Дражайший плут - Элизабет Хойт

— Итак, слушаю вас.

— Это насчет герцога Монтгомери, — выпалил гость. — Кажется, у вас с ним особые отношения.

Эва невозмутимо смотрела на него, не опровергая и не подтверждая этого заявления, и, похоже, ее молчание вывело его из равновесия.

— То есть я хочу сказать: я надеюсь, что вы его доверенное лицо. Ведь он меня шантажирует.

На это она не могла не откликнуться.

— Боюсь, он кого только не шантажировал! Это его любимое занятие, знаете ли.

Маклиш сухо рассмеялся.

— Вы так говорите, словно шантаж — это хобби, нечто вроде разведения борзых собак или коллекционирования табакерок.

— Уверяю вас: у меня и в мыслях не было шутить, — заметила Эва. — Лично я не одобряю его действий: они причиняют людям страдания.

— Да уж… Вот я и пришел к вам: не могли бы вы замолвить за меня словечко? Может, он оставит меня в покое…

— У меня нет влияния на герцога: он поступает как хочет — так было всегда. — Эва бросила взгляд на голубку — та задремала в своей клетке, спрятав клюв в перьях.

Маклиш закатил глаза.

— Тогда я погиб!..

— Разве вы не можете просто игнорировать его? Какими бы сведениями о вас он ни располагал, не надо позволять ему вас приманивать.

Молодой человек покачал головой, и лившийся из окон солнечный свет заиграл огоньками в его рыжей шевелюре, но на свету стали заметнее и морщины вокруг глаз.

— Я не могу: тут замешаны другие люди.

Эва ждала продолжения, с сочувствием глядя на него, и, наконец, он заговорил:

— Я был… нескромен в отношении одной состоящей в супружестве особы, и есть письма… вот они-то и попали в руки герцога.

— Ясно. Что ж, это неприятно, конечно, но если бы вы предупредили эту даму, то, возможно…

Он энергично замотал головой.

— Это не женщина.

— О-о… — наморщила лоб Эва. Связь между мужчинами считалась не просто скандальным событием: за такое можно и на виселицу отправиться. — В таком случае мне очень жаль.

— Да. — Его губы сложились в горестную ухмылку. — И Монтгомери просит — требует, — от меня такого, что я сделать просто… не в состоянии, понимаете?

Конечно же, она не понимала, поскольку не знала, чего именно Валентайн требовал от мистера Маклиша, но видела, что он на грани нервного срыва, и не в первый уже раз мысленно прокляла герцога Монтгомери.

Эва порывисто склонилась к Маклишу.

— Тогда бегите за границу: в колонии или еще куда-нибудь. Он хоть и герцог, но его могущество не безгранично. Если уедете, он вас не достанет.

— А мой… друг? — Мистер Маклиш горько улыбнулся. — Вы же понимаете, он-то уехать не сможет. У него здесь семья. Супруга. Если Монтгомери опубликует эти письма… — Он покачал головой.

— И вы готовы ради друга прозакладывать свою душу?

— Да. — Мистер Маклиш грустно рассмеялся. — Я почитаю это делом чести: не допустить, чтобы письма когда-нибудь были опубликованы, — но Монтгомери требует от меня вовсе презренного поступка. Возможно, я покрою себя еще большим позором, если соглашусь.

— Мне очень жаль! — искренне воскликнула Эва. — Даю слово, что поговорю с ним, но не хочу, чтобы вы питали напрасные надежды. Скорее всего, он вообще не станет меня слушать.

Мистер Маклиш кивнул и встал, продолжая мять в руках шляпу, не решаясь спросить.

— Благодарю за сочувствие и откровенность, мисс Динвуди. Знаю, что с моей стороны это дерзость, но позвольте задать вопрос: чем Монтгомери может шантажировать вас?

— Ах, мистер Маклиш, ему незачем меня шантажировать, — печально улыбнулась Эва. — Он держит меня на куда более строгом поводке: это любовь.

Тревельон лежал на одеяле с закрытыми глазами: солнце слепило. Голова Фебы покоилась на его обнаженном плече. Сейчас ему придется встать и полюбоваться на содеянное, а потом принять решение, но пока просто хотелось лежать и наслаждаться моментом.

Феба, перебирая пальцами волоски на его груди: похоже, они ее очень занимали, — спросила:

— Сколько раз вы это делали?

Он в некотором недоумении открыл один глаз.

— Об этом джентльмены, как правило, не говорят.

— Я не прошу подробностей. — Феба сморщила носик. — Мне просто хочется знать… как много их было?

— Вы воображаете меня этаким повесой, вроде Лотарио? — спросил Джеймс, явно забавляясь.

— Не-е-ет. Просто… — Феба вздохнула. — Слишком хорошо вы это делаете.

— Спасибо, конечно, — сказал он, несколько озадаченный. Неужели она предпочла бы, чтобы он оказался девственником, наивным юнцом, невинным, лишенным цинизма?

— Наверное, с опытными женщинами лучше? — спросила Феба, словно угадав его мысли. Он повернулся на бок, и теперь они лежали лицом друг к другу.

— Я хочу любить вас, Феба! Не какую-то женщину, опытную или не очень, а именно — вас. Когда-то, в молодости, я, может, и выбирал партнершу по определенным параметрам: большая грудь, или рыжие волосы, или еще что, — поскольку за их так называемую «любовь» приходилось платить, и мне было важно, какие они, эти женщины, а не кто они. Но теперь я стал старше и, надеюсь, умнее, мне больше не интересно спать с определенным набором признаков. Я хочу именно вас, Феба, и никого больше. И то, что мы делаем здесь, касается лишь нас двоих. Что было прежде, что может произойти потом — не важно: сейчас существуем только мы, и только наши желания имеют значение.

Она усмехнулась.

— Знаете, ни за что бы не догадалась, что вы такой умный, когда вы не баловали меня красноречием: «Да, миледи. Как вам будет угодно, миледи», — тогда вы были само благоразумие!

— А вы сделали из меня легкомысленного типа, — рассмеялся Джеймс.

— Ну, не совсем так, но по крайней мере я услышала, как вы смеетесь. И мне это понравилось.

— Вы вогнали меня в краску, — изобразив скромность, пробормотал Джеймс и поцеловал ее. — Однако солнце уже клонится к горизонту. Идемте, нам нужно искупаться и одеться, не то за нами вышлют поисковую партию!

Тоненько вскрикнув, она села.

Тревельон подвел ее к кромке воды, намочил носовой платок и тщательно обтер ее бедра. На белой ткани осталось розовое пятно — немного крови. Он понимал, что должен был испытывать стыд: ведь обесчестил свою подопечную! — но испытывал только гордость. Все, что он ей сказал, было правдой. Сейчас, здесь, на этом пустынном пляже, Феба больше не была сестрой самого могущественного в Англии человека, а он, вероятно, бедолагой, что носит клеймо ошибочных решений: они просто любовники, он и она.

Вот бы так было всегда!

Но день клонился к закату, возвращая их к действительности, поэтому они оделись, упаковали корзинку, а потом Тревельон помог Фебе сесть в седло, подставив под ноги валун.

Они