Штамм. Начало - Гильермо Дель Торо

Пап вбежал в гостиную и завыл. Он выл громко, печально – словно в комнате звучал скорбный фагот. Энсел понял, что это надо немедленно прекратить, пока не переполошились соседи. Оставив подергивающуюся на полу Герти, он вскочил – сила и энергия просто переполняли его, – метнулся через комнату к Папу, опрокинув по пути торшер, и настиг неуклюжего пса, когда тот попытался улизнуть в коридор.

Какое же восхитительное наслаждение доставила ему кровь второй собаки! Он чувствовал, что в нем наступил переломный момент, как если бы он был сифоном и желаемая перемена давления наконец наступила. Живительная влага, насыщая его, сама текла в рот, подгоняемая сердцем Папа.

Закончив, Энсел некоторое время тупо сидел на полу, медленно приходя в себя, возвращаясь в реальность. Посмотрев на мертвую собаку, он словно очнулся, и его прошиб холодный пот раскаяния.

Энсел поднялся, увидел лежавшую на ковре Герти, посмотрел на свою грудь, пощупал прилипшую к телу футболку, мокрую от собачьей крови.

«Что со мной происходит?» – недоуменно спросил он себя.

От крови на клетчатом ковре появилось отвратительное черное пятно. Однако ее натекло на ковер не так уж и много. Только сейчас Энсел вспомнил, что пил собачью кровь.

Он начал с Герти. Подошел к ней, коснулся шерсти, зная, что собака мертва – что он убил ее! – а потом, пересиливая отвращение, закатал сенбернара в запачканный ковер. Энсел поднял сверток, через кухню вынес во двор и прошел к сараю, где они держали собак. Войдя внутрь, Энсел опустился на колени, раскатал ковер и вывалил Герти на землю, после чего отправился за Папом.

Он уложил собак у стены, на которой висели садовые инструменты. Отвращение к себе Энсел уже не испытывал. Напряжение в шее сохранилось, но зато она больше не болела. Воспаление в горле как рукой сняло. Прояснилось и в голове. Энсел посмотрел на свои окровавленные руки и, пусть с неохотой, тем не менее принял то, чего не смог постичь.

Важно то, что от содеянного ему стало явно лучше.

В доме Энсел поднялся в ванную на втором этаже. Снял запачканные кровью футболку и трусы, надел старый спортивный костюм, зная, что Анна-Мария и дети могут вернуться в любую минуту. Когда Энсел искал в спальне кроссовки, он почувствовал, что биение возвращается. Не услышал – именно почувствовал. И пришел в ужас, осознав, что означает такое биение.

Голоса у парадной двери.

Семья вернулась домой.

Энсел скатился вниз и, успев незаметно выскочить из двери черного хода, побежал по двору, ощущая под босыми ногами травяной покров. Он убегал прежде всего от биения, которое заполняло его голову.

Энсел повернул к подъездной дорожке, но услышал на темной улице голоса. Тогда он нырнул в собачий сарай, дверь которого оставил открытой, и тут же захлопнул за собой обе створки. А вот что делать дальше, он уже не знал.

У боковой стены лежали мертвые Герти и Пап. Энсел с трудом удержал себя, чтобы не завопить во весь голос:

«ЧТО Я НАДЕЛАЛ?!!»

Нью-йоркские зимы искривили створки сарайной двери, так что они уже неплотно прилегали друг к другу. В щель Энсел увидел, как на кухне Бенджи наливает из-под крана стакан воды: его голова возвышалась над подоконником. Потом в поле зрения появилась тянущаяся к стакану ручонка Хейли.

«Что со мной происходит?!» – билась в голове мысль.

Энсел подумал, что он тоже похож на собаку – собаку, которая резко изменилась. Он стал похож на бешеного пса.

«Я заболел какой-то формой бешенства», – решил Энсел.

Раздались детские голоса. Бенджи и Хейли вышли на заднее крыльцо, освещенное лампой над дверью, и принялись звать собак. Энсел огляделся, схватил стоящие в углу грабли и быстро, бесшумно всунул черенок в ручки двери. Главное, чтобы дети не смогли войти в сарай. И чтобы он сам не мог выйти из сарая.

– Гер-ти-и-и! Па-ап!

В голосах детей не слышалось тревоги. Пока не слышалось. За последние два месяца сенбернары убегали несколько раз, вот почему Энсел вбил в пол сарая железный столб и на ночь сажал собак на цепь.

Их голоса начали звучать тише, а вот постукивание в голове усилилось – это было ровное биение крови, циркулирующей в юных артериях. Маленькие сердца качали и качали ее.

«Господи ты боже мой!» – едва не завыл Энсел.

К двери сарая подошла Хейли. В щель между дверью и порогом Энсел увидел ее розовые кроссовки. Хейли попыталась открыть дверь – та тряслась, но не поддавалась.

Хейли позвала брата. Бенджи подошел и рванул дверь со всей силой восьмилетнего ребенка. Теперь затряслись даже стены, но черенок грабель все-таки держался.

Брррум-брум… Брррум-брум… Брум…

Кровь… Кровь его детей… Она звала его… Энсел содрогнулся и перевел взгляд на собачий столб. Он был закопан в землю на целых два метра и внизу еще укреплен бетоном. Столб был достаточно прочен, чтобы удержать двух сенбернаров, рвущихся с цепи в летнюю грозу. Энсел осмотрел полки и увидел на одной из них запасной ошейник, еще с ценником. Он не сомневался, что найдет в сарае и старый висячий замок.

Энсел дождался, пока дети отойдут на безопасное расстояние, а потом протянул руку и взял с полки стальной ошейник.

Капитан Редферн, одетый в больничную сорочку, лежал на койке в шатре из прозрачного пластика. Губы его были чуть приоткрыты, лицо искажала гримаса, дышал он глубоко и натужно. С приближением ночи беспокойство капитана нарастало, поэтому он получил дозу транквилизаторов, достаточную для того, чтобы отключить его на много часов вперед. Врачи по-прежнему хотели провести магнитно-резонансное сканирование. Эф притушил свет в шатре, включил ультрафиолетовую лампу и нацелил темно-синее пятно на шею Редферна, чтобы еще раз взглянуть на шрам. И вот теперь, когда верхнего света стало меньше, он увидел кое-что еще. Кожа Редферна обрела странную волнистость, вернее, волнистым было то, что находилось под кожей. И еще под поверхностью кожи проявились пятна – разных оттенков черного и серого, – как при пятнистом поражении или при подкожном псориазе.

Когда Эф поднес лампу ближе, чтобы продолжить обследование, пятна под кожей отреагировали. Они завертелись, начали извиваться, словно пытались выбраться из-под света.

Отпрянув, Эф отвел лампу в сторону. Как только пятно черного света ушло с кожи Редферна, спящий мужчина вновь стал выглядеть нормальным человеком.

Эф опять наклонился над ним, только на этот раз направил ультрафиолетовый свет на лицо Редферна. И снова под кожей проявилась пятнистая плоть, образовав некое подобие маски. Словно проступило второе «я», ранее прятавшееся под лицом пилота, – старое, бесформенное… Некая мрачная сущность, зло, пробудившееся в больном человеке, пока тот спал… Эф поднес лампу ближе. Тени под кожей опять пошли волнами, пытаясь ускользнуть от света, – маска словно бы строила гримасы.