Графиня Дарья Фикельмон (Призрак Пиковой дамы) - Николай Алексеевич Раевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…Несмотря на то что я окружена заботами и привязанностью всей моей семьи, иногда такая тоска охватывает меня, что я чувствую потребность в молитве… Тогда я снова обретаю душевное спокойствие, которое часто раньше принимали за холодность и в ней меня упрекали. Что поделаешь? У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца»[346].
Не приходится сомневаться в том, что пока Наталья Николаевна не встретилась с Дантесом, она умела хорошо владеть собой и обостренному вниманию светского общества противопоставляла любезную, но сдержанную манеру обхождения с окружающими, а в особенности – со своими бесчисленными поклонниками. Лишних слов, быть может, за редким исключением, они от нее не слышали. В то же время она сохраняла умную и привлекательную естественность, которая нравилась всем, кто знал ее более или менее близко.
Если я не ошибаюсь, одним из первых, кто обратил внимание на эту черту характера Натальи Николаевны, был парижский пушкинист, автор обширного очерка «Невеста и жена Пушкина» М. Л. Гофман. Он писал:
«Жена Пушкина по природе своей не была кокеткой и в своих манерах (по крайней мере, до 1834 года) была сдержанна и неприступна и скорее отпугивала от себя своих ревностных поклонников, чем приманивала их. До появления на горизонте Пушкиных барона Дантеса никто не связывал ее имени ни с чьим другим именем, хотя в свете и старались пустить клевету об ее близости с государем Николаем Павловичем»[347].
Спустя несколько лет после смерти Пушкина Наталью Николаевну посетил П. А. Плетнев. О своих впечатлениях от встречи с вдовой поэта он писал:
«Вечер с семи почти до двенадцати я просидел у Пушкиной жены и ее сестры. Они живут на Аптекарском, но совершенно монашески. Никуда не ходят и не выезжают. Пушкина очень интересна.
В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать».
М. Яшин, исследуя духовный облик H. H. Пушкиной-Ланской, обратил внимание на такую немаловажную подробность. После близкого общения с Натальей Николаевной различные лица, поначалу недоброжелательно или скептически к ней настроенные, заметно меняют затем к ней свое отношение. Баронесса Е. Н. Вревская после встречи с Натальей Николаевной писала мужу:
«Я видела госпожу Пушкину, она так старалась быть со мной любезной, что совершенно восхитила меня. Это очаровательное существо».
А незадолго до этого та же Вревская рассказывала брату: «Она [H. H.] просит у маменьки позволения приехать отдать последний долг бедному Пуш. – так она его называет. Какова?»
Сергей Львович Пушкин, после кончины сына относившийся к снохе с понятной неприязнью, совершенно переменил свое мнение о ней, когда провел десять дней в Полотняном Заводе. После этого свидания он писал Вяземскому такие прочувствованные строки: «Нужды нет описывать вам наше свидание. Я простился с нею как с дочерью любимой без надежды ее еще раз увидеть или, лучше сказать, в неизвестности, когда и где я ее увижу».
Но как бы там ни было, многие из современников Натальи Николаевны передали следующим поколениям, как мы теперь видим, ложные представления о скудости ума и духовного облика жены Пушкина. Это, в свою очередь, дало повод известному литературоведу П. Е. Щеголеву сделать свой безапелляционный вывод, надолго предопределивший наше отношение к жене Пушкина: «Наталья Николаевна была так красива, что могла позволить себе роскошь не иметь никаких других достоинств». Он мог бы быть в своих оценках и выводах не столь односторонним. Здесь я должен оговориться, в своей документальной части монография Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» имеет непреходящее значение. Иначе обстоит дело с созданными им образами главных протагонистов жизненной трагедии Пушкина. Из них образ Натальи Николаевны нужно признать наименее удавшимся. Потребовалось время и дальнейшие поиски документов, чтобы этот образ в значительной степени прояснился и предстал перед нами во всем своем обаянии, которое так сильно пленило Пушкина при первой же встрече с Натали Гончаровой. Со временем появились работы, без предвзятости исследующие духовный облик жены поэта. Среди них выделяется своей обстоятельностью книга И. Ободовской и М. Дементьева «Вокруг Пушкина» (М., 1975).
Однако и в настоящее время появляются работы, принадлежащие перу авторитетных исследователей, которые в той или иной степени продолжают в отношении Натальи Николаевны линию Щеголева. Среди них в особенности выделяется статья знаменитой поэтессы Анны Ахматовой.
Не думаю, что было бы правильно вступать в полемику с покойным автором хотя бы потому, что сама Анна Ахматова воздержалась от публикации своей работы. Но и совсем не принимать во внимание соображения поэтессы, мне кажется, также было бы неверным.
Работа Анны Ахматовой напечатана в журнале «Вопросы литературы» в публикации Э. Герштейн, снабдившей ее рядом подробных примечаний.
Замечу сразу же, что статья знаменитой поэтессы, вероятно, звучала бы иначе в окончательной редакции, которой нам, увы, не суждено прочесть.
Ахматова не сомневается, что роковой диплом составлен если не непосредственно посланником Геккерном, то, во всяком случае, по его инициативе или при его возможном участии.
Наряду с тонкими, хорошо продуманными мыслями, например, впервые поставленным вопросом, почему злосчастный диплом был разослан друзьям Пушкина, а не его врагам, что было бы более логичным (еще одна загадка дуэльной истории, и Анна Ахматова находит для нее очень оригинальное объяснение), наряду с такими глубокими мыслями в статье имеется много чрезвычайно спорных и необоснованных предположений.
Местами Анну Андреевну, на мой взгляд, подводит ее излюбленный интуитивный метод, которым она руководствуется в разработке поставленной темы, и ее построения зачастую приобретают фантастический характер. В этом отношении особенно показательна созданная ею картина того, как в голландском посольстве якобы мог вырабатываться текст злополучного пасквиля.
Со многими положениями автора я ни в какой мере не могу согласиться. И прежде всего считаю, что нас не может удовлетворить, особенно теперь, когда появились новые источники, характеризующие Наталью Николаевну Пушкину-Ланскую, чрезвычайно необъективное, я бы даже сказал, местами явно враждебное отношение к Наталье Николаевне. Среди современных, довольно многочисленных работ, в которых выявляется роль Натальи Николаевны в дуэльной истории, статья Ахматовой выделяется своим беспощадно резким осуждением жены поэта. Помимо многого дурного, что Ахматова находит в Наталье Николаевне, она считает, что жена Пушкина, так же как и ее сестра Екатерина, являлись если не сознательными, то невольными пособницами, «агентками», как она выражается, Геккерна-старшего в осуществлении
