Московские страсти - Сергей Ермолов

Именно в этот момент какой-то человек в маске, подъехав на машине, стреляет из помпового ружья поверх голов.

Этот выстрел явно провокационный. Вероятнее всего, он провоцирует толпу на более решительные действия. Омоновцев провоцируют на стрельбу в безоружных людей.

Восстановить то, что произошло дальше, очень трудно.

Пуля сбивает полицейского. Его тело отбрасывает под ноги другим полицейским из оцепления. Они растерянно оглядываются, ослабив хватку рук. Толпа напирает, люди тянут шеи, всем интересно, откуда выстрелы, задние подталкивают передних, цепь рвется и все устремляются вперед.

Выстрелы звучат оглушительно, мне кажется, что от этого грома расколется голова.  Хочется закричать. Полицейские продолжают стрелять.

В людей стреляют, а они бьют. Палками. Цепями. Камнями. Впереди стреляют и орут в мегафон: «Ложись! Ложись! Стоя-а-а-ать!»

Звук тяжёлых ударов дубинкой по горлу. Хруст, как у раздавливаемой скорлупы, а затем бульканье, когда жертва отчаянно пытается глотнуть немного воздуха.

Теперь я представляю себе всю цепочку событий.

Летят палки и камни. Я бегу вместе со всеми. Летят не маленькие камни, мне вскользь задевает ногу. Какие-то люди вооружившись палками, начинают долбить мостовую и складывать камни, и раздавать листовки: «Следует пускать в ход камни, палки и собственные зубы, лишь бы произвести большой переполох среди полиции – иначе уличная демонстрация не имеет смысла».

Не знаю, почему необходимо убивать людей. Не понимаю, какая в этом может быть необходимость.

Толпа раззадоривается. Камень, полетевший в голову полицейскому, почти мгновенно перекрашивает его лицо в красный цвет. Следует выстрел в толпу. Один из стоявших в первом ряду хватается за грудь и опускается вниз. Гремит второй выстрел. Больше сержант ничего сделать не успевает. Толпа набрасывается на него.

- Так будет с каждой полицейской сволочью, - кричит кто-то. – Мы уничтожим их всех.

         -  Бей его!

Я слышу три громких хлопка. Строй солдат рассыпается. Я делаю вдох, а выдохнуть не могу. Спазмы перехватывают легкие, хожу и ищу место где есть воздух, наконец удается восстановить дыхание. Цепь солдат окончательно разбредается.

Вокруг образуется свалка. Выстрелы гремят со всех сторон. Оцепление, побросав щиты, смешивается с толпой. Полицейские стреляют, укрываясь за машинами. Вокруг меня мечутся, топчут упавших, поскальзываются в лужах крови и на осколках стекла. Какие то люди вступают в перестрелку с полицейскими.

Когда цепь прорвали, часть омоновцев побежала, демонстранты побежали за ними.

Во время прорыва слышится стрельба одиночными выстрелами. Оказывается, что стреляют газовыми патронами омоновцы.

Вдруг кто-то приседает на корточки, кто-то ложится. Многие прижимаются к тротуару или отступают назад. Я впервые в жизни слышу свист летящих ко мне пуль. Пули, оказывается, издают свист.

Полицейские добежав до своих грузовиков,  ставят завесу из газа и пытаются грузиться. Колонна людей прорывается через газ и лезет на грузовики. Мимо меня бегут молодые ребята. Один из них кричит:

— Захватить машины!

К этой группе присоединяются другие, их становится много. Очень быстро они оказываются у машин. Начинают одного за другим вытаскивать из кабин шоферов и офицеров. Парни садятся за руль и заводят грузовики. ОМОН бежит. Шоферы бегут, кто не бежит - тех выбрасывают из кабин. Один из них, ошалевший от страха мальчишка, поливая вокруг газом из баллона, едет и давит человека. Того относят на тротуар.

Воспоминания разрозненны и хаотичны, но они становятся настолько яркими, что отпечатываются в мозгу.

Врезается в цепи солдат захваченный грузовик. Полицейские цепляются за него и падают. Грузовик снова идет на таран. В образовавшиеся бреши прорываются люди.

Слышна стрельба, в толпу пускают слезоточивый газ. От газа очень першит горло, разъедает глаза. Все, у кого были платки и шарфы, делают себе маски, натягивают до глаз свитера. Солдаты прячутся в автобусах. Некоторые демонстранты бьют окна в них. Автобусы с солдатами торопливо уезжают.

Люди крушат спецавтобусы и военные грузовики, разбивают их, взбираютсяь на них и кричат:

- Ура! Долой оккупантов!

Когда это происходит, я не удивляюсь - а ощущаю даже какое-то жуткое, обреченное удовлетворение, тошнотно-беспомощное, словно в кошмаре.

Когда я подхожу к месту побоища, пожарные машины опрокинуты, отброшены на обочину, а одна даже подожжена.

Затем митингующие захватывают несколько машин и пытаются протаранить забор, которым ограждена улица.

        По всей улице вспыхивают мелкие столкновения. Превосходство на стороне толпы, и она гонит полицейских в сторону еще одной улицы, где виднеется еще одна большая толпа.

Первые несколько десятков человек бегут в десяти метрах за спинами убегающих полицейских, уже не встречая никакого сопротивления. Только каски убегавших мелькают перед глазами и скрываются во дворах. Побросав автобусы, они набиваются в газующие легковые машины и уезжают по тротуарам.

Люди группками стекаются с прилежащих улиц.

В заграждении стоят военнослужащие внутренних войск, совсем мальчишки. Перепуганные парни бросают на асфальт свои щиты и дубинки.

Оставшиеся побитые солдаты испуганы, многие плачут. Этих ребят никто не добивает.

Я вижу, как люди вылезают из своих укрытий и собираются в группы. Повсюду на асфальте лежат тела убитых.

Где то далеко пронзительно воюют сирены. У меня дрожат губы, но я не могу произнести ни слова.

Мне пришлось сесть – ноги не держат. Я смотрю на тела. Десять трупов.

Я пытаюсь не обращать внимания на запах гари, висевший в воздухе. Пытаюсь забыть о месте, в котором нахожусь.

Улица кажется слегка расплывчатой из-за висящего в воздухе марева. Вонь бензина и горелого металла душит. Люди со всех сторон. Слишком близко. На лбу выступают капли пота.

Забудь о толпе. Не думай ни о чем.

Дорога освободилась. Десятки людей успокаивают опрокинутых, растерянных полицейских.

Уже при небольшой угрозе поражения власти население быстро и внешне немотивированно переходит на сторону той стороны, «чья берет».

Кровожадность толпы исчезает. Раненого полицейского испуганно окружают, собираются над ним, переворачивают его на спину, возятся с его рубашкой, намокшей от крови, кричат, чтобы принесли одеяло, чтобы дали воды, чтобы позвали врача.

Вперед идут захваченные автомашины.

Грузовик с белым флагом, набирая скорость, несется по улице, за ним бегут люди.

Людей все больше и больше. Они улыбаются, приветствуют, обнимаются, показывают кровоподтеки от ударов омоновских дубинок. Все больше белых флагов.

Трофейные машины начинают наполняться добровольцами. Грузовики с порванным брезентовым верхом и разбитыми стеклами кабин, автобусы, наполненные молодежью, опьяненной воображаемой победой, разъезжают без всякого порядка.

Подожгли легковой автомобиль. Подъезжает пожарная машина тушить пожар, ее захватывают.

Толпа начинает поджигать все подряд. На ходу разбивает машины.

В ушах стоит крик:

- Давай, давай!

 Толпа не может успокоиться. Люди объединяются в крике:

- Давай! Давай!

Такое происходит только в кино. О таком пишут на первых страницах газет. Такое бывает с кем-нибудь еще, но не с нами. Я прикусываю губу, отказываясь думать о неизбежном. У русского каждый день – апокалипсис. Добро пожаловать на наше представление.

Раздаются крики:

- Сливай бензин с грузовиков! Делайте бутылки с зажигательной смесью!

Сотни разгорячённых людей, в основном молодых, вооружённых кольями, обрезками арматуры, камнями, сметают полицейские оцепления и врываются в здания. Внутри толпа всё крушит, бьет стекла, выбрасывает из окон папки с документами.

Огромная толпа движется по широкой улице. Лица, на которых только злоба и агрессия, переполняются решимостью. Идущие выкрикивают лозунги и песни, соединяя их с ругательствами. А я стою, как дурак, и не понимаю, что происходит.

 Я не знаю, что делать, поэтому ничего не делаю.

Редкие люди, идущие навстречу, разбегаются в разные стороны. Встреча с такой процессией не предвещает ничего хорошего.

Толпа вваливается в большой магазин, расположенный на углу. Под звон стекол начинают вытаскивать из помещения мешки и коробки. Один из мародеров, сгибаясь под тяжестью, вытаскивает огромный мешок. Споткнувшись, падает. Вокруг смеются.

Я мог бы легко это сделать. Потому что это странно.

Горит несколько машин, дым клубами идет из разграбленных магазинов, а погромщики двигаются к новым целям. Это хороший день для грабежей и поджогов. Человек глуп на столько, что поднявшись, неизбежно спускается обратно.