испания никогда не забудет братских слов великого Сталина — отца советской демократии, обращенных к испанскому народу», — писала Д. Ибаррури[731]. Конечно, романские коммунисты (это касается не только испанцев, но и многих эмиссаров Коминтерна), не считали нужным копировать путь к социализму СССР. Но результат, достигнутый в Стране Советов, в это время вполне устраивал их в качестве образца.

Анархистская пресса остро критиковала коммунистов за «желание пробраться на все командные посты»[732]. «Хозяева Компартии не должны удивляться, если, когда они пытаются неподобающим образом действовать на почве, непривычной для их пропагандистских способностей, несмотря на нашу большую симпатию, они получают наилюбезнейшим образом по голове»[733], — иронизировала анархистская «Фрагуа социаль» 31 марта 1937 г. и продолжала тему 18 апреля: «Испанский пролетариат не похож на немецкий или русский, какой бы ни была наша симпатия к антифашистам этих стран»[734]. Острие этих высказываний направлено против СССР и Коминтерна.

Выступая на массовом митинге 20 сентября 1936 г., Лопес говорил: «Имеется одна партия, которая хочет монополизировать революцию. Если эта партия будет продолжать свою линию, мы решили ее раздавить. В Мадриде находится иностранный посол, вмешивающийся в испанские дела. Мы его предупреждаем, что испанские дела касаются лишь испанцев»[735]. По мнению А. Марти Х. Лопес был наиболее резким противником коммунистов. Он поддерживал тесные контакты с анархистскими эмигрантскими кругами в Европе, включая «русскую еврейку» Эмму Голдман[736]. Информация об опыте Российской революции и об СССР, распространявшаяся анархистской эмиграцией, была неблагоприятна для коммунистов. Но влиятельные лидеры НКТ, включая Дуррути, выступали за единство с коммунистами, без которого нельзя победить франкизм[737]. Тем не менее, и эти лидеры не были «друзьями СССР». В сентябре 1936 г. в интервью П. ван Паасену Б. Дуррути резко высказался против ориентации на «фашистское варварство Сталина»[738]. Анархист Э. Понс Прадес вспоминает, что «историческая память Кронштадта, Украины и ликвидации анархистов большевиками была жива»[739].