Чудо ты мое, зеленоглазое - Алексей Николаевич Котов

посуди сам, какой спрос с семнадцатилетней девчонки? – говорила Лена. – Смешно! А я тогда чуть было не согласилась. Правда, смешно? А знаешь почему? Из интереса. Все думала, а как же, мол, это все будет дальше? Дом, дети… И все мое! Ведь не игрушечное же все это, а уже самое настоящее…

Витька вздохнул и вытер с лица испарину.

– Что ж не вышла замуж? – чуть улыбнувшись, спросил он.

– Да зачем же мне такой муж был нужен?! Честное слово, как не живой он какой-то, – слова из него не вытащишь. Тоже мне, мужик! Только и знал, что руками хватать.

– Что хватать-то?

Лена рассмеялась.

– Ох, и змей ты, Витька! Кстати, и правильно я сделала, что за того сынка председателя не пошла. Сейчас он пьет сильно.

– Ну, ничего… Вот со мной разведешься и займешься его перевоспитанием.

Лена всплеснула руками.

– Да разве с таким как ты разведешься?! Горе ты мое!

Лена говорила еще долго, до тех пор, пока Витька не уснул. Когда дыхание мужа стало ровным и спокойным, женщина встала и вышла на кухню. Она долго перелистывала поэтическую тетрадку мужа и даже прочла одно стихотворение:

1.

Кто – я ?

Я – все… И ничего.

Я разделен на «все» и «ничего» спервоначала,

Я тот, кто уплывал

И тот, кто на причале

Встречал себя же самого.

2.

Что я могу?..

У слова «доброта» нет дна,

Ведь мама не уйдет, ребенка накормив словами

И сколько б я не отдал – будет мало…

Да, Слово – Истина, не истина – слова.

3.

Кто – я?..

Я – зеркало себя,

Я – рай разорванный до преисподней ада,

Я – «да» и «нет»,

Я – «надо» и «не надо»

И я люблю ни капли не любя!

4.

Что я могу?..

Мои слова пусты…

Мои два ада переполнены словами,

Не я их произнес – они возникли сами,

«Я» – промолчало,

Говорило «ты»…

5.

Кто – я?..

Я – бог,

И я – не Бог.

Я создаю, но предаю начала

Я – не беру, но мне и мира мало,

Я – неумел, но только я и смог!

6.

Что я могу?..

И все… И ничего.

Я разделен на «все» и «ничего» спервоначала…

Я тот, кто уплывал

И тот, кто на причале

Встречал себя же самого.

«Вот и попробуй понять Витьку, – слабо улыбнулась женщина. – Да тут же ни что ни слово – загадка! Эх, ты, философ мой доморощенный…»

Вокруг стояла полная тишина… Лена отложила тетрадку и целых пять минут, словно раздумывая над чем-то еще непривычным, смотрела на иконы.

«Мука одна, а не жизнь у нас, Господи… – подумала она. – Только что-то получаться стало, только деньги пошли – Витька споткнулся… Почему все так?! Почему и за что нас держишь и не отпускаешь, Господи?»

Лена встала, подошла ближе к иконам и опустилась на колени. Женщина молилась впервые в жизни. Она не знала ни одной молитвы и, когда-то крещеная по православному обряду, осеняла себя католическим крестом. Кроме того, Лена стеснялась кланяться и стояла на коленях, гордо распрямив плечи. Ее придуманная тут же, у иконы, молитва была искренна и проста – женщина просила невозможного. Она просила счастья…

Глава девятнадцатая

Утром Витька разбудил Петровича раньше обычного. Племянник был хмур и бледен. Он явно нервничал.

Петрович ополоснул лицо водой и стал одеваться.

– На котоферму пойдем? – спросил старик. – А Ленка где?

– Домой уехала, – коротко ответил Витька.

– Как это? – удивился старик.

– По делам.

– Сегодня вернется?

– Нет.

Витька отвечал неохотно и пытался избежать объяснений.

Петрович насторожился.

– Витьк, может, случилось что?

– А что может случиться? – поморщился Витька. – Все нормально, дядь Коль.

– Ты как себя чувствуешь?

– Отлично, – Витька закурил и отошел к окну. – Дядь Коль, мне сегодня в центр съездить надо.

– А на котоферму когда мы пойдем?

– Вечером. Ты подежурь пока здесь, – Витька попытался улыбнуться. – А я скоро вернусь. Справишься?

– Почему нет? Завтракать-то будешь?

– Спешу я, дядь Коль.

Почти сразу же после ухода Витьки к старику заглянула дочь Светлана. Поздоровавшись, еще с порога, дочь спросила:

– Пап, что у вас произошло?!

Старик уже не столько удивился, сколько насторожился.

– Да вроде ничего… А в чем дело-то?

– Как это ничего?! – закричала Света. – Я Ленку только что к свекрови отвела. Не в себе она! В одну точку, как помешанная, смотрит и только твердит: таких, мол, подлецов как Витька без суда расстреливать нужно.

– Ты толком-то объясни! – тоже повысил голос старик.

– Пап, выгнал Витька Ленку. Понимаешь? Выгнал! – Света потянулась к кружке с водой. – Ленка к автобусной остановке шла и, уж я не знаю как, ногу подвернула. Там, на лавочке, я ее и подобрала. Господи, да еще хорошо, что мы с ней встретились! Ленка сейчас в таком состоянии, что каких угодно дел натворить может. У тебя, спрашивает, Светка, ружье дома есть? Я говорю, есть, а что? Ленка говорит, Витьку, мол, мне срочно расстрелять надо. А глаза у нее как у безумной, четное слово! Так что сейчас за Ленкой моя свекровь присматривает.

– Ну, сука Витька! – Петрович сжал кулак и грохнул им по столу. – Ну, сука, поговорю я с тобой сегодня! Ты у меня вспомнишь, что человеком когда-то был, а не последним выродком. А ты что стоишь?! – закричал старик на дочь. – Иди к Ленке, успокой ее, если сможешь, а я тут без тебя разберусь!

Света попыталась было рассказать ничего не значащие подробности случившегося, но старик только отмахнулся. Ему был важен сам факт, а не бабьи домыслы.

После того, как дочь ушла настроение Петровича испортилось окончательно. Старик сильно переживал… Но вскоре злость ушла и Петрович почувствовал болезненную слабость во всем теле. Это состояние было хорошо знакомого ему. Когда-то он даже дал ему свое название – «безразличка». Еще Петрович очень хорошо знал, что в такие минуты нельзя расслабляться – любая остановка в движении или работе грозила обернуться еще большей сонливостью и какой-то страшной, душевной пустотой.

Старик встал из-за стола и вышел во двор.

До полудня Петрович не присел ни разу. Он чистил кроличьи клетки, убирал в сарае и поправлял еще крепкий забор. Старик гнал от себя ненужные, дурные мысли и старался думать только о работе. К полудню ему стало легче. Усталость, но уже совсем другая, физическая, приятно ломала тело и освежала мысли, делая их простыми и ясными. Несколько покупателей кошек отвлекли его от прежнего