Шкатулка с бабочкой - Монтефиоре Санта

— Феде? — сказал Хэл, занимаясь чисткой зубов над умывальником.

— Да?

— Как ты думаешь, папа собирается остаться?

Федерика повесила мокрое полотенце на батарею.

— Не знаю, — ответила она, не желая озвучивать свои надежды.

— Может, он заберет нас обратно в Вину, — добавил он, сплевывая пасту под струйку воды.

— Не думаю, что он возьмет нас в Вину, Хэл, — осторожно ответила она.

— Почему нет?

— Потому что сейчас мы живем здесь.

— Я бы предпочел жить в Вине, — решительно произнес он.

— Но здесь тебя любят бабушка и дед.

— Я скучаю по Абуэлито. — Он сделал печальное лицо.

— И я тоже, Хэл.

— Дед не носит меня на плечах и не крутит меня вокруг себя, — пожаловался он.

— Я знаю.

— И не катает меня на пони.

— Он очень занят.

— Я хочу вернуться в Вину. Я думаю, что Абуэлито тоже скучает без меня.

— Конечно, так и есть. Я уверена, что они с Абуэлитой скучают без нас, — с тоской произнесла она. — Уже пора в постель, Хэл. Почитать тебе книжку?

— А где мама? — спросил он, шлепая босыми ногами по полу ванной комнаты.

— В доме, где живут Люсьен и Джои.

— Она всегда там сидит.

— Знаю. Ей нравится у Эплби.

— А мне не нравится.

— Нет, нравится.

— Нет, не нравится.

— Но ты постоянно играешь с Джои.

— Мне не нравится Джои.

Федерика вздохнула, предвидя ссору.

— Пойдем. Я прочитаю тебе рассказ, — с показным энтузиазмом воскликнула она, чтобы переключить его внимание.

— Я хочу, чтобы мне читала мама, — настаивал он. — Я не буду спать, пока она не придет.

— А как насчет бабушки?

— Я хочу маму, — захныкал он и упрямо скрестил на груди руки.

— Ладно, — вздохнула она. — Ложись в постель и жди возвращения мамы, она надолго не задержится, — уверенно сказала Федерика, прекрасно зная, что к ее возвращению они оба уже давно будут спать.

Было уже поздно, когда Федерика услышала за окном шуршание колес автомобиля по гравию. На мгновение в спальне мелькнул отблеск света, и она снова погрузилась во тьму, когда выключили двигатель. Она прислушалась к голосам родителей, спешивших поскорее попасть с холода в дом. Они смеялись, но толком ничего расслышать не удалось. Мама давно так радостно не смеялась, значит, возможно, отец не уедет. Федерика села в кровати и напрягла слух, стремясь услышать другие подтверждения своих выводов. Однако их приглушенные голоса не свидетельствовали ни о чем большем, чем дружеские отношения.

— Я действительно сегодня вечером получила удовольствие, — произнесла Элен, поднимаясь по лестнице. Федерика затаилась в темноте, наблюдая за появлением матери сквозь щелку в двери.

— Я тоже, — согласился Рамон, следуя за ней.

Элен остановилась у двери Федерики.

— Я рада, что тебе понравились Эплби, — тихо, чтобы не разбудить детей, сказала она.

— Нуньо — большой оригинал, — хохотнул он. — И Иниго тоже.

— Ты единственный из всех, кого я знаю, кто понял рассуждения Иниго. Он практически ни с кем не разговаривает и все время сидит, запершись в своем кабинете. Наверное, это просто изводит Ингрид.

— Должен сказать, что я нашел его очаровательным.

— Не представляю, о чем вы могли говорить.

— Обо всем.

— Неужели?

— Он человек образованный и мудрый. Нужно только преодолеть его разочарование в людях.

— Разочарование? — она нахмурилась.

— Он не обладает способностью Нуньо возвышаться над мирской суетой.

— Как Ингрид.

— Точно. Он проводит свое время, размышляя о жизни и сосредотачиваясь только на негативном. Если мы будем достаточно подробно искать, то обнаружим уродство в чем угодно. Фокус состоит в том, чтобы не делать этого.

— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она и хихикнула, чтобы скрыть свое невежество. — Кстати, я хотела бы поблагодарить тебя за внимание к Хэлу в последние несколько дней.

— Он чудесный ребенок, — ответил Рамон.

— Да, но с ним никогда не знаешь, что последует дальше. Для него важно чувствовать твое внимание. Я знаю, что тебе интереснее с Федерикой. Она старше и более явно проявляет свою любовь к тебе. Но Хэл тоже тебя любит, хотя еще не совсем это понимает.

— Мне было приятно пообщаться с ними. — Он кивнул, а затем зевнул.

— И мне было приятно, — сказала она и пристально посмотрела на него.

Он поймал ее взгляд и печально улыбнулся.

— Да, было приятно, — произнес он так тихо, что Федерика едва услышала его.

— Я рада, что ты приехал.

— Я тоже.

Они немного постояли в неловкой тишине, прежде чем Рамон двинулся по коридору.

— Спокойной ночи, Элен.

— Спи спокойно, Рамон. — Она смотрела, как он уходил, испытывая теплое ощущение, а затем и сама скрылась из виду.

Федерика почувствовала, как дрожь предвосхищения заставила ее кожу покрыться мурашками. Но ей было жарко, и она была очень возбуждена. Она закрыла глаза и вдохновилась надеждой на то, что развернувшаяся перед ней сцена явилась началом новой любви между ее родителями. Теперь она уверилась, что отец намерен остаться.

Элен лежала в постели и думала о Рамоне. Потом она вспомнила, как Нуньо сказал: «Мы всегда готовы жить, но никогда не живем». Она мысленно повторяла эту фразу снова и снова, раздумывая над ее смыслом и тем, насколько это применимо к ней лично. Нуньо был чертовски прав. Рамон всегда жил. Он не заботился о приготовлениях, а просто окунался в поток жизни так, как мог, зато она постоянно занималась приготовлениями к жизни. Рамон жил как большая птица — для него не существовало границ, и он летел туда, куда хотел и когда хотел. Она завидовала стихийности его поведения, но ненавидела его безответственность. Он не желал отвечать ни за что, даже когда речь шла о просьбах его детей, не говоря уже о мольбах жены. Но зато он действительно жил. Ральф Вальдо Эмерсон безусловно одобрил бы его образ жизни.

Она лежала так в одиночестве, но в эту ночь ее привычное одиночество ощущалось тяжелее и было более неприятным, чем обычно. Она уставилась в темноту и вспомнила их первые, совместно прожитые с Рамоном дни, когда она нежилась в теплом кольце его объятий и спала, не зная тревог. Она постоянно чувствовала его присутствие в доме, поскольку оно было плотным, как дым, и горячим, как огонь. Элен была бессильна продолжать игнорировать его и неспособна больше к сопротивлению. Вспомнив Ральфа Вальдо Эмерсона, она решительно поднялась с постели.

Накинув пеньюар, она открыла дверь спальни и, крадучись, направилась по коридору к комнате Рамона. Она уже не колебалась у его двери, как в ту ужасную январскую ночь прошлого года, а тихо открыла ее и шагнула в темноту.

— Рамон, — прошептала она. Он пошевелился под одеялом. — Рамон, — повторила она. Он снова зашевелился. Она подошла к кровати и тронула его за плечо. — Рамон.

Он проснулся.

— Элен? — пробормотал он. — С тобой все в порядке?

— Мне холодно, — пожаловалась она, поскольку не могла придумать ничего лучше. Ее тело сотрясала дрожь охватившей ее страсти. — Можно к тебе?

Рамон подвинулся, чтобы освободить ей место. Она легла рядом с ним и натянула на себя одеяло.

— Чего ты хочешь, Элен? — спросил он. Но она проигнорировала раздраженный тон его голоса и решительно думала о своем.

— Я хочу, чтобы ты остался, — промолвила она.

Он вздохнул и привлек ее к своему теплому телу, обхватив руками и дыша ей в волосы.

— Я не могу.

— Но почему?

— Потому что мой дом — Чили.

— Разве ты не можешь задержаться подольше? Ты вполне можешь писать здесь. Для этого нет необходимости находиться в Чили. Преимущество твоей работы состоит в том, что ее можно делать где угодно.

Он снова вздохнул.

— Я не в силах стать другим, — просто сказал он.

— Но почему, Рамон? Потому, что не хочешь?