Красная кокарда - Стенли Уаймэн

— Зачем?! — воскликнул я с такой силой, что отец Бенедикт невольно вздрогнул. — Я останусь здесь до тех пор, пока мадемуазель Дениза не будет обвенчана. А до этого я буду следовать за нею хоть в сам Турин. Господин Фроман смешивает в одно войну и любовь. Вот почему теперь-то я пристану к одной из партий, конечно, не к той, к которой принадлежит он. Вы спрашиваете, зачем мне оставаться… Затем, что если вы не можете сказать мне, где Дениза, то найдутся другие, которые могут это мне сообщить.

И, не слушая возражений отца Бенедикта, пытавшегося удержать меня, я схватил свою шляпу и сбежал вниз по лестнице. Выйдя из дома, я прошел улицу, где стояла гостиница, и направился в тот квартал, в котором повстречал процессию.

Улицы были еще полны народу; все были в ожидании чего-то, словно шествие оставило за собой какой-то след. Там и сям ходили военные патрули и советовали народу успокоиться. Но кучки посвистывающих горожан оставались неподвижными, а люди пристально смотрели на меня, когда я проходил мимо. Из десяти мужчин по крайней мере один был монах.

Мне пришло в голову отыскать барона де Жеоля и Бютона и разузнать от них о планах Фромана и о том, как сильна его партия. Чувствовалось, что весь город пришел в ненормальное состояние, и что, если я хочу сделать что-нибудь до того, как разразится гроза, то я должен действовать быстро.

К счастью, мне удалось застать их на квартире. Барон, с которым я не виделся с самого приезда в город, без сомнения, уже успел объяснить себе причины моего отсутствия по-своему. Он поздоровался со мной довольно насмешливо. Но, когда я предложил ему несколько вопросов, он понял, что я не шучу, и переменил отношение ко мне.

— Это вот кто может вам сказать, — промолвил он, кивая на Бютона.

От меня не укрылось, что оба они были весьма возбуждены, хотя и старались не показывать этого.

— Партия Фромана вчера подняла в Авиньоне восстание, — быстро ответил Бютон, — но оно было подавлено с тяжелыми для партии потерями. Эта новость только что получена. Неудача может заставить их поспешить со своими замыслами здесь.

— Я видел солдат на улице, — заметил я.

— Да, кальвинисты просили дать им охрану. Но вся эта охрана — одна комедия, — с грустной улыбкой продолжил барон да Жеоль. — Гиенский полк, настроенный патриотически, мог бы защитить нас, но офицеры нарочно удерживают его в казармах. Мэр и муниципальные советники — все принадлежат к «красным»: что бы ни произошло, они не дадут соответствующего сигнала и не вызовут на помощь войска. Католические харчевни полны вооруженным народом. Словом, мой друг, если Фроману удастся овладеть городом и продержаться здесь дня три, то губернатор Моннелье явится сюда со своим гарнизоном, и тогда… тогда бунт станет революцией, — прибавил он с особой энергией.

Едва успел он произнести эти слова, как в комнату вошел какой-то человек, который, быстро взглянув на нас, как-то особенно поднял руку.

— Извините, — промолвил барон де Жеоль и вышел с этим человеком из комнаты. За ними сразу же вышел и Бютон. Я остался один.

Я думал, что они скоро вернутся, но прошло уже несколько минут, а их все не было. Наконец, мне надоело ждать, и, желая знать, что делается внизу, я спустился во двор гостиницы, откуда вышел на улицу. Но их и тут не было. Перед гостиницей стояла группа слуг и других обитателей дома. Все они молча к чему-то прислушивались. Когда я приблизился, один из них робко сделал мне знак рукой, очевидно, приглашая меня вести себя тихо.

Прежде, чем я успел спросить, что все это значит, где-то вдали грянул пушечный выстрел. За ним послышался второй, третий. Потом донесся какой-то глухой шум, как будто проехали по мостовой тяжелые телеги. Потом опять началась стрельба: короткие, резкие звуки выстрелов слышны были совершенно явственно.

Пока мы прислушивались, а солнце закатывалось, оставляя красную полосу на крышах, где-то торопливо зазвонили в колокол. Из-за угла стремительно выскочил какой-то человек и побежал к нам. Но хозяин гостиницы «Экю» не стал дожидаться его.

— Пошли все домой! — закричал он своим слугам. — Живо запереть большие ворота! Пьер, заложи хорошенько запоры. А вам, сударь, — торопливо обратился он ко мне, — тоже лучше будет войти в гостиницу. В городе началось восстание, и на улицах оставаться небезопасно.

Но я, наоборот, бросился бежать по переулку. Попавшийся мне навстречу человек успел крикнуть, что толпа сейчас будет здесь. Далее мне попалась испуганная лошадь, мчавшаяся без седока. Она шарахнулась от меня в сторону и чуть не упала на скользкой мостовой.

Я продолжал бежать, не обращая внимания ни на что. Вдруг шагах в двухстах от себя я увидел сквозь дым и облако пыли ряд солдат, которые, повернувшись ко мне спинами, медленно отступали перед наседавшей на них густой толпой. На моих глазах их ряды поредели и стали рассеиваться. С победным криком толпа хлынула на то место, где только что были солдаты.

Сообразив, что я не в состоянии пробиться сквозь толпу, я бросился в узкий проход, почти скрытый от глаз широкими низкими крышами, меж которыми виднелся лишь маленький кусочек бледного неба.

Из этого прохода я попал в переулок, переполненный прислушивающимися к шуму женщинами с испуганными лицами. Я кое-как протолкался меж ними и, отойдя настолько, что, по моему расчету, мог уже выйти сзади толпы, двинулся по переулку, ведущему к дому, где жил отец Бенедикт. К счастью, толпа валила по главным улицам, а переулки были сравнительно безлюдны, и я безо всяких приключений добрался до самой площади у ворот.

Нападение на солдат началось, очевидно, здесь, ибо на мостовой валялся сломанный на две части мушкет. Когда я проходил по улице, изо всех окон смотрели бледные лица, провожавшие меня недоброжелательным молчанием. Не видно было ни одного мужчины, и я беспрепятственно дошел до подъезда отца Бенедикта и проник в вестибюль.

На улице было еще довольно светло, но здесь уже царил мрак. Не успел я сделать и двух шагов, как вдруг споткнулся обо что-то, лежавшее на моей дороге, и упал. Я с трудом поднялся по лестнице, постанывая от боли. Но стон замер у меня на губах, когда, оглянувшись назад, я увидел в полоске света, пробивавшегося через входную дверь, обо что я споткнулся: то был труп мужчины, видимо, монаха, одетый в белое с черным одеяние своего ордена.

Не без труда мне удалось подавить чувство ужаса. Успокоившись, я сообразил, как попал сюда этот труп. Монах был, очевидно, убит на улице в самом начале беспорядков. Может быть, он одним из первых напал на солдат. Потом тело его отнесли сюда, пока его приверженцы расправлялись за него с солдатами.

Я спустился вниз и, наклонившись над монахом, поправил ему клобук, который я сбил с него во время своего падения. Предаваться размышлениям было некогда, и я опять взбежал наверх. Комната отца Бенедикта была пуста.