Шоколадная принцесса - Габриэлла Зевин

— Конечно, Аня, спасибо. Это для меня много значит.

— Эй, ты не хочешь сказать, что я не имбецил? — сказал Гейбл Скарлет.

Скарлет покачала головой.

— Ну, порой ты его очень напоминаешь.

Я вернулась к Вину:

— Давай пойдем домой.

Мы вышли из танцевального зала рука под руку. Нас не ждала машина, мы собирались, как обычно, поехать на автобусе.

— Прекрасная ночь, — сказал Вин. — Можно сказать, что лето уже совсем близко.

И тут я услышала выстрел.

Я полезла в сумочку за папиным револьвером.

Снова выстрел.

Вин упал на землю.

— Боже мой, Вин!

Я вытащила револьвер из сумочки, взвела курок, прицелилась и выстрелила. Стрелявший находился от нас на расстоянии метров пяти, было темно, но стреляла я хорошо (папа позаботился об этом). Стреляла я для того, чтобы не дать убежать, а не чтобы убить. Одну пулю я отправила в плечо, а вторую — в колено.

Я подбежала к стрелявшему, откинула ногой пистолет так, чтобы он не смог его достать, и потом вернулась к Вину. Наши одноклассники стали собираться вокруг него.

— Кто-нибудь, позвоните девять-один-один. Стреляли в Вина Делакруа. — Мой голос был тверд, даже если о самой себе я бы так не сказала.

Я опустилась рядом с ним на колени. Он был в обмороке от боли или, быть может, ударился головой, когда падал. Единственная рана, что я видела, была в бедре. Оттуда текла кровь, так что я сняла шарф и обмотала его вокруг ноги как жгут.

И побежала через школьный двор к стрелявшему, который тоже лежал на тротуаре. На нем была маска, сделанная из лыжной шапочки. Я сорвала ее с его лица: это был Джекс.

— Пожалуйста, не стреляй в меня. Я не хотел убить Лео, честно, клянусь, всего лишь пытался ранить его, чтобы отвести к Юрию и Микки.

— Чтобы они убили моего брата, а ты стал героем, верно? Ты болван, это был даже не Лео. Лео тут нет. Это был мой парень, Вин.

— Анни, мне очень жаль, это была ошибка, честно.

— Ничто из того, что ты делаешь, нельзя назвать честным, Джекс.

Хотелось бы мне знать, как Джекс узнал, что Лео в школе. Догадался? Или Лео как-то связался с ним? Или информатором был совсем другой человек? О моем плане знали только Юджи и Скарлет, и сильно сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них сказал Джексу. Прямо сейчас я не могла об этом думать. И спросить Джекса тоже не могла, так как если бы я спросила, это было бы равносильно признанию, что мы смогли тайно переправить Лео сегодня из страны.

— Ты ведь знаешь, кто отец моего бойфренда, верно?

— Помощник окружного прокурора, — сказал Джекс. До него начало доходить, в чьего сына он стрелял.

— Поздравляю, кузен. Теперь наши жизни превратятся в ад.

Показалась полицейская машина.

— Что тут произошло? — потребовал ответа полицейский.

— Этот человек, Яков «Джекс» Пирожков, стрелял в моего парня, — сказала я.

Полицейские надели на Джекса наручники; он вздрогнул от боли, когда полицейские потянули его за руку.

— А кто выстрелил в него? — полицейский указал на Джекса.

— Я, — ответила я и, конечно, тоже оказалась в наручниках.

Потом приехала «скорая» и отвезла Вина в госпиталь. Я отчаянно хотела поехать с ним, но, конечно, не могла это сделать в наручниках. Я прокричала Скарлет, чтобы она поехала с ним вместо меня, и она так и сделала.

Потом приехала еще «скорая» и забрала Джекса.

И в конце концов приехала вторая полицейская машина за мной.

XIX

Я заключаю честную сделку

Четыре часа меня допрашивали в участке, но о Лео я не сказала ничего. Все, что удалось узнать полиции, — что какой-то мелкий бандит стрелял в моего парня и что я подстрелила его в целях самозащиты, так что они смогли предъявить мне только незначительные обвинения: незаконное владение оружием и просроченное разрешение на владение оружием. Надо добавить, что я спасла жизнь сыну Чарльза Делакруа — стоило ли упоминать, что именно из-за меня он попал в ситуацию, подвергшую его жизнь опасности? С точки зрения полицейских я была героиней. Или по крайней мере антигероиней.

Так что меня заключили под домашний арест, в то время как власти совещались, что же со мной делать. Меня не послали в «Свободу» после того, каким фиаско закончилось мое предыдущее там пребывание.

Что еще я могу вам рассказать? Ах да, Лео. Мое домашнее заключение только началось, как пришла весточка от Юджи Оно. Брат добрался до Японии и был в безопасности среди монахов у горы Койя. По крайней мере, наши мучения были не напрасны. По телефону Юджи спросил меня, не надо ли мне чего-нибудь еще; я сказала, что нет. Он и так мне очень помог.

И вы, конечно, хотите узнать, как же Вин. Чарльз Делакруа сделал так, что я не смогла увидеться с Вином в больнице, и позаботился о том, чтобы до него не доходили звонки и все, что я пыталась сказать ему. Он не упустил ни одной мелочи, и думаю, подобная тщательность в своем роде достойна восхищения.

Я прочла в газетах, что пуля попала в вертлужную впадину на бедре и что теперь нога Вина была заключена в каркас из металлических штырей и штифтов. Он поправится, но Скарлет сообщила мне, что ему очень больно. Она также сказала, что вокруг него круглые сутки дежурит охрана. «Теоретически, — сказала однажды Скарлет, когда зашла ко мне домой, — это нужно затем, чтобы охранять Вина, но на самом деле Чарльз Делакруа хочет быть уверенным, что Вин не попытается связаться с тобой».

И как всегда, я могла понять его решение. Менее чем за год два моих парня попали в больницу. Я чувствовала себя чем-то вроде чумы. Если бы у меня был любимый сын, я бы тоже старалась оградить его от такой девушки.

— Но угадай, что? — спросила Скарлет.

— Что?

— У меня есть записка для тебя. У него было мало времени.

Она вручила мне письмо. На клочке чистой марли было накорябано следующее:

«Дорогая Аня, не слушай отца. Пожалуйста, приходи, если можешь. Я по-прежнему люблю тебя. Конечно, люблю. Вин».

— Я могу передать с тобой письмо для него?

Скарлет задумалась.

— Ну, доставить ему письмо будет труднее. Охрана запрещает проносить что-либо в палату. А если они заметят, что у меня твоя записка, меня больше не пустят к нему. Почему бы тебе просто не передать что-нибудь через меня?

— Скажи ему… — Что тут можно было сказать? Что мне чрезвычайно жаль? — Скажи ему спасибо за письмо.

— Спасибо за письмо! — передразнила Скарлет. — Ну конечно!

Через две недели после стрельбы мне позволили выйти из-под ареста, чтобы встретиться с советом школы. Сопровождал меня Саймон Грин. На совете решалось, стоит ли мне позволить учиться в Школе Святой Троицы на будущий год.

Я не буду загружать вас излишними подробностями, но по итогам голосования одиннадцатью голосами против одного было решено исключить меня из школы. (Единственный голос в мою пользу был от старой доброй доктора Лау.) Главным поводом (невзирая на множество нарушений правил школы — драки, неподчинение, постоянные прогулы) стало то, что у меня было оружие, из которого я и стреляла в Джекса. Очевидно, они не хотели, чтобы на школьном дворе велась стрельба.

Мне разрешили завершить этот год обучения дома, но сказали, что после мне придется найти себе другую школу. Я внесла и этот пункт в список необходимых дел.

Решение школы? Честно говоря, я не могу с ним не согласиться.

По пути домой из школы я спросила Саймона, не можем ли мы остановиться у больницы.

— Ты думаешь, это хорошая идея? — спросил он. — Чарльз Делакруа более чем ясно показал свое отношение к тебе.

— Пожалуйста, — умоляла я. (Папа обычно говорил, что единственное, ради чего стоит просить, это жизнь, но, может быть, он ошибался. Может быть, любовь иногда тоже стоит того, чтобы ради нее умолять.) — Пожалуйста.

По моему лицу потекли слезы, я захлюпала носом. Вела себя как ребенок, выглядела отвратительно и жалко. У Саймона Грина было мягкое сердце, и он был наивен, как его имя,[9] так что в конце концов пожалел меня.

— Хорошо, Аня, мы попытаемся.

Мы поднялись на лифте в детское отделение. Как нелепо было то, что высокий, уже выглядящий взрослым Вин все еще считался ребенком. Нам повезло, было время обеда, так что у палаты Вина охрана отсутствовала. Мы постучались в дверь (она была оранжевой и с аппликацией в виде пляжного зонтика; думаю, ее приклеили, чтобы показать, что лето совсем близко, даже если вы прикованы к больничной койке).

— Войдите, — сказал женский голос. Я толкнула дверь. На кровати никого не было, а на стуле у окна сидела мать Вина. Я думала, что она прогонит меня, как только увидит, но она не стала этого делать. — Вину делают рентген. Пожалуйста, присаживайся, Аня.

Нас с Саймоном не надо было упрашивать. Я знала, что мать Вина делает мне одолжение, так что я приложила все усилия, чтобы вести приятную светскую беседу.