Диалоги - Диас Назихович Валеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С а т ы н с к и й (засмеявшись). Глаза у тебя как блюдца. Умирает, наверное, народ, глядя на тебя?
А л с у. Я сама теперь умираю.
С а т ы н с к и й. Да… Сорок лет назад… У Фроси такие же глаза были.
А л с у. У какой это Фроси?
С а т ы н с к и й. Строили тогда домны и мартены в Кузнецке… Она стала моей женой. Через год, выступая на одном собрании, она кричала на весь зал, что я… классовый враг и что она порвала со мной навсегда на политической почве. Она была прекрасна в своей убежденности. И чиста. Ты, наверное, тоже… По-своему.
А л с у. Это вы про что, Николай Николаевич?
С а т ы н с к и й. Про что?.. Маленький объект, который я возвел тогда… Я только дискредитировал идею! А год назад опять увиделись. Случайно… Старик, больная старуха и те же фундаменты. Та же золотая рыбка! Все возвращается на круги своя. А ее глаза — у тебя остались.
А л с у. Остались? А она что? Умерла уже? Да?
С а т ы н с к и й. Мне доказать надо! Доказать, что я был прав тогда! Всем доказать! Стране нужны были тогда мои фундаменты. Они нужны ей и сейчас, мои фундаменты!
А л с у. Вы счастливый. У вас все было. Вы и любили! А сейчас парни все какие-то практические! Сразу бросаются лапать. Скучно!
С а т ы н с к и й. Лапать?.. Некрасивое слово.
А л с у. Вчера лежим. Скулит, скребется в дверь. Пьяный. К одной там у нас пришел. И требует, как окрошку в столовке.
С а т ы н с к и й. Окрошку?
А л с у. Ну, я примерно говорю!
С а т ы н с к и й. Да-да.
А л с у. Ну, я разозлилась, что спать не дает, говорю, давайте, девочки, из него стриптиз устроим. Затащили, разнагишали в минуту — и за дверь. Ладно, ночь была. Какая же это любовь? Унижение одно, а не любовь. Я по-другому любовь представляю, когда от нежности, быть может, взглядом боишься тишину нарушить… Вы не слушаете, Николай Николаевич?
С а т ы н с к и й. Хорошо. Тишину взглядом не нарушишь… Хорошо.
А л с у. Я все своего жду, дядь Коля. Ведь должен ко мне он прийти. Для кого я создана, а?
С а т ы н с к и й. Не знаю. Не знаю. Ничего я не знаю.
А л с у. А может, он есть уже? Только я не знаю сейчас, он это или не он? Машина пылит!
С а т ы н с к и й (поднимаясь). Значит, уеду в гостиницу. Тяжелые дни у меня, Алсу, будут. Тяжелые.
А л с у. А я думала, накормлю вас. Ребята уехали, а я картошку варю. И чай?
С а т ы н с к и й. Да-да, спасибо. В другой раз. Картошку в мундире и чай — в другой раз.
А л с у. Мы все сделаем, дядя Коля. Не беспокойтесь. Ночью будем работать!.. Дядя Коль, ведь у вас нежелатели есть, да?
С а т ы н с к и й. Нежелатели?
А л с у. Хотите, порчу на них напущу, туман? Я все могу. Взгляд у меня тяжелый.
С а т ы н с к и й. Ну, если взгляд тяжелый, не надо. Не надо!
А л с у. Боитесь или не верите?
С а т ы н с к и й. Верю, верю.
А л с у. А хотите, погадаю? По руке могу. На картах. По чертам лица. Хотите, узнаю, сколько лет жить будете? (Глядя пристально, не мигая, сильно растягивает пальцами кожу лба у него над бровями.) Не бойтесь, чего вы?
С а т ы н с к и й (опешив от неожиданности). Ты что? Что ты?
А л с у (отойдя в сторону). Сейчас вам шестьдесят два? Еще двадцать четыре года. Умрете, когда вам будет восемьдесят шесть лет. Можете пить, курить, бросаться под машины — ничего не будет!
Незамеченные, появляются С а т т а р о в и А х м а д у л л и н а. Ахмадуллина уходит…
С а т т а р о в. А мне погадаешь? Тоже хочу пить, курить, бросаться под машины, и чтобы ничего не было. Привет, Николай Николаевич.
С а т ы н с к и й (здороваясь). После отпуска? Что-то быстро!
С а т т а р о в (Алсу). Ну, погадаешь?
А л с у. А ты кто такой? (Узнавая.) А-а… Нет, вам не буду.
С а т т а р о в. Это почему?
А л с у. Нельзя, наверное, вам. Вы начальство…
С а т т а р о в. И ты знаешь, что мне можно и что нельзя? Все все знают, только я не знаю… А может, погадаешь? И не поверю тебе, а все равно… думать буду. Погадаешь?
А л с у. Ну, если хотите. (Подходит к Саттарову, обхватывает пальцами его лоб… и вдруг словно отшатывается.)
С а т т а р о в (потирая лоб). Ну, и сила у тебя. Не пальцы, а черт знает что… Чего молчишь?
А л с у (растерянно). Тридцать семь…
С а т т а р о в. Что тридцать семь? Мне сейчас тридцать семь!
А л с у. Не знаю. Ничего я не знаю.
С а т т а р о в. Говори!
А л с у. Это так… игра. Глупо. (Уходит.)
С а т т а р о в (после долгой паузы). Вот гадалка! Тебе все рассказала, а мне не хочет… (После паузы.) Кто такая?
С а т ы н с к и й. Сварщица. Алсу. Познакомились каким-то странным образом. Вот и разговариваем иногда.
С а т т а р о в (уже другим тоном). Ну, как дела? Что нового? Слышал, на днях госкомиссия?
С а т ы н с к и й. Были… Только что… Вынюхивать приехали. Качаева, дамочка из конкурирующего проектного института. Гоголев — из субподрядного министерства…
С а т т а р о в. Дама из Амстердама… Ну?
С а т ы н с к и й. За! Все — за! Но, говорят, надо продолжать эксперименты. Боюсь я, Гайнан… Салимович. Это не государственная комиссия будет! Ведомственная, узковедомственная. И не только по составу, но и по своим позициям.
С а т т а р о в. Ничего! Задавим их результатами испытаний! Хотят открытой борьбы, пусть ставят на карту престиж, имя, свое положение!
С а т ы н с к и й. Не все так просто.
С а т т а р о в. Мы выиграем целый год… Выиграем, Николай Николаевич, выиграем год, который уже проиграли в другом! Красиво!
С а т ы н с к и й. Что красиво?
С а т т а р о в. Не надо копать котлованы, перекидывать с места на место сотни миллионов кубов земли… Когда в работе заложена мысль!..
С а т ы н с к и й. Я о
