Опасный беглец. Пламя гнева - Эмма Выгодская

Сквозь второе полотно Лела видела тени, чьи-то головы склонились над неярким светом. Здесь совещались саибы.

У Лелы сильно забилось сердце.

— Можно ли верить старой обезьяне? — говорил очень близко за полотном чей-то насмешливый голос.

— И всё же обратить внимание на последнее предложение шаха необходимо! — возразил другой голос, скрипучий и бесстрастный. — Может быть, старый шут не врет? Надо добиться ясности. Если старик не лжет и действительно готов открыть нашим войскам ворота дворца со стороны реки, то такой план штурма города, конечно, представит ряд выгод по сравнению с первым. Во-первых, тогда наш левый фланг будет упираться в реку, и, значит, слева мы будем неуязвимы. Во-вторых…

Это говорил Чемберлен.

«Если бы щука заговорила, у нее был бы точно такой голос», — подумала Лела.

Невилль Чемберлен уже оправился от своего ранения и принимал участие в военном совете. Обсуждался окончательный план штурма крепости Дели.

— … во-вторых, — продолжал медленный голос, — если мы беспрепятственно проникнем во дворец и овладеем столь важным участком на правом фланге противника, наши войска смогут непосредственно через западные ворота дворца войти внутрь города и по широкой улице Серебряного Базара начать постепенный захват глубоких позиций неприятеля…

— Я полагаю иначе! — сказал другой голос, отрывистый и энергичный.

Это говорил Никольсон.

— Я полагаю иначе. Лобовой штурм крепости, с Кашмирских ворот, будет, по моему мнению, в данных условиях более правилен. Фланговый штурм, обход и глубокое проникновение в тыл могут оказаться опасными в условиях, где буквально каждый переулок, каждый дом будет оказывать сопротивление. Правильнее будет, если шах откроет нам ход под Кашмирские ворота.

— А есть такой?

— Конечно, есть. Ответвление главного хода, несколько добрых мин, и Кашмирские ворота летят в воздух… Брешь в стене, и мы, начинаем штурм крепости прямо с лобового участка.

— Великолепно! Браво, Никольсон.

— Блестящая мысль!..

— Предложим старику такой вариант. Пускай тешится тем, что мы сохраним за ним престол Дели.

— Кто же займется этим?

— Ходсон, конечно, Ходсон!.. У него есть люди для таких поручений.

— Бедный Ходсон!.. Весь день у него толкутся в палатке какие-то грязные нищие факиры. Я не знаю, где Ходсон добудет достаточно лавандовой воды, чтобы отмыться после таких посещений.

— К делу, джентльмены!.. Окончательный ответ из дворца будет не раньше чем послезавтра. Мы должны сперва проверить: действительно ли шах готов впустить нас в город или это очередная восточная уловка…

Лела не стала слушать дальше. Бахадур-шах хочет впустить саибов в крепость! Отдать Дели и погубить восстание!.. Лела опрометью бежала обратно, не думая об опасности. Добежав до канала, она разом скатилась на его сухое дно; здесь, остановившись на минутку, сорвала с себя безрукавку, стеснявшую грудь, скинула узкие сапожки и дальше бежала уже босиком, не чувствуя, как колючая трава обжигает ей босые ноги… Скорее, скорее!.. Всё рассказать отцу, пока не поздно.

Глава тридцать шестая

НОЧЬ В ДЕЛИ

Стража у Кабульских ворот была предупреждена, Лелу тотчас пропустили в крепость. Сокращая дорогу переулками, она пробежала к дому резиденции. В помещении для стражи кружком сидели на полу сипаи. Отца на его обычном месте не было.

«Скоро полночь!.. — хватилась Лела. — С полуночи отец дежурит на бастионе».

По ночам у бастионов особая охрана, а она не спросила у отца пароля этой ночи! Лела стояла у ворот. Издалека доносились пение молитв и приглушенный звон медных колокольчиков в индусском храме. Ночная стража перекликалась на Серебряном Базаре. Луна еще не взошла, в полутьме слабо серебрились крест и купол христианской церкви за улицей Садов. Лела всё стояла у ворот, не зная, на что решиться.

Бирманский гонг ударил в воротах дворца, возвещая полночь. Кто-то подошел в темноте к садовой ограде. Из-за высокого вороха скошенной травы на Лелу внимательно глядел какой-то человек. Этот человек пришел оттуда же, откуда и она, только другой дорогой и несколько позже. Приметил ли он ее в вечернем полумраке, в путанице белых палаток? Может быть и приметил. Он стар, но глаза у него глядят зорко, он хорошо видит и в полутьме.

Лела вышла из ворот. Старик проводил ее взглядом. Он видел, как девушка, перейдя широкую площадь, свернула в узкий переулок за Большой Мечетью. Две старые ковровщицы живут в переулке, они хорошо знают Лелу. Она решила ночь провести у них, а рано утром, когда сменятся дозоры, пойти к отцу.

Проследив, куда она пошла, старик через пролом в каменной ограде перебирается на просторный дворцовый двор.

Высокие стены дворца бросают густую тень, двор темен, но старик идет уверенно, точно днем: во дворце ему знакомы все ходы и выходы.

Прошедший день был жарок, но и наступившая ночь не принесла прохлады. Небо, как прогретый огнем душный синий купол, опрокинулось над задыхающимся, обреченным городом. Накалившаяся за день земля ночью отдавала тепло. Ни свежего дуновения, ни ветерка не доносилось с окружающей равнины. Казалось, Джамна струит не воду, а раскаленное серебра в нагретых берегах.

Ища прохлады, люди выходили на воздух, поднимались на плоские каменные крыши, выносили свои постели и спали под открытым небом.

Лела собрала с полу циновки, расстелила их на крыше и легла рядом с женщинами из своего дома.

В юго-восточной башне дворца, глядящей на темную реку, при свете бронзового светильника двое людей склонились над листом бумаги, разбирая сложную вязь персидского письма. Несмотря на восточную цветистость речи и на обязательные в таком послании учтивые комплименты, письмо было коротко и по-европейски деловито. В нем слышался властный голос англичанина.

«Мы вновь обращаемся к тебе, величайший из шахов, надежда твоей страны!» — так начиналось письмо.

— Это Руджуб-Али писал под диктовку своего господина, — сказал Ассан-Улла. — Саиб сам поставил внизу свою подпись. Взгляни, свет души!.. — Он протянул письмо принцу.

«Вильям Ходсон», — четко выведено было латинскими буквами под текстом письма.

Руджуб-Али, туземный офицер, мусульманин, был помощником Ходсона и правой его рукой по Корпусу туземной разведки.

Что же пишет Ходсон-саиб?..

«Мы вновь обращаемся к тебе, величайший из шахов, надежда твоей страны. Наша добрая королева соглашается вернуть тебе свою прежнюю милость. Не упусти счастливую возможность, дай нам доказательства чистоты твоего сердца. Сколько раз, мудрейший из шахов, ты вредил себе тем, что не слушался британцев!.. Ответь генералу, согласен ли ты, по знаку из лагеря, открыть доблестным британским войскам подземный выход из твоего дворца к Кашмирским воротам…»