Соната разбитых сердец - Маттео Струкул

Казанова, никогда не отличалось, — получив тем самым новых союзников и в то же время возможность продолжать обделывать свои дела без малейших помех. В-третьих, благодаря деньгам, которые получат наши купцы за продажу оружия и экипировки для австрийской армии — в этой связи должен сообщить вам, что в Европе разгорелась война, — Гардзони сможет дополнительно расширить свою сферу влияния. Вы отлично знаете, сколько голосов ему нужно, чтобы попытаться выиграть на следующих выборах дожа…

Казанова не удержался и перебил рассуждения своего собеседника:

— Хорошо, в Европе война. А что Венеция?

— Венеция благоразумно соблюдает нейтралитет. Однако, как я вам уже сказал, это не мешает ей вести торговлю с одной из воюющих сторон.

— Вот как! Я поражен тем, что вы сообщили. Очень жаль, что я не понял, как обстоят дела, с самого начала, особенно потому, что в таком случае смог бы избежать тюрьмы, — с горькой усмешкой заметил Джакомо. Затем он добавил: — Однако, учитывая, что я не знаю ничего о том, что вы рассказываете, не могу не задаваться вопросом: к чему вы ведете?

— Сейчас я до этого дойду, — и как ни в чем не бывало продолжил свои рассуждения: — Вы отлично знаете, насколько сложен процесс выборов дожа. Специально назначенный мальчик тянет жребий, определяя тридцать членов Большого совета, между которыми еще раз проводится жеребьевка, и их остается девять, после чего они голосуют, выбирая сорок кандидатов. Из этих сорока выбирается двенадцать, которые, в свою очередь, выбирают еще двадцать пять. Наконец, выбранные двадцать пять уменьшаются до девяти, чтобы проголосовать снова, на этот раз определяя сорок пять человек. Сокращенные до девяти, те наконец-то назначают сорок одного выборщика, которые уже голосуют за кандидатуры дожей. Зачем я говорю вам об этом? Потому что, если Гардзони хочет победить, ему нужно будет подкупить немалое количество членов Совета… И это подводит меня к последнему соображению.

— К какому же? — спросил Джакомо.

— Учитывая, что здоровье дожа Франческо Лоре-дана ухудшается день ото дня, Гардзони необходимо ускорить свои приготовления к решающей схватке. Если наш дорогой дож скончается, а все предполагают, что это случится уже скоро, государственный инквизитор должен быть готов попытаться занять его место. И это четвертый пункт данного вопроса. Вот почему, синьор Казанова, я пришел предложить вам соглашение.

Джакомо в очередной раз удивленно уставился на него. Теперь он понял. Подозрение о том, что он является лишь пешкой в чужой игре, превратилось в уверенность. Графиня Маргарет фон Штайнберг отлично разыграла свои карты, а он попался в ловушку, будто муха в паучьи сети: из-за вечного желания поражать и восхищать он недооценил свою соперницу. Какой же он глупец! Хотя, с другой стороны, только благодаря графине он познал настоящую любовь, а Франческа стоила всего, через что ему пришлось пройти.

Джакомо осторожно ответил:

— Не понимаю, почему я должен заключить с вами соглашение, если я уже больше года пребываю в этом кошмарном месте.

В глазах Мочениго сверкнул огонек:

— Почему вы должны заключить со мной соглашение? Да потому что я могу дать вам возможность вновь стать тем, кем вы были.

— И кем я был, по-вашему?

— Вольнодумцем, бунтарем, свободной душой! Мой дорогой Казанова, я сразу сказал, что я вам не враг. Более того, мне близок ваш подход к жизни, хоть я и не могу поддержать некоторые безумства, которые вы совершаете. Однако кого как не вас сегодня можно назвать истинным воплощением духа Венеции? Наша республика никогда не покоряется до конца, сохраняет независимость, верит только в себя и в то, что мир можно изменить при помощи предприимчивости и силы духа. Так почему бы мне не помочь такому человеку, как вы?

Джакомо по-прежнему смотрел на гостя с недоверием. Он только что узнал, что был всего лишь пешкой в чужих дьявольских кознях. Так с чего бы ему теперь доверять Мочениго?

— Не понимаю, почему после всего того, что со мной приключилось, вы считаете, что я смогу довериться вам? — сказал узник не без сожаления.

— Я понимаю, — вздохнул высокопоставленный венецианец. — У вас есть все основания проявлять подозрительность. Однако думаю, что вам стоит выслушать то, что я собираюсь сказать. Я не прошу вас соглашаться не глядя, но, пожалуйста, подумайте о том, что я готов вам предложить.

— Слушаю вас, — неуверенно отозвался Джакомо.

— Замечательно. Итак, мы не сомневаемся в том, что вы намерены сбежать в самое ближайшее время…

— Почему вы говорите о себе во множественном числе?

— Я и Марко Дандоло. Не все забыли о вас, поверьте.

— Это известие — отрада моему сердцу. Значит, дружба еще что-то значит в Венеции! Но объясните мне, каковы ваши намерения? — поторопил собеседника Джакомо, никак не комментируя соображения Мочениго о том, что он собирается совершить побег из тюрьмы. Беспокойство охватило узника: если его желание выбраться отсюда настолько очевидно, то каковы реальные шансы того, что план увенчается успехом?

— Мы не можем помочь вам сбежать, однако позаботимся о том, чтобы в ближайшие часы дворец был пуст, пользуясь тем, что сегодня канун Дня Всех Святых. Если вам удастся воспользоваться этим обстоятельством, то мы с Дандоло оставим для вас свежих лошадей в Местре, а также еще одних — в любом другом месте, где вы скажете. Кроме того, мы передадим вашему доверенному лицу сумму в двести цехинов. Таким образом, вам будет проще осуществить побег. Конечно, не могу обещать, что Гардзони не попытается помешать вам со своей стороны, скажу больше, меня не покидает ощущение, что он пытается найти способ приговорить вас к смертной казни.

— Еще одна причина выбраться отсюда, — заметил Казанова.

— Безусловно. В общем, нельзя исключать того, что Гардзони приказал своим шпионам и гвардейцам разделаться с вами при первой возможности. На это я никак не могу повлиять. Однако я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш побег удался, чтобы о нем узнали все вокруг и чтобы однажды вы смогли вернуться в Венецию, это я вам обещаю.

— Вы сможете оставить первых лошадей в таверне «У колокольни» в Местре?

— Конечно.

— А вторых, вместе с кошельком с деньгами, на почтовой станции в Тревизо? Той, что у самых городских стен, на дороге Дель-Терральо?

— Хорошо.

— А что вы хотите взамен? Нет ничего на свете, чего я хотел бы больше, чем однажды вернуться в Венецию, но я хорошо понимаю, что не в порыве щедрости вы решили мне помочь. Слишком много раз я дорого платил за то, что верил в чью-нибудь бескорыстную дружбу.

Мочениго улыбнулся.

— То, что я намерен попросить у вас взамен, не должно