Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви - Николай Чадович

Действительно, в дверь еще долго стучали разные люди (один раз даже женщина, так и оставшаяся неизвестной). В конце концов незваные гости угомонились, только Хаджиакбаров продолжал расхаживать по коридору, нервно восклицая:

– Какой такой Синдбад! Весь роман прочитал, а Синдбада не нашел! Бластеры – есть! Глайдеры – есть! Лазеры – есть! А Синдбада нет!

– Допек ты человека, – прошептал Вершков, бесшумно разливая водку. – Как бы он не свихнулся. Новая форма маниакально-депрессивного психоза. Синдром Синдбада…

Сначала выпили за новоявленного наследника. Потом за самого Самозванцева. Потом за Синдбада из Багдада. Потом за Верещалкина, на деньги которого, если честно говорить, они сейчас и гуляли. Потом за Элеонору Кишко – отдельно за задок, отдельно за передок. А уж потом пили за все, что угодно…

Попойка происходила в таком головокружительном темпе, что Костя вскоре стал терять ощущение реальности. Сказывалась, конечно, и бессонная ночь, и треволнения последних дней, и почти полное отсутствие закуски.

Один вопрос, правда, засел в его сознании не менее крепко, чем гвоздь-костыль в железнодорожной шпале. Соответствующую фразу пришлось строить очень долго, но в конце концов Костя выдавил из себя:

– Сколько… же я… заработаю?

Вершков быстренько подсчитал совокупный объем всех его рассказов и сообщил итог:

– Тысяч пять или около того. А если пару раз лизнешь задницу Верещалкину и получишь высшую гонорарную категорию, то и все шесть.

– Вере-щалкину… ни-когда! – тщательно выговаривая каждое слово, произнес Костя. – А вот Кать-ку бы… с удовольст-вием…

– Если в этом бардаке, именуемом творческим объединением, и есть что-то святое, так это именно Катькина задница, – строго произнес Вершков. – Не смей касаться ее своим лживым языком, а тем более грязными лапами.

Это высокопарное заявление окончательно добило Костю. Голова его поникла словно у бойца, сраженного вражеской пулей. Друзья освободили Костю от обуви и без всяких церемоний забросили на самую дальнюю от стола койку. Попытка Бубенцова накрыть тело Жмуркина красным стягом была решительно пресечена Вершковым, в голове которого уже зрели свои, как всегда, парадоксальные планы.

Все дальнейшее было для Кости феерическим сном. В исключительном по красоте и абсурдности мире, в небе которого сияло не солнце, а пышная женская задница (возможно, даже Катькина), смелые допризывники гонялись за неуловимым Синдбадом…

Стоило только Вершкову выпить лишнего, как им овладевала мания величия. В этом состоянии он иногда становился заносчив, а иногда, наоборот, благодушен.

Сначала Вершков снизошел к Бубенцову, вдруг пригорюнившемуся по какому-то своему, ему одному известному поводу.

– Не плачь, – сказал он, поглаживая приятеля по голове. – Ну не получился из тебя писатель. С кем не бывает… Это ведь еще не повод для трагедии. Вернешься домой – найди себе работу по душе. Конюхом там… или ветеринаром…

Затем Вершков переключился на всех присутствующих, так сказать, вкупе.

– Ребята, я так рад за вас! – приложил он руку к сердцу. – Ведь кто бы я был без вашего содействия? Никто! Вы тот самый навоз, на котором вырос ослепительный цветок моего таланта! Даже через тысячи лет литературоведы будут вспоминать вас в связи с моим именем.

Самое странное, что на Вершкова никто не обиделся. Спиртное, конечно, обнажает темные стороны души, но чрезмерные его дозы способны убить любые чувства, начиная от стыда и кончая элементарной осторожностью.

Вершков, все это время косившийся на знамя, как кот на полудохлого мышонка, наконец-то овладел им. Намечалось какое-то представление. Не зря же за эту красную тряпку были заплачены такие деньги!

– Выходи строиться! – скомандовал он. – Трубачей и барабанщиков вперед!

– А что с водкой делать? – поинтересовался Бубенцов. – Еще две бутылки осталось.

– Спрячем их наследничку под матрас. Сейчас там самое надежное место.

– А не сбежит он вместе с водкой?

– Мы его на всякий случай запрем…

Так и сделали. Спустя пару минут небольшая колонна писателей-фантастов уже печатала шаг по коридорам Дома литераторов. Впереди всех, размахивая знаменем, шествовал Вершков. Бубенцов за неимением барабана бил в пустое ведро. Завитков гудел в свои собственные кулаки, сложенные трубой. Остальные дружно распевали песню, широко известную в кулуарах ТОРФа, но до этого исполнявшуюся только вполголоса.

Всем известный ЧирьяковИз породы мудаков,Перепив живой водицы,Дурит всяких простаков.

Савлов очень знаменит.Только это не вредитНам считать его засранцем,От которого смердит.

А Топтыгина у насНазывают просто «мразь».Тех, кого он не задушит,Тех Кишко затопчет в грязь.

Больше, братцы, не базарь!В этой банде есть главарь —Комсомолец Верещалкин,Всем известный плут и враль.

Истинные цели этого марша, надо полагать, были не ясны даже самому Вершкову, большому любителю политических и всяких иных провокаций. Скорее всего, вдоволь наоравшись, писатели отправились бы допивать водку. Однако ход событий внезапно принял совсем другой характер.

Дверь одного из номеров с треском распахнулась, и на пороге предстал бледный от возмущения Савлов. Пламенным оратором он не был и в отличие, скажем, от Вершкова опыта уличных беспорядков не имел. Голос Савлова был слаб, а доводы малоубедительными – дескать, не мешайте работать людям, создающим истинные духовные ценности. Кроме того, он имел неосторожность назвать себя рыцарем культуры, к которому завистливая чернь испытывает вполне понятные чувства.

– Это ты рыцарь? – изумился Вершков. – Сейчас проверим! Росинант, ко мне!

Догадливый Бубенцов припал на четвереньки. Вершков мигом оседлал его и, на манер копья выставив вперед знамя, помчался прямо на Савлова

Тот побледнел еще больше, но в последний момент успел юркнуть в номер. Навершие знамени от удара в дверь согнулось пополам.

– Эх, мне бы казацкую пику! – с горечью воскликнул Вершков. – Да скакуна порезвее! Показал бы я тогда некоторым, кто здесь настоящий рыцарь.

К чести Савлова надо сказать, что этот некрасивый случай он афишировать не стал, а просто собрал свои вещички и, ни с кем не попрощавшись, покинул Дом литераторов. Впоследствии в контактах с рядовыми писателями-фантастами он замечен не был.

Глава 13

Веселый гость

Костя проснулся гораздо раньше, чем рассчитывали его друзья. Уже наступила ночь, и яркие южные звезды заглядывали в окно, заинтригованные, очевидно, таким количеством пустых бутылок.

Удостоверившись в своем полном одиночестве, Костя уже собрался было возобновить прерванное занятие (то есть сон), но тут ощутил под боком какие-то посторонние предметы.

Вид двух нераскупоренных пузырей мигом вернул Костю к активному образу жизни. С таким весомым взносом его могли принять в любую компанию.

Однако дверь оказалась заперта, а отыскать в номере ключ не удалось. Кого-то другого, возможно, это обстоятельство и остановило бы, но Костя уже завелся.

Засунув бутылки в карманы брюк, он вышел на балкон, представлявший собой одну общую конструкцию, по которой можно было передвигаться не только влево-вправо, но, при определенной ловкости, еще и снизу вверх.

Косте этой ловкости как раз недоставало, но зато и критическое отношение к собственным возможностям отсутствовало напрочь. Сейчас он не побоялся бы залезть даже на Эйфелеву башню.

Перебираясь через легкие решетчатые заграждения, отделявшие один балкон от другого, он обследовал почти весь свой этаж. Свет не горел ни в одном из номеров, а попытка открыть первую попавшуюся дверь вызвала внутри дикий женский визг.

Тогда Костя решился на поступок вообще самоубийственный – стал карабкаться с этажа на этаж. Поднимаясь все выше и выше, он по пути сшибал цветочные вазоны и обрывал веревки, на которых сушились всякие купальные принадлежности.

Первое освещенное окно он обнаружил только на пятом или шестом этаже, когда под воздействием свежего воздуха немного протрезвел и начал осознавать всю опасность своих альпинистских упражнений.

Окно изнутри было прикрыто розовой шторой, но сквозь нее смутно угадывались силуэты двух людей, сидевших за столом друг напротив друга. Их негромкий разговор сопровождался звоном стеклянной посуды. Похоже, что Костя попал по назначению.

Руки его устали до такой степени, что в оконное стекло пришлось стучать головой. Дверь немедленно открылась, и Костю безо всяких китайских церемоний впустили внутрь. Возможно, обитатели номера полагали, что это из-за дальних морей к ним прилетела синяя птица счастья.

– Здравствуйте, – глупо улыбаясь, сказал Костя.

– Виделись уже. – Элеонора Кишко была слегка шокирована столь поздним визитом, однако вида старалась не подавать.