Книга Дины - Вассму Хербьёрг

Дина была не в духе.

Но когда после часа езды она остановилась перед конюшней, она улыбалась.

Это насторожило Фому. Он принял у нее поводья и придержал Вороного, она спрыгнула на землю и потрепала лошадь по шее.

— Дай ему побольше овса, — проговорила она.

— А другим?

Она растерянно подняла глаза:

— Делай как знаешь.

— Можно мне уйти на два дня домой перед Новым годом? — спросил Фома и поддал ногой ледышку с вмерзшим в нее навозом.

— Только позаботься, чтобы тебя заменили в хлеву и в конюшне, — равнодушно сказала Дина и хотела уйти.

— Господин Лео еще долго пробудет в Рейнснесе? Вопрос выдал Фому. Он требовал от нее отчета. Как будто у него было право задавать ей вопросы.

Дина уже хотела резко ответить ему, но почему-то сдержалась.

— Что им наш Рейнснес, Фома!.. Она прислонилась к нему.

Фома вспомнил вкус первых весенних травинок. Сырое лето…

— Люди приезжают и уезжают, — прибавила она. Он промолчал. Погладил лошадь.

— Счастливого тебе Рождества, Дина!

Его глаза скользнули по ее рту. По волосам.

— Ты только отведай нашего рождественского угощения, прежде чем уйдешь, — бросила она.

— Я бы лучше взял домой гостинца, если можно.

— И домой тоже возьми.

— Спасибо.

Вдруг она рассердилась:

— Ну почему ты такой унылый?

— Унылый?

— Ты как живая скорбь! Уж не знаю, что там у тебя на сердце, но вид у тебя как на похоронах.

Тишина вдруг насторожилась. Фома глубоко вдохнул. Словно хотел задуть сразу все свечи.

— На похоронах, Дина? — спросил он наконец, делая ударение на каждом слове.

Он смотрел ей в глаза. С презрением? И все. Широкие плечи тут же опустились. Он отвел Вороного в стойло и дал ему овса, как приказала Дина.

Дина поднималась по лестнице, когда Лео вышел из своей комнаты.

— Идем! — бросила она, как приказ, без всяких вступлений.

Он удивленно взглянул на нее, но повиновался. Она распахнула дверь в залу и пропустила его вперед.

Первый раз они остались наедине с тех пор, как он приехал. Она кивнула ему на один из стульев у стола.

Он сел и показал ей рукой на ближайший к нему стул. Но там уже сидел Иаков.

Дина начала снимать куртку для верховой езды. Лео встал и помог ей. Аккуратно положил куртку на высокую кровать.

Она сделала вид, что не видит Иакова, и села к столу. Групповой портрет. Иаков сидел и наблюдал за ними.

Они молчали.

— Ты такая серьезная, Дина… — начал Лео. Он закинул ногу на ногу и разглядывал виолончели. Потом перевел взгляд на окно, зеркало, кровать. И наконец обратно, на лицо Дины.

— Я хочу знать: кто ты? — спросила она.

— Ты хочешь узнать это сегодня же? В сочельник?

— Да.

— Я и сам все время пытаюсь понять, кто же я. И где мое место — в России или в Норвегии?

— И на что же ты живешь, пока пытаешься это понять?

В зеленых глазах мелькнул опасный блеск.

— На то же, на что живет и фру Дина, благодаря имению и состоянию моих предков. — Он встал, поклонился и снова сел. — Ты, наверное, хочешь получить деньги за мое пребывание у вас?

— Только в том случае, если ты завтра уезжаешь!

— Я уже давно живу здесь и много задолжал. Может, тебе нужен задаток?

— Я его уже получила. Стихи Пушкина! К тому же у нас нет обычая брать деньги с гостей. Поэтому нам и важно знать, кто гостит в нашем доме.

Он нахмурился. На скулах заходили два желвака.

— Почему ты сегодня такая злая? — прямо спросил он.

— Я не хотела. Но ты все время от меня прячешься.

— С тобой не больно легко найти общий язык… Разве что когда ты играешь. Но тогда не до разговоров.

Дина пропустила мимо ушей его иронию.

— В прошлый раз ты говорил, что я тебе нравлюсь. Это были пустые слова?

— Нет.

— Объясни!

— На таком экзамене трудно что-нибудь объяснить. К тому же ты привыкла получать прямой ответ на свои вопросы. Конкретный вопрос — конкретный ответ. Но если мужчине нравится женщина, это совсем другое дело. Это относится к области чувств. Тут необходимы такт и время.

— Значит, ты проявляешь такт, когда сплетничаешь с Нильсом у него в конторе?

Лео засмеялся, обнажив зубы.

— Ничего другого я от тебя и не ждала! — процедила она сквозь зубы и встала. — Ты свободен!

Он наклонил голову, словно хотел спрятать от нее лицо. Потом вдруг попросил:

— Не сердись, Дина! Лучше сыграй мне что-нибудь!

Она покачала головой, но все-таки подошла к инструментам. Рука скользнула по виолончели Лорка. Дина не спускала глаз с Лео.

— О чем вы разговариваете с Нильсом? — вдруг спросила она.

— Тебе все нужно знать? Ты за всеми следишь? Она не ответила. Рука медленно гладила инструмент.

Обводила контуры его тела. В комнате прошелестел слабый звук. Потусторонний шепот.

— Мы говорим о Рейнснесе. О лавке. О счетах. Нильс скромный человек. Он очень одинок… Но ведь ты и сама это знаешь. Он говорит, что ты всегда поступаешь по-своему и все сама проверяешь.

Молчание. Дина ждала.

— Сегодня мы говорили о том, что было бы неплохо перестроить лавку на современный лад. Сделать ее более светлой. Просторной. Можно было бы установить связи с Россией и привозить оттуда товар, который трудно достать здесь.

— Почему ты говоришь о Рейнснесе не со мной, а с моими служащими?

— Я думал, что у тебя другие интересы.

— Какие же у меня интересы?

— Дети. Дом.

— Тогда ты плохо знаешь обязанности, которые лежат на хозяйке торгового местечка и постоялого двора! Я предпочитаю, чтобы дела Рейнснеса ты обсуждал со мной, а не с моими служащими! И почему тебя вообще интересует Рейнснес?

— Меня интересуют все торговые поселки. Каждый такой поселок — это целый мир, в каждом есть и добро и зло.

— А там, откуда ты приехал, нет таких поселков?

— Там они не совсем такие. У нас человек несвободен, если у него нет земли. Мелкие хозяева не так надежны, как в Норвегии. В России сейчас трудные времена.

— Поэтому ты и приехал к нам?

— В том числе и поэтому. Но если помнишь, однажды я тушил пожар в Рейнснесе…

Он подошел к ней. Угасающий день прочертил на его лице глубокие морщины.

Их разделяла виолончель. Он тоже положил на инструмент руку. Тяжелую, точно камень, нагретый солнцем.

— Почему ты так долго не приезжал?

— Тебе показалось, что это долго?

— Нет. Но ты обещал приехать еще до начала зимы. Он смотрел на нее, как будто потешаясь над нею.

— Ты точно помнишь все, что я говорил?

— Да, — огрызнулась она.

— Значит, ты должна быть добрее ко мне, раз уж я здесь, — прошептал он, приблизив к ней лицо.

Они смотрели друг другу в глаза. Долго. Меряя силы. Изучая друг друга.

— Что значит быть доброй к Варавве? — спросила Дина.

— Это значит…

— Что же?

— Что ему нужно немного нежности…

Он взял виолончель у нее из рук и поставил к стене. Бережно. Потом сжал ей запястья.

Где-то в доме что-то разбилось. И тут же послышался плач Вениамина.

В Дининых глазах шевельнулась тень. Они вместе прислонились к стене. Он никогда не думал, что она такая сильная. Большой рот, открытые глаза, дыхание, могучая грудь. Она была похожа на женщин у него на родине. Только жестче. Целеустремленнее. Нетерпеливее.

От стены падала тень, и в этой тени они заплелись узлом. Тугим шевелящимся узлом. Иаков наблюдал за этой картиной.

Лео отстранил ее от себя.

— Играй, Дина! Играй! Ты спасешь нас обоих! — шепнул он.

У нее вырвался низкий рык. Она рванула его к себе. Потом схватила виолончель, отнесла ее к стулу и села, раскинув колени. В серых сумерках взлетел смычок.

И полились звуки. Сначала сбивчивые, не очень красивые. Постепенно ее рука обрела уверенность и мягкость. Музыка захватила Дину. Иаков исчез.

Опустив руки, Лео глядел на ее прижатую к инструменту грудь. На длинные пальцы, которые дрожали, придавая звуку полноту. На ее запястья. На могучую полноту бедер, подчеркнутую кожаными штанами. На щеки. Но вот волосы упали на лоб и скрыли ее лицо.