Королевский гамбит - Джон Робертс

— Странно тогда, что Клавдия Пульхр до сих пор на свободе, — удивился я.

Гримаса изумления на лице Помпея выглядела столь театрально, что казалось, сошла прямо с актерской маски.

— Клавдия? А при чем здесь она? Ненависть к ее брату воистину ввела тебя в глубокое заблуждение. Хрисис поведала нам, что действовала по поручению армянского царевича Тиграна. Очевидно, в связи с какими-то его пиратскими делишками.

— Говорят, царевич сбежал из города, — добавил Красс.

— Я хочу допросить ее сам, — возмущенно проговорил я.

— В твоем положении вряд ли можно что-то требовать, — осадил меня Помпей. — Хотя все равно уже слишком поздно: девчонка мертва. Ее поместили в старую тюрьму, что возле Марсова поля, но она повесилась на собственных волосах.

— Понятно. Истинный образчик изобретательности до последней минуты своей жизни.

— Это уж точно, — согласился Помпей. — К сожалению. Правда, к тому времени она нам успела все рассказать. Сегодня утром мы отчитались перед Сенатом.

— Насколько я понимаю, допрашивали девчонку вы?

Оба консула кивнули.

— Скажите, присутствовал ли при этом претор?

— Безусловно, — подтвердил Помпей. — Все было сделано в соответствии с законом. Председательствовал Марк Глабрион.

Глабрион был одним из клиентов Помпея и его подчиненным по армейской службе.

— А кто был назначен судебным палачом?

— Марк Вольсиний, один из моих старых центурионов, — сказал Красс. — Очень компетентный человек.

— Еще бы. Ведь у него большой опыт, — согласился я. — Распять шесть тысяч рабов — нешуточное дело.

— Мы никогда не прибегаем к услугам дилетантов, — сказал Помпей. — Так или иначе, но дело закрыто. Преступница прибыла в Рим из Делоса и проживала в доме Парамеда из Антиохии. Чуть позже в Рим приехал Тигран и тоже поселился у греческого купца. Там наследник престола ее и подкупил, прельстив сначала своим титулом, а потом богатством. Очевидно, способности этой особы были хорошо известны пиратской братии. Поэтому Тигран пожелал иметь ее в своем распоряжении. Во всяком случае, когда он перебрался в дом Публия Клавдия, она переехала вместе с ним.

— А зачем ему понадобилось менять место пребывания? — не без подвоха спросил я, ибо знал, что они уже расставили все точки над «i».

— Деций, ты меня поражаешь! — возмущенно воскликнул Помпей. — Разве мог он совершить убийство человека, под крышей которого жил? Это было бы по меньшей мере безнравственно. Даже наследник армянского престола при всей своей распущенности питает некоторое почтение к законам гостеприимства!

— А перебрался он в дом Клавдия, а не какой-то другой, потому что туда направил его я, — неожиданно заявил Красс. — С этим молодым человеком мне довелось познакомиться еще в период восстания рабов. Тогда у меня были кое-какие дела с пиратами. Тигран обратился ко мне за советом вскоре после своего прибытия в Рим. Он хотел, чтобы я порекомендовал ему подходящее для проживания место на время его визита. Учитывая деликатные отношения между нашими государствами, он не мог по известным причинам остановиться у консула, поскольку появился в Риме неофициально. К тому же ему не хотелось, чтобы его визит получил огласку. Насколько мне было известно, Публий стал хозяином дома, когда его старший брат и сестра отбыли на Восток. Я также знал, что жилище их весьма просторно: они могут принимать гостей. Клавдии издавна питают любовь к августейшим особам, что мне показалось тогда совершенно невинным обстоятельством.

— Все, что связано с Клавдиями, не может быть невинным, — заметил я.

К моему крайнему удивлению, они оба прыснули со смеху.

— Да, они люди не простые, — сказал Красс, — это уж точно.

— Теперь, насколько я понимаю, Публий станет орудием в ваших руках, — заявил я. — Будет сеять в армии Лукулла разногласия, поднимать мятеж в легионах.

— Послушай, Деций. Неужели ты думаешь, что кто-то поверит в такую чушь? Чтобы претендовать на какую-то должность, парню нужен военный опыт. Разве не разумно для этого присоединиться к Лукуллу? Восточная армия всегда там, где ведутся военные действия, где завоевывается репутация. И зачем, собственно говоря, Публию рыть яму Лукуллу, когда его старшая сестра за ним замужем? А старший брат Аппий служит вместе с Лукуллом уже много лет. Разве не логичнее предположить, что в его интересах всячески способствовать успеху армии Лукулла? Но если же вопреки здравому смыслу он все же восстанет против своего зятя… — Помпей пожал плечами и улыбнулся. — Что ж, тогда Публий останется Публием. С этим уже ничего не поделаешь.

— Уже поздно, — заметил Красс, — и наши консульские полномочия подходят к концу. Деций, ты в самом деле считаешь, что располагаешь какими-то важными уликами против моих коллег или меня?

Я вспомнил о документах, хранящихся в храме Весты, которые мог бы предъявить в суде в качестве вещественного доказательства. Но для этого мне пришлось бы подставить под удар мою тетушку, безукоризненно исполняющую свой долг в качестве Virgo Maxima, и я понял, что не смогу спасти себе жизнь, не подвергнув угрозе ее репутацию. Мне также пришел на память документ, подтверждающий незаконное освобождение Горталом раба Синистра, который хранился у меня дома. Однако им я тоже решил пренебречь, ибо он мог служить лишь составной частью обвинений в деле более крупного масштаба. Сам по себе он говорил только о мелком злоупотреблении властью и потому не заслуживал особого внимания.

— Среди вещей, которые у меня отобрали во время ареста, был амулет, — наконец произнес я. — В форме головы верблюда.

— Не имею никаких сведений об этом предмете, — заявил Помпей. — Вот все, что при тебе было, когда тебя задержали.

Жестом он указал на кинжал и бойцовскую перчатку, которые лежали рядом с ним на скамье.

— Ходить с подобным оружием в пределах городской черты считается недозволенным. Но если строго блюсти этот закон, нам придется привлечь к ответственности половину Рима.

Почему-то меня совсем не удивило исчезновение амулета — символа гостеприимства, которым Клавдия обменялась с Парамедом. Красс с Помпеем были совершенно правы: у меня не осталось ни единой улики против них. Если учесть, что убийцы обнаружены и ни одного из них уже нет в живых, а также принять во внимание зафиксированное законным образом признание Хрисис, то пора было на этом деле ставить точку. Я был бы последним дураком, если бы попытался возобновить расследование, не имея никаких доказательств ни тайного заговора, ни государственной измены. Единственное, что у меня осталось, — это моя собственная жизнь. И единственное, что я мог сделать, — это попытаться ее спасти.

Красс изучал меня своим холодным взглядом.

— Деций, мы слишком долго терпели твое безрассудное и чреватое всякими неприятностями поведение. И надо сказать, делали это в основном из уважения к твоей семье и твоему отцу, городскому претору. Он просил освободить тебя от дальнейшего исполнения своих обязанностей, ибо хочет, чтобы ты сопровождал его в Испанию. Мы решили удовлетворить его просьбу.

С этими словами он протянул мне свиток с двумя печатями — сенаторской и консульской.

— Это приказ о твоем назначении. С первыми лучами солнца, едва откроются городские ворота, тебе надлежит отправиться в Остию. Ты должен покинуть Рим первым судном, которое отчалит в сторону запада.

— Морское путешествие в декабре равносильно смертному приговору, — взяв свиток, заметил я.

— Существуют и менее приятные способы проститься с жизнью, — сказал Красс. — Советую тебе расщедриться на жертву Нептуну. Возможно, это поможет благополучно добраться до места назначения.

— Вот только есть одно «но», — не удержался от замечания Помпей. — Боюсь, тебе будет несколько сложно добраться до городских ворот. У Публия Клавдия, или Клодия, как он теперь предпочитает себя называть, на тебя большой зуб. Не исключено, что завтра тебе предстоит встретиться с его людьми.

— К тому же, — добавил Красс, — насколько я знаю, Макрон приказал своим людям в ваши дела не вмешиваться, что касается и этого шельмеца Милона. Учитывая вышесказанное, тебе лучше прихватить это с собой.

Он бросил мне кинжал с перчаткой, и я на лету их поймал.

— Утром они могут тебе весьма пригодиться.

— Все, Деций, — отрезал Помпей, вновь обращаясь к своей бумажной работе. — Желаем удачи.

Когда я вышел из здания курии, отец меня встретил с каменным выражением лица. Тем не менее, увидев меня, он исторг вздох облегчения. К моему удивлению, рядом с ним стоял Тит Милон.

— Я узнал, что тебя повели из Мамертинской тюрьмы сюда. И подумал, что могу тебе пригодиться.

— Интересно, происходит хоть что-нибудь в этом городе, чтобы это не стало известно тебе? — осведомился я.