Почему РФ – не Россия - Сергей Волков

С наступлением путинского периода распространилось представление о двух этапах, на которых правили разные люди: в 90-е «антисоветчики-западники-либералы», а затем «патриоты-государственники», 90-е вскоре и официально были прокляты как время «не тех» людей. Между тем, люди-то были те же самые. Все эти годы власть находилась в руках советской номенклатуры, которая использовала и выдвигала на вид тех или иных «публичных политиков» в зависимости от того, как складывались для неё обстоятельства. Когда важнее было произвести впечатление вовне — следовало потрясти Чубайсом, когда внутри — спрятать его под стол. Правили одни и те же. Только находясь в разных обстоятельствах, они вели себя по разному. Например, во внешней политике не потому же в свое время сдавали все позиции, что появился, как чертик из табакерки, Козырев и стал чем-то заправлять, а потому, что при том, с чем они остались к 1992, никакое другое поведение было невозможно, а для этой роли идеально подходил Козырев. При первой возможности вести себя более независимо его убрали.

Конечно, к началу 2000-х годов во власти появились люди, которых в 80-х годах представить там было невозможно (тот же Сурков, например), но в общей массе это всего лишь исключения (и они не делают погоды), да и то как раз преимущественно последних 10 лет, а не 90-х гг. Тут играет роль прежде всего возраст, тогда их в силу этого было меньше: если в последние годы во власть приходит человек 35 лет, то понятно, что ни секретарем, ни даже инструктором райкома он побывать не мог успеть (хотя в большинстве случаев в КПСС вступить успевал). Любят также говорить о приходе во власть «из бизнеса», но при ближайшем рассмотрении обнаруживается что это в большинстве весьма специфические «бизнесмены»: советские министры, приватизировавшие свои министерства и главки (было министерство такой-то промышленности — стало ЗАО или ОАО во главе с тем же лицом), сделавшие то же самое директора и т.п., или читаем в биографии: «в 1992 г. уволился из КГБ в чине подполковника, в 1993 г. приобрел банк». Побыв несколько лет в 90-х президентами банков и компаний, но новой сущности от того не приобретя, они стали назначаться руководителями государственных органов, а по смещении снова возглавляли какие-то АО — «круговорот воды в природе».

Наконец, даже те немногочисленные шуты, которые в 90-х были на виду и, как по недоразумению считают, «управляли страной», и сами по себе вовсе не были антикоммунистами или антисоветчиками (равно как и гайдаризм никакой не «капитализм», а современный НЭП). Они критиковали Совдепию лишь в той минимальной степени, в какой правление тех, кто их привлек, было по необходимости основано на некотором дистанцировании от неё (но это они рекомендовали Ельцину не делать резких движений против коммунистов, это они вместо упразднения 7 ноября заменили его «Днем согласия и примирения» и т.д.).

Едва ли в обозримом будущем состав политической элиты сменится настолько, что в нём будут преобладать лица (или их дети), не принадлежавшие к советскому истеблишменту, учитывая отказ от люстрации и особенно наметившуюся тенденцию к ограничению доступа новых людей в состав административного аппарата. Возникновение действительно новой элиты возможно лишь в случае таких политических изменений, которые будут означать формирование совершенно новой российской государственности.

Что же касается интеллектуального слоя в целом, то состав его даже несколько ухудшился, поскольку после 1991 г. наиболее конкурентоспособная его часть получила возможность уехать за границу, чем и воспользовалась в весьма широкой степени, а большинство остальных ожидала дальнейшая деградация. Впрочем, уже ко времени «перестройки» лица интеллектуального труда находились у нас в стране в положении худшем, чем где бы то ни было, так что состояние их престижа и материальной обеспеченности следствие не столько последних десяти лет, сколько предшествующих семи десятилетий правления советской власти. Другое дело, что в ходе реформ не были использованы те возможности для относительного повышения статуса и обеспеченности интеллектуального слоя, которые объективно открывались после формальной ликвидации советской власти и отказа от её наиболее одиозных идеологических доктрин. Власти этим не озаботились, а сам советский интеллектуальный слой (здесь не имеется в виду пресловутая столичная интеллигентская «тусовка»), лишенный внутреннего единства и понятий о личном и корпоративном достоинстве не способен был к отстаиванию своих интересов.

Разумеется, некоторые его группы и отдельные представители не только не оказались на обочине жизни, но весьма преуспели. Большая часть управленческого слоя нашла себя в бизнесе и в новом государственном аппарате. Этот же аппарат, ещё более разросшийся по сравнению с советским временем, впитал в себя и обеспечил сносное существование ещё некоторой части интеллектуалов. Другая их часть нашла свое место в обслуживании бизнеса и (несколько поредев числено после августовского кризиса 1998 года). Однако все эти группы вместе взятые составляют лишь незначительное меньшинство всего интеллектуального слоя, причем качественно — далеко не лучшую его часть.

Высказывалось мнение, что, подобно тому, как в период социалистической трансформации была создана новая «пролетарская» интеллигенция, так сейчас происходит процесс становления новой буржуазной интеллигенции, представители которой, «найдя свое место в системе всеобщего разделения труда», окажутся «крепкими профессионалами, умеющими оказать действительно услугу». Такая перспектива предполагает, по крайней мере, рост абсолютного уровня благосостояния интеллектуалов, хотя и сводит их роль до обслуживания предпринимательских интересов частных лиц, лишая интеллектуальную деятельность самоценности. Но едва ли и она верна для оценки судеб интеллектуального слоя в нашей стране в первые десятилетия XXI века, поскольку не сообразуется ни с направлением социально-политического развития страны, ни с наличным составом этого слоя, ни с тенденциями его воспроизводства.

Представить себе будущую Россию страной «капиталистической анархии» довольно трудно. Этот опыт, нанеся экономике страны максимально возможный урон, уже исчерпал себя. Очевидно, что Россия в любом случае будет отличаться весьма важным местом государства во всех сферах жизни общества. Соответственно играть решающую роль в определении состава, статуса и степени благосостояния интеллектуального слоя будет опять же государство. Вопрос только в том, чем оно при этом будет руководствоваться. Затем, при определении перспектив придется считаться и с тем фактом, что тот избыточный и в целом низкокачественный интеллектуальный слой, который был подготовлен советской властью, сам по себе никуда не денется. Наконец, по большому счету, никуда не делась и сама советская власть, поскольку не только руководящие должности по-прежнему были заняты коммунистической номенклатурой, но и базовые взгляды на развитие страны в большинстве сфер жизни (и прежде всего в образовательной) не изменились. Совокупность этих обстоятельств позволяла надеяться на улучшение ситуации.

Теоретически, конечно, рационально мыслящая и компетентная государственная власть могла бы в интересах сохранения и развития интеллектуального потенциала провести ряд решительных мер. Например, «отделить козлищ от агнцев» — отобрать компетентную и дееспособную часть ученых и научно-технических работников (т.е. не более четверти имеющихся) и обеспечить государственное финансирование их деятельности на должном уровне за счет радикального сокращения остальных. Оптимизировать сеть высших учебных заведений на базе создания в областных центрах классических университетов и ликвидировать массу неполноценных провинциальных вузов, лишь профанирующих идею высшего образования (это позволило бы существенно изменить число студентов, приходящихся на одного преподавателя, сосредоточить средства в учебных заведениях, действительно дающих качественную подготовку). Заставить руководство вузов ужесточить требования к выпускникам, поставив финансирование учебных заведений в зависимость от успехов их воспитанников на поприще профессиональной деятельности. Изменить систему приема в вузы с целью сосредоточения наиболее талантливой части выпускников школ в наиболее престижных вузах. Наконец, прием на государственную службу осуществлять не иначе, как по выдержании конкурсных экзаменов, проводимых специальным органом типа ВАК, либо по окончании специальных элитарных учебных заведений (типа французской ЭНА — Национальной школы администрации).

Однако ничего подобного сделано не было. Не говоря уже о том, что люди, находящиеся в плену советских представлений об образовательной политике и социальной мобильности, не могут помышлять о серьезных изменениях в этой сфере, даже при желании их осуществить возникнет неизбежное противоречие между желательным уровнем компетентности отбираемых представителей интеллектуального слоя и компетентностью самих отбирающих. Люди, выдвинутые в свое время советской системой с её принципом отрицательного отбора, не в состоянии адекватно оценить подлинную образованность, таланты и способности. Критерии же были безнадежно утрачены ещё в конце 50-х годов, когда вымерли последние специалисты, подготовленные в досоветскую эпоху. А пока сама нынешняя властная среда претерпит качественные изменения (для этого в её составе должна образоваться «критическая масса» лиц нового поколения) пройдет ещё немало времени.