Принц из-за моря - Дмитрий Чайка

посылки, если они были небольшими или уж очень важными. Убийство гонца стало приравниваться к святотатству, и никакой виры за это не полагалась. Только лютая смерть на капище Мораны.

И вот теперь Бакута сидел в княжеских палатах и, немало удивленный, держал в руке лист бумаги. Он смотрел на точки и тире, нарисованные около каждой буквы, и с каждой минутой выражение его лица менялось. Сначала тупое недоумение, потом задумчивость, потом понимание, а затем восторг.

— Да это же… — едва смог вымолвить он. — У меня слов нет, государь! Это же любую весть можно стуком или огнем передать теперь.

— Башни, — подсказал Самослав, улыбаясь в усы. — Сигнальные башни.

— Башни! — Бакута переваривал задачу, а на лице его появилось восхищение масштабом замысла. — Огни! От границ до самого Новгорода! До Братиславы, до Солеграда!

— Мало! — покачал головой князь. — От Карпатских перевалов, где будут крепости стоять. Везде такие башни станут.

— А ежели кто узнает эти точки и тире, государь? — тут же уловил суть проблемы Бакута. — Это ж вся секретность у нас рухнет.

— Шифры используй, — ответил князь. — И меняй почаще.

— Точно! — лицо бывшего сотника прояснилось. — Но, кажется мне, не потянем пока много башен таких. Уж больно дорого.

— От границ Баварии до Новгорода сначала поставим, — князь поморщился, думая о чем-то своем. — Там они нужнее всего. И от Солеграда еще…

— Людмила! — крикнул князь, когда Бакута ушел. — Ты свитки прочитала по медицине, что владыка Григорий для тебя перевел?

— Прочитала кое-что, — ответила та, став перед мужем.

Людмила расцвела необыкновенно. Расцвела той самой зрелой женской красотой, что и проявляется ближе к годам тридцати. Когда свежесть молодой кожи еще не ушла, но уже исчезает глупая девчоночья смешливость, а в одежде и косметике начинает появляться разумная умеренность и вкус, что так идут любой по-настоящему красивой женщине. Хорошо еще, когда уходящая юная красота сменяется мудростью матери семейства, но вот здесь все было гораздо хуже, и это для Самослава стало настоящей болью.

— И что думаешь? — спросил князь, который в вопросах медицины возлагал на жену немалые надежды. Она знала, казалось, всех знахарок и колдуний княжества и даже тех, кто только притворялся таковыми. А поскольку медицина в княжестве как институт отсутствовала полностью, помощь Людмилы могла стать просто неоценимой.

— Думаю я, никчемная это затея, — поджала губы княгиня. — Людям не дано познать того, что затеяли бессмертные боги. Сама Мокошь дает благословение лечить, а уж выйдет то у знахарки или нет, ей одно ведомо. Явит Богиня волю свою, выздоровеет человек, а не явит — не судьба, значит.

— Чего??? — выпучил глаза Самослав. — Ты со мной столько лет живешь, и у тебя еще такие мысли в голове бродят? Да ты в уме ли, жена моя? Или милостью богов ты в золоте с головы до ног? Или это они мне нашептали, как стены и башни в Новгороде построить? Да ты хоть из города выйди, посмотри, как жизнь вокруг поменялась!

— Тебе милость богов дана! — насупилась Людмила. — А ты смеешься над ними! Нельзя так, Само! Покарают они тебя за гордыню. И нас вместе с тобой покарают!

— Иди-ка ты на кухню, — зло сжал скулы князь. — Обед скоро. И детьми займись. Слышу я, как Берислав у нянек плачет.

Княгиня молча повернулась и ушла, поджав губы. Малыш Берислав и, правда, заплакал. Да и обед скоро…

— Вот ведь что делается? — Само обхватил голову руками. — Даже на жену надежды нет. Как же мне медика нормального в нашу глушь притащить? Из приличных врачей есть только Феофил, личный врач Ираклия. Его сюда никакими пирогами не выманить. Только если из толковых учеников кто-то согласится? Или из выпускников Александрийской школы перекупить кого-нибудь… У кого голова еще не загажена…

— Бакуту мне позовите! — крикнул князь страже, и уже вскоре удивленный донельзя глава почтового ведомства вновь стоял перед князем. Только ведь ушел.

— Гонца в Константинополь готовь, — князь не обращал внимания на удивление бывшего сотника. — Из самых надежных и самых толковых. Он к купцу Марку поедет.

— С караваном никак нельзя, государь? — на всякий случай уточнил Бакута. — Недешево выйдет, если одно письмо везти.

— Никак, — отрезал Самослав. — На завтра гонца готовь. Мне информация из Константинополя как воздух нужна. У нас после того погрома вся торговля стоит.

— Слушаюсь, государь! — Бакута ударил кулаком в грудь и вышел.

Самослав задумался. Школа, что открыли учителя Леонтий и Ницетий, понемногу набирала обороты. По совету князя каждую дисциплину стал вести отдельный преподаватель, который свой предмет осваивал тщательно, удивляя глубиной познаний даже владыку Григория, человека энциклопедического масштаба. Неохотно, но все приняли и узкую специализацию учителей, и наличие учебных планов, и даже систему экзаменов, предложенную князем. Нечто подобное было в Александрийских школах, но здесь это отдавало суровым армейским порядком, который внедрялся государем во все сферы жизни огромной страны.

Там, в двухстах милях на восток, уже строилось здание новой школы, которая станет первым университетом на Западе. Целый квартал отвел под него князь, несмотря на то, что за столичную землю уже скоро драться будут богатейшие люди страны. Да, собственно уже дерутся. То один, то другой боярин подкатывает иногда и просит участок землицы для только что родившегося внука. А вот хрен им всем! Заслужить надо!

Глава 22

Февраль 630 года. Новгород. Словения.

Самослав возился с младшим сыном, который был мальчишкой активным и шустрым. Берислав бегал по терему, а няньки не могли угнаться за ним. После того, как его старший брат ушел на учебу, именно на младшего сына свалилась вся любовь и забота княгини. Страх остаться одной захватил Людмилу полностью. Дочь Умила тоже лет через семь-восемь выйдет замуж, с кем же она останется? Неужто в одиночестве? Мужа нет дома месяцами, дети разъедутся. Она с тоской смотрела на жизнь обычных людей, на их простые радости и ловила себя на мысли, что страшно завидует им. Тем, кто видит своих детей, когда хочет. Тем, у кого муж рядом. Тем, кто нянчится со своими внуками. Тонкий ледок непонимания, что иногда возникал между ней и мужем, с каждым месяцем становился все толще. Людмила с ужасом понимала, что его мечты и чаяния не близки ей совсем, и что муж, чем дальше, тем больше, становится чужим. Тонкая трещина, что пролегла когда-то, понемногу превращается в пропасть. Она уже не раз и не два заводила подобный разговор, и вот сегодня попробовала опять:

— Само, а может быть, не надо тебе ехать никуда? Есть же бояре, пусть они работают. Почему ты должен в седле жить? Неужто не надоело тебе. Не мальчик ведь, отдохнуть бы надо.