Свидание - Владимир Михайлович Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Слышишь, Арся, какая у нас новость, — писал ему брат. — Нашего Колю наградили орденом Отечественной войны. Его не сейчас наградили, а еще тогда, в сорок втором году. Вот сколько лет ждала награда. Дождалась. Матери будут вручать этот орден как память. Из военкомата приходили, беседовали с ней. Мать, конечно, разнервничалась и после поплакала. Совсем слабая стала… Может, приедешь, Арся…»
В тот же день Арсений позвонил по телефону Серафиме и сообщил новость.
— Нам обязательно нужно поехать. И тебе и мне. Такой торжественный момент, ты представляешь! — воскликнула Серафима, помолчала немного и добавила: — Я, во всяком случае, непременно поеду. Все дела брошу к черту и поеду! Сегодня же договорюсь с заведующей.
— Я тоже поеду, — ответил Арсений и неожиданно для себя, будто день был заранее намечен, назвал ближайшую пятницу.
— Что ж, пятница, пожалуй, мне тоже подойдет, — сказала сестра. — Созвонимся накануне. Хорошо!
Однако накануне, то есть в четверг вечером, когда Арсений позвонил, Серафима сказала, что непредвиденные важные дела, которые всегда почему-то обрушиваются на людей в неподходящее время, задерживают ее. Но она приедет, приедет обязательно, только днем позже. Ее решение не удивило Арсения: он давно привык к изменчивым настроениям сестры и поэтому не стал дожидаться, отправился один.
Поезд пришел в город поздно, в полночь. Арсений не предупредил о приезде, и поэтому его никто не встретил. От вокзала он добирался на троллейбусе, который долго и нудно шнырял в узких полутемных улочках и переулках, пока наконец не вырвался, уже в центре, на широкую заасфальтированную магистраль и помчался по ней вперед, на противоположный конец города.
Когда троллейбус миновал мост через реку, Арсений прильнул к окну, пытаясь разглядеть что-нибудь. Но кроме редких фонарей на краю дамбы, за которыми, стояла тьма, он ничего не увидел. Старая дамба, луг у реки — эти места он хорошо знал в детстве. Летом, бывало, мальчишки стайками крутились здесь с утра до позднего вечера. Тут разрешались споры, обсуждались разные события, рассказывались вычитанные из книг страшные истории. Тут же, греясь на солнце после купания, они мечтали, каждый о своем, уносясь порой в этих мечтах в такие дали, что дух захватывало. Хорошо было валяться на лужайке. Тренькал одиноко на дамбе трамвай, блестела вода в реке, блестели небо и шпиль старинной церкви на противоположном берегу… Арсений представил знакомую с детства картину и улыбнулся: как же давно это было.
Но вот дамба осталась позади. Троллейбус теперь катил снова по городским улицам. Сердце у Арсения забилось чаще. Он мог бы с закрытыми глазами пройтись здесь любым маршрутом и сказать, что находится справа и что слева. Хотя столько лет минуло и, конечно, многое изменилось вокруг, не могло не измениться. Но Арсений ехал сейчас в ночном троллейбусе и не мог видеть этих изменений, а цепкая память, не считаясь с переменами, вела его настойчиво по старой булыжной мостовой — от одной остановки до другой — в те годы троллейбусов не было и по дамбе ходил трамвай. «Улица Спорта», — объявил водитель сонным голосом. Арсений улыбнулся: почему «Улица Спорта»? Этот вопрос в пору его детства не приходил ему в голову. Тогда они не обращали внимания на названия. «Улица Спорта» — Арсений представил узенькую кривую улочку, на которой даже булыжника не было. Большинство жителей, правда, называло улицу по-старому: «Малая Федоровская». Многие улицы тогда назывались по старому, и им, мальчуганам, приходилось помнить оба названия. Если старик просил показать дорогу на Власьевскую, то они знали, что речь идет об улице Циммервальда. Или вот сейчас водитель троллейбуса объявил в микрофон: «Универмаг «Весна», а раньше эта остановка называлась «Градусово». Тут на углу стоял магазин, принадлежавший некогда купцу Градусову, и люди обычно так и говорили: «Сойдешь у Градусова» или «До Градусова пройдусь пешком». Магазин давно перешел к государству, однако прежнее название держалось долго и путало людей.
В троллейбусе пассажиров осталось человек пять-шесть. Все они ехали дальше. На остановке Арсений сошел в одиночестве. Он сначала посмотрел налево, потом направо, куда ушел троллейбус, перебросил чемодан в другую руку и пошагал по заасфальтированному тротуару к дому. В его времена тротуар был земляной и вдоль него тянулась канава. Бывало, вечером около каждого дома собирались женщины: сидели на мостках через канаву, говорили о том, о сем, а рядом бегала ребятня, громыхали редкие автомобили, трамваи. Арсений вдруг посмотрел на себя как бы со стороны и усмехнулся: он, видите ли, сравнивает, он не удосужился побывать здесь раньше. А люди, наверно, давно забыли, когда тротуар был земляной и рядом мутнела заполненная в непогоду водой канава. Даже представить сейчас невозможно, что рядом была канава и перед каждым домом ее пересекали деревянные мостки, на которых в теплые дни коротали свое вечернее время общительные хозяйки. Арсений резко повернулся и посмотрел назад, словно ища знакомых. Ничего не увидел и снова двинулся вперед. Вот он — старый дом… Парочка шагала в обнимку по другой стороне улицы. Проехал, урча мотором, самосвал. В доме, который был ему нужен, не светилось ни одного окна.
Вот и двор. Почти ничего не изменилось здесь. Добавилось только сараек вдоль забора. Вон еще голубятня. Окна, где жил брат с матерью, — Александр писал, что ему дали еще комнату — глядели во двор. Арсений остановился, чтобы перевести дух. Мысли блуждали в голове, ни на чем особенно не сосредоточиваясь. Он приехал в родной город, где живет его старая мать…
Сейчас он постучит (звонков здесь до сих пор не завели), и занавеска раскроется, кто-то взглянет на него через окно. Кто? Наверное, жена брата, Лиза, или сам Александр. В далекие годы, когда он возвращался домой поздно, в окно всегда выглядывала мать.
Ему постелили постель на старом диване. На том самом диване, на котором он спал еще в детстве. Теперь таких мощных диванов не делают — с высокой тугой спинкой, с жесткими валиками по бокам, которые для удобства можно опускать и тогда площадь дивана увеличивается, с деревянной, под дуб, полочкой, на которой неизвестный художник вырезал замысловатый орнамент. Арсений как лег, сразу почувствовал, что пружины у дивана перетянуты — Александр, хозяйственный мужик, не даст пропасть вещи.
У противоположной стены на кровати с никелированным ободком спал парень, повернувшись лицом к стене.
Александр сказал вполголоса:
— Мой Михаил. Хоть из пушки стреляй — не проснется.
На столике горел ночник. В синеватом полумраке комнаты племянник с русым затылком и оттопыренным ухом напоминал Арсению погибшего брага.
