Двенадцатая дочь - Арсений Миронов

Он обернулся с сонным лицом.

— Да плевать я хотел. На все. Делайте, что хотите. Я удовлетворенно кивнул.

Кегли

(дневник Мстислава-бедолаги)

Страшное мохнатое фасеточноглазое чудище висело на моей стене, вонзив жуткие когти в обои. Я откинул красивое тело на пухлую спинку кресла, прицельно сощурил левое око, подвигал челюстью, собирая в пасти необходимое количество слюны, и…

Плюх! Харкотина жахнула в стену в трех миллиметрах от твари. Перепуганная муха резко стартовала — охая, дергаясь от ужаса и хватаясь за сердце, перелетела десятью сантиметрами южнее, чуть левее лубочной картинки.

— Дыщ! — озвучил я. — Проклятие! Наши косые зенитчики никак не научатся нормально сбивать еропланы противника. Необходимо срочно поправить прицел.

Протянул руку к кружке и, с удовольствием купая нос в рыхлой пене, качественно поправил прицел «Опорьевским Крепким». Воспользовавшись вынужденным техническим перерывом в деятельности наших сил ПВО, вражеский летучий объект на стене нагло расслабился и принялся издевательски сучить ножищами.

— Ах ты падла, — хрюкнул я. — Ну берегись.

Дыщ! На этот раз плевотина ушла совсем мимо, залепив прямо в лубочное изображение моего друга Лехи Старцева (Лех, прости, я случайно). Плохо дело, подумал я. Совсем никакой меткости. Надо тренироваться на мишенях, а уже потом пытаться сбивать реального противника.

Вошла мишень. Вежливо постучав, слепой Лито с ворохом бумаг под мышкой скользнул в кабинет, скользя рукой по стеночке.

— О, привет, — сказал я, чудом заставив себя сглотнуть. — Хрен ли ты приперся, дружище? Пива и так мало осталось…

— Свежие военные сводки принес, — деловито сообщил Лито, активно шаря ручищей по столу в поисках бутылки. Я быстро подхватил ее и поставил на пол, под кресло.

— О, сводки, это классно. Давай.

Лито недовольно шмыгнул. Нудным голосом зачитал, водя пальцам по царапинам в бересте:

— От нашего информбюро. Только что ребята сочинили. «Продолжается массированное дезертирство скелетов-воителей из лагеря Маринки Потравницы в лагерь Траяна Держателя. Сегодня свою прежнюю хозяйку покинули еще девять остяков из батальона „Желтая челюсть“. Десять из них сразу заявили о своем желании перейти под знамена Держателя. После полудня все одиннадцать отважных перебежчиков приняты с радостью на Траяновой тропе. Уже завтра дюжина новых бойцов получит вдоволь хлеба, зрелищ — и новые доспехи. „Мне гораздо больше нравится у Траяна, — заявил один из воителей, 230-летний Херст Шкруст Клац. — Маринка была слишком теплокровная; нам, остякам, это не по душе“.

— Сойдет, — кивнул я. — Пускайте в народ. А что там по твоей епархии? Как наши ведьмушечки-хохотушечки поживают?

— Все чудно, атаман. Вот послушай: «Сегодня рано утром младшая баба-яга Гноэсса Патриция Флюсе угнала секретную реактивную ступу в лагерь Траяна. Гноэсса Флюсе — одна из лучших асих ВВС Муравии, пилот с 50-летним стажем, на ее счету более сотни боевых вылетов. Теперь она будет работать вместе с вилами Держателя. Гноэсса Патриция отказалась отвечать на вопросы журналистов, однако, по многочисленным свидетельствам, летчица чувствует себя хорошо, очень довольна приемом у нового хозяина»…

— Слушай, Лито! — перебил я. — Ты умеешь сбивать мух плевками?

Лито задумался.

— Только в полете, босс. Я вычисляю их по звуку. Бью на шум двигателей. А что?

— Ничего-ничего, — зевнул я. — Продолжай.

Продолжить не удалось. Ворвался дежурный «боевой жаб» — совсем молодой, но уже одноглазый паренек с сизым носом и блестящим топором за поясом.

— Хозяин! Тревога!

Вот так всегда.

— Уйди, одноглазый… — промычал я. — Не хочу ничего знать! Какие тревоги в тихий час?..

— Хозяин! Разбойники! Напали на твой загородный лагерь!

— Ну и хрен с ним. Лито, закрой за дурачком дверь.

Лито вытолкал глупого «жаба» в коридор, и снова стало тихо. Впрочем, мое литое, хромированное спокойствие дало трещину. Разбойники напали на лагерь? Какой лагерь имеется в виду? Надеюсь, не любимый бункер «У кактуса»? Тот самый, где я так люблю проводить рабочие совещания с секретаршами, горничными и переводчицами?

— Лито, ты слышал? — взревел я, вылетая из кресла (треск половиц, пыль взметнулась). — Там же целых десять бочек «Опорьевского»! В подвальчике, помнишь?!

— Надо ехать, атаман, — серьезно сказал Лито.

— Телегу к подъезду! — рыкнул я. Ну, тля! Щас этим разбойникам не повезет. Они узнают, как обижать скромного беззащитного скомороха!

Через минуту мы уже летели по проспекту на спортивной телеге с мигалками.

— Я выцарапаю им уши, — хрипел Лито.

— Я оторву им глаза, — шипел Язвень.

— Я отгрызу им задницу! — визжала Ластя, дергаясь на заднем сиденье. Девочка тоже любила «Опорьевское».

Народ в ужасе разбегался, издали заслышав рев нашей сирены (сегодня в роли сирены выступал Гнедан). Я улыбался, задыхаясь от встречного ветра: терема, домики, заборчики свистели мимо с безбашенной скоростью; в стороны разлетались лихо посшибанные собаки, куры и старушки — щедро наскипидаренные лошади летели впереди собственного визга. Следом едва поспевала охрана на паре «квадратных» — черных повозок, запряженных четверками вороных чудовищ.

Изрядно пошумев, кавалькада вынеслась из престижного района Студеной горы, пропахала огненный след по мостовым помпезного Овручича, шуганула пешеходов в ремесленном Кариче, выломала пару шлагбаумов в зазаборенной, фортифицированной Напреди — и наконец, вылетев на простор пригородных полей, устремилась к Холмистой Плешине.

Ух ты! Вот они, гады, появились на горизонте — гнусное множество каких-то оборванных разбойников! Ряхи славянские, недобрые… Тусуются вокруг моего бункера, бегают с копьями, оцепили вершину холма, срубили любимый кактус! Вот гады. Чует мое чуткое сердце, быть большой драке…

Передняя телега нашего кортежа круто вылетела на склон холма, с визгом затормозила — «боевые жабы» с гиканьем посыпались в траву, выхватывая заблестевшие железяки. Вражеские негодяи тоже засуетились — заметались из угла в угол, собираясь в боевые порядки, вытягивая стрелы из колчанов. Человек пятьдесят, не меньше. А сколько у меня охранников? Десять? Отлично, значит мы их замочим!

Я решительно спрыгнул с телеги и, вальяжно почесывая задницу сквозь полосатые штаны, с хозяйским видом двинулся вперед, навстречу опасности.

— Эй, козлы!!! Вы че, в натуре, казни хотите? А ну, Гнедан, подай-ка мою любимую дубину…

— Патрон, не ходите туда, — с идиотской улыбкой сказал подбежавший Гнедан. — Их много, они нам попы оторвут.

— Да? — растерялся я. — А что же делать? Там, в бункере, — десять бочек «Опорьевского»…