Кукольник - Генри Олди

«Не захотел вламываться в дома? Извернулся? Решил совершить хитренькое благо? Получи и распишись в получении, хитрец…»

— Сунгхари, подай платформу вперед, — мертвым голосом сказал Тарталья. — Шагов на тридцать.

И, обращаясь к техноложцу:

— Начинаем собирать.

Они успели проверить на пригодность и уложить на платформу лишь пятерых человек, когда от входа в храм послышался шум.

Топот ног.

Лючано обернулся.

По ступенькам, перепрыгивая через распростертые тела, бежали трое: всклокоченный мужик с бородой веником и безумно горящими глазами фанатика, а за ним — два молодых, крепких парня, неуловимо похожих на бородача.

Отец и сыновья?

Впрочем, гадать о родственных связях троицы сейчас было не время. Один из парней сжимал в руках выдранный из ограды кол. Другой — штыковую лопату. А в лапищах бешеного папаши тускло блестел металлический предмет с отчетливо различимым стволом.

Тупорылым, словно культя калеки.

Нечто подобное Тарталья видел в музее на Сечене. Эта штука, если верить комментариям экскурсовода, называлась «обрез», была пороховой и стреляла пулями из свинца. Примитивный, допотопный огнестрел. К сожалению, музей, безопасный и цивилизованный музей находился далеко, а бородач — близко.

Туземец задержал бег, страшно, по-звериному, зарычал — и, вскинув руку, выпалил по сборщикам «ботвы».

Полыхнуло, как из тяжелого полис-разрядника при веерном накрытии. Только разрядник производит мало шума, а обрез лупил с оглушительным грохотом. Горячий воздух отчаянно взвизгнул над ухом. Огнестрел оказался не таким уж примитивным; по крайней мере, многозарядным. Бородач что-то передернул на своем оружии, изрыгнул брань, понятную без перевода…

И выстрелил во второй раз.

Лючано шарахнулся в сторону.

— Бежим!

«Проклятие! У нас — приказ! Мы должны собирать „урожай“. Приказ не позволит убежать, остановит, вернет обратно…»

Секундой позже он обнаружил, что удирает со всех ног и никакой приказ тому не помеха.

Брамайни, на удивление быстро сообразив, чем пахнет дело, с проворством обезьяны покинула тихоходную платформу и теперь мчалась следом. На бегу она ловко петляла, сбивая прицел.

Один техноложец отстал, в растерянности топчась на краю площади.

— Беги! Спасайся! — обернувшись, заорал ему Лючано, споткнулся и едва не полетел кубарем. Лишь сейчас он сообразил, что несется совсем не по той улице, которая вывела их на площадь.

Жалобный, тоненький визг раздался позади. Рискуя упасть, Тарталья оглянулся снова.

Парень с лопатой, сбив «робота» с ног, яростно молотил лежащего — изо всех сил, с остервенением, на убой. Техноложец молчал и ворочался, пытаясь встать на четвереньки. Парень с колом и бородач с обрезом, оставив родственника заканчивать начатое, парой медведей-шатунов топали за беглецами. Чувствуя, что отстает, бородач на ходу возился с упрямым огнестрелом.

Обрез наконец поддался его усилиям и плюнул вдогонку свинцом.

Из стены брызнула штукатурка, больно ударив Тарталью в висок и по щеке. Он постарался наддать, хотя в боку кололо вязальной спицей. Брамайни же оказалась двужильной: догнав его, она в три скачка вырвалась вперед.

Желание жить не успело угаснуть в Сунгхари за полгода рабства.

Улица вильнула вправо. Заметив узкий проулок, Лючано, не раздумывая, нырнул туда, догоняя верткую брамайни. Так мальчишками они удирали, путая следы, от собаки деда Бертолуччо, в чьем саду росли на диво сочные и вкусные кивуши — гибриды груши с киви. Пес бегал резво, а клыки у него были на редкость острые, так что улепетывать приходилось во все лопатки.

Но сегодня ему грозило кое-что похуже зубов собаки или палки деда Бертолуччо. Одно дело воровать соседские кивуши, и совсем другое — похищать людей. Чьих-то сестру, сына, мать, брата, жену… Лючано, уж на что мирный человек, и то удушил бы за такое собственными руками.

«Местных вполне можно понять», — буркнул рассудительный маэстро Карл.

«Ага, — согласился Гишер Добряк. — Ты мечтал, дружок, чтобы к тебе относились по-человечески? Вот вполне человеческое отношение: подстрелить — и лопатой или колом…»

Оба были правы.

Однако Тарталье совершенно не хотелось становиться объектом справедливого гнева аборигенов.

Минут пять он бежал за Сунгхари по каким-то закоулкам, грязным и запутанным, как волосы нищей побирушки. Подворотни, дворы, белье, развешенное для просушки прямо на улице, покосившиеся заборы, пыльные, немытые, засиженные мухами окна, плети дикого винограда, усыпанные гроздьями зеленых ягод, чахлые палисадники…

Все слилось в вихрь безумного калейдоскопа.

«Только бы не тупик!» — горошиной в пустой тыкве колотилась в мозгу единственная мысль. Наконец, нырнув в высокое парадное и прикрыв за собой дверь, они с Сунгхари, судорожно глотая воздух, привалились к исчерканной надписями стене. Снаружи больше не стреляли, но Тарталье казалось, что он слышит топот ног преследователей. Лишь миг спустя он сообразил: это его собственная кровь стучит в висках.

Погони не было.

Оторвались!

В парадном пахло мочой и кислой капустой.

— Вот это вляпались! — прохрипел Лючано, медленно приходя в себя. Сердце грозило разнести ребра в клочья, выпасть на щербатые ступени лестницы и поскакать вверх, на чердак. — Пропадем ни за грош, и никто не вспомнит…

Тот факт, что за гибель Лючано Борготты судьи Китты через три года накажут Гая Октавиана Тумидуса, нерадивого хозяина, почему-то ни капельки не успокаивал.

Брамайни, восстанавливая дыхание, не ответила. Лишь молча кивнула, соглашаясь. Черные кудри ее растрепались, прядями закрывая лицо; кожа на скулах приобрела пепельно-бледный оттенок. Грудь ходила ходуном, натягивая ткань робы. Из нижней губы на подбородок тянулась струйка крови — рабыня на бегу закусила губу, не соразмеряя силу прикуса.

Сейчас, впервые за все время их знакомства, Сунгхари походила на нормального человека.

На женщину, растерянную и испуганную.

Тарталья даже на миг залюбовался разгоряченным, таким живым лицом брамайни. «Совсем сдурел — о бабах думать? Думай, как выбраться из передряги!» — одернул его Добряк Гишер. Что ж, старый экзекутор понимал толк в жизни.

— Переводим дух и начинаем пробираться к боту. Туземцы не станут выяснять, кто раб, а кто господин. Воткнут кол, и вся недолга. Лучше им не попадаться…

Сунгхари опять кивнула. Было видно: она целиком и полностью полагается на спутника — как ранее действовала, повинуясь приказам помпилианцев. Внешняя живость оказалась лживой: шесть месяцев рабства давали себя знать.

«Неужели и я стану таким?!»

«Прекрати нытье! Потом будешь рефлексировать, на „веслах“. Восстанови силы, малыш, и выбирайся из этой задницы!» — без промедления присоединился к Гишеру маэстро Карл.

Слегка приоткрыв дверь, Тарталья осторожно выглянул наружу.

Вроде никого.

Ни бородача, ни его оглашенных сыновей.

Интересно, почему их не парализовало? Должно быть, когда город накрыли лучами с ботов, эта троица находилась в подвале или каком ином подземелье глубоко под храмом. Под храмами часто бывают подземелья. Махина святилища выполнила роль защитного экрана. Если над головой больше трех метров грунта, а тем более камня, никакой парализатор тебя не достанет.

Вот и выбрались невпопад, народные мстители…

— Идти можешь?

— Могу.

— Тогда — за мной.

Сказать это было легче всего. Оглядываясь по сторонам, они вышли из подъезда. И тут Лючано сообразил, что совершенно не представляет, куда надо двигаться! Они заблудились в незнакомом городке, на чужой планете — хорошо еще, что территорию накрыли парализующие лучи эскадры.

«Действие лучей — от пяти до восьми часов. Прошло максимум полтора. Это радует. Не хватало, чтобы туземцы очнулись, начали выяснять, шастать по улицам…»

Тарталья завертелся на месте, пытаясь углядеть хоть какой-то ориентир. Из-за домов до него донесся колокольный звон. Тревожный набат вставал неподалеку, словно разбуженный великан, злой и агрессивный со сна.

«Колокол, надо полагать, в храме на площади. Значит…»

— Нам туда!

Он махнул рукой вдоль улицы и с решимостью лидера зашагал в выбранном направлении, подавая пример Сунгхари. Если бы Лючано еще действительно был так уверен, как старался показать!

«На площади — частично загруженная платформа. Попытаться выбраться на ней? — размышлял он на ходу. — Платформа, конечно, тихоход, но так в любом случае будет быстрее, чем тащиться к морю на своих двоих. Бегом, если очень постараться, рабовозку догнать можно, но бородач с сыновьями, как выяснилось, бегуны не ахти. Особенно на длинных дистанциях. Тем более один из них наверняка сейчас бьет в колокол — больше некому…»