OCOБAЯ ПАПКА «БАРБАРОССА» - Лев Безыменский

Настало самое страшное время в истории «Доры».

Большинству из вступающих впервые под своды подземелья «4в» теперь уже не суждено было увидеть солнечный свет. Для «жилых» блоков были выделены три штольни в юго-восточной части подземелья. (Позднее к ним добавилась еще одна штольня у южного входа туннеля «Б»). Это были недавно оконченные и еще не отделанные выработки, имеющие лишь по одному выходу в тупиковую часть туннеля «А».

Страшную картину представляли собой эти жилища — склепы заживо погребенных людей. Несколько недель здесь не было совершенно ничего. Тысячи узников спали на голом сыром каменном грунте, накрывшись тонким одеялом и положив под голову деревянные башмаки или кусок породы. Позже, в начале декабря, в «жилых» штольнях были установлены пятиэтажные деревянные нары в виде отдельных клеток-боксов на 45 и 90 человек. канализации под землей еще не было. Вместо уборных у стен стояли ряды вечно переполненных бочек, от которых распространялось ужасное зловоние.

Если и не было очень больших вспышек эпидемии, то только потому, что людей прежде убивали нечеловеческие условия труда. Вблизи «жилых» помещений проводились основные буровзрывные работы. Общей вентиляции не было. И именно сюда гнали воздух вентиляторы. Теперь большая часть узников дышала отравленным воздухом все 24 часа. Особенно трудно приходилось работающим у забоев. Эти люди были обречены. Через 1015 дней у них возникали заболевания легких, внезапные приступы судорожного кашля. Спазмы давили горло, лицо синело, язык высовывался изо рта, глаза наливались кровью. Особенно часто такие приступы начинались во время сна. Несчастные вскакивали среди ночи и начинали метаться, судорожно глотая воздух. После нескольких таких приступов у больных начинала идти из горла кровь. Через 3 — 5 дней все кончалось. В страшных мучениях человек умирал.

Обычная смертность в лагере осенью и затем зимой 1943/44 года составляла 70 — 80 человек в сутки. Но бывали дни и даже периоды, когда это число достигало 150 и даже 200 человек. Несмотря на высокую смертность, медпункт и блоки для больных были постоянно переполнены тяжелобольными и дистрофиками. Прибывающие узники слишком быстро превращались в трупы. Число нетрудоспособных катастрофически росло. Одних только «легких больных» и «ходячих» дистрофиков бродило под землей более тысячи человек. Само собой разумеется, содержание бесполезных людей приносило прямой убыток монополиям. Однако «несознательные» узники не желали считаться с доходами концерна «Миттельбау» и упрямо отказывались «вовремя» умирать.

Но повелители подземного царства обеспечили себя полномочиями «войск СС» на право проведения массовых селекций и отправки непригодных узников в Берген-Бельзен. Чтобы избежать волнений в лагере, был пущен слух, что заключенные будут направлены на «оздоровление». Мало кто поверил в эту очевидную ложь, и вместо разговоров о «санатории» слышался лишь шепот об отправке в газовые камеры. Напуганные предстоящей селекцией, узники впали в неистовое отчаяние. Зная повадки эсэсовцев, каждый мог считать себя обреченным. Больные и изнуренные люди бросились прятаться по различным норам подземного лабиринта. Руководили акцией лагерфюрер, блокфюреры и командофюреры при непосредственном участии д-ра Зовацкого. «Медицинским» отбором занимались эсэсовские врачи под руководством главного врача. Кроме эсэсовцев в охоте принимали деятельное участие все охранники, старосты блоков и капо.

Всего в туннеле было отобрано 500 человек. На поверхности к ним было добавлено еще 200 человек тяжелобольных из лазарета. По словам очевидцев, эта процессия представляла собой ни с чем ни сравнимое зрелище. Полуживые люди были погружены в вагоны и отправлены... На оздоровление? Едва ли можно это утверждать даже сейчас, через двадцать с лишним лет.

К лету 1944 года положение узников изменилось к лучшему. Причиной этого было, конечно, не возродившееся человеколюбие нацистов и даже не боязнь ответственности за свои преступления. Просто для работы на заводе теперь требовалась постоянная квалифицированная рабочая сила, чего нельзя было добиться в существующей обстановке без повышения жизненного уровня.

И вот работающим под землей стали выдавать двойную порцию маргарина, улучшился суп и главное увеличены были порции хлеба. Положительно отразился на здоровье узников и вывод их из-под земли. Это тоже продиктовано не гуманностью нацистов и тем более не великодушием Гиммлера, «узнавшего» из анонимок о «беззакониях». Просто в этот период войны подземные помещения были для гитлеровцев во сто крат дороже и нужнее, чем какие-то деревянные бараки-конюшни. Уменьшилась смертность и в результате улучшения санитарных условий в туннеле. Окончилась проходка новых штолен. Появилась вода. Стала работать канализация.

К лету 1944 года тысячи рабочих рук сделали свое дело. В «Дope» произошли большие изменения. На поверхности была застроена громадная территория, возникли железнодорожная станция, складские площадки, эсэсовский лагерь, лагерь заключенных. Одних бараков было построено более 140 штук. На склоне Конштайна строился новый крематорий. То же произошло и под землей. Пробит был наружу туннель «А». В феврале и марте всех узников перевели на поверхность. Разрушили «жилые» блоки и превратили их в производственные цехи. Весь камень был вывезен, полы забетонированы, стены побелены, каждая из 46 штолен превратилась в довольно хороший цех. Кругом царили идеальная чистота и порядок. Правда, чистота эта достигалась слишком грязным и бесчеловечным путем. За нее узники часто платили своей кровью. Единственное, что осталось без изменения, это произвол надзирателей...

Работа под землей велась в две смены, каждая по 12 часов с получасовым перерывом. Но этим дело обычно не кончалось: почти ежедневно до иди после смены узников заставляли дополнительно работать на лагерных работах. Выходные дни отсутствовали почти полностью. Лишь один раз в месяц рабочим туннеля давалась пересмена, в результате которой они получали лишних 12часов отдыха. В такие дни в лагере обычно устраивалась генеральная поверка длительностью 3 — 4 часа с различными публичными наказаниями, в том числе и смертными казнями.

К наступлению холодов узникам не выдавали никакой теплой одежды. Не было окончено и строительство бани. Уже шел снег, а узникам, раздетым догола, подолгу приходилось ждать под открытым небом своей очереди попасть под душ или получить одежду из дезинфекции. Все предыдущее в «Доре» поблекло перед ужасами, начавшимися осенью 44го года. Неожиданно для узников лагеря воскресенье 19 ноября было объявлено выходным днем. Рано утром, еще задолго до раздачи пищи, всем русским приказали выстроиться на аппель-плаце. Здесь их уже ожидали охранники и вооруженные эсэсовцы. При помощи плеток скоро все были построены ровными рядами на расстоянии метра один от другого. Позже сюда были присоединены русские рабочие команд ночной смены. Е се шеренги стояли на северной части аппель-плаца. С каждой вышки на узников было направлено по нескольку крупнокалиберных пулеметов. Стояли по стойке смирно с обнаженными головами. Вблизи ворот отдельно стояла в окружении эсэсовцев небольшая группа заключенных. Позже сюда было добавлено несколько человек, вызванных прямо из строя.

Около 10 часов возле ворот собралось довольно много эсэсовских офицеров. Вскоре сюда привели человек десять из бункера. Первое время я плохо видел, что здесь происходило, так как стоял довольно далеко. Через некоторое время Зандер и рапортфюрер взяли из этой группы русского заключенного и стали водить его вдоль рядов, заставляя внимательно присматриваться к стоявшим. Было забрано еще несколько человек. После этого в юго-восточной части апрель-плаца начался допрос, продолжавшийся большую часть дня. На остальных узников, стоявших по стойке смирно, большое лагерное начальство долгое время не обращало никакого внимания. Наблюдали за строем несколько эсэсовцев-стариков. Они беспрерывно ходили между рядами и внимательно следили за узниками. Всех, кто шевелился, имел какие-либо недостатки в одежде или просто не понравился, они избивали плетками и гнали в отдельную группу, стоявшую в центре площади. Лично я попал в этот строй за то, что имел косо пришитый на груди номер. Первой группе «проштрафившихся» какой-то эсэсовец сказал, что будут вешать «для примера». Эта весть распространилась, и вот около сотни узников долгие часы ждали смерти.

Под вечер, после окончания допросов, «штрафникам» объявили, что «на этот раз господин комендант их помиловал и они получат лишь по 10 ударов плетью». Однако предупредили, что если саботаж не прекратится, то в следующий раз будут вешать всех без разбора,

Единичные и групповые казни проводились в «Дope» и до «раскрытия заговора»: в основном за побеги, отказ от работы и мелкое вредительство. Массовые казни за «организованный саботаж» начались через дней после 19 ноября II продолжались до самого конца. Установить число казненных в этот период очень трудно. Едва ли это известно даже палачам. Публичные казни устраивались в лагере не менее 10 раз, и общее число повешенных может выражаться не десятками, а только сотнями. Сюда не входят те жертвы, которые были расстреляны или просто убиты палками в бункере, в лагере и в туннеле, и те, кто умер под пытками во время допросов в бункере и в гестапо г. Нордхаузена. Во время массовых казней весь лагерь обычно не присутствовал (по-видимому, не хотели прерывать производство ракет). На аппель-плац выгоняли только отдельные команды, несколько блоков или одну из смен, работающих под землей. Иногда на эти зрелища приглашались лишь желающие. Остальные узники видели повешенных при выходе на работу или входе в лагерь. О казнях всегда сообщалось по радио, причем обязательно с угрозами. Вешали как по нескольку человек, так и большими партиями, до 60 человек. Лично я очень хорошо помню несколько массовых казней, в том числе казнь группы, насчитывавшей 54 человека. Вешали на аппель-плаце возле кухни и в туннеле «Б — Дора» на кране для погрузки ракет «Фау-2». Часто вешали в несколько приемов, а чтобы ускорить смерть, иногда стреляли в повешенных. Бывали также случаи, когда не успевших умереть добивали палками.