Гений - Слаповский Алексей Иванович

– Не грузи. Короче, дядя Семен говорит: судить надо товарища Горбачёва за антиалкогольную кампанию: если бы ее не было, то ничего бы и не было. Такая вот история. Прав он или нет?

– Отчасти да.

– Вот и я так думал, когда отец рассказывал. Думаю, а правда, не было бы Горбачёва, не было бы самогона, ну, и так далее, то все бы обошлось. И отцу это говорю. А он мне говорит, причем так серьезно, папа у меня вообще был без шуток: запомни, говорит, Троша: не Горбачёв бутылку в руку взял, не воры с сахарозавода, не водитель бензовоза – взял ее лично дядя Семен. Взял и ударил. А мог бы и не ударить. Что он, не справился бы с женщиной, даже если с топором? Так что, говорит, когда будешь что-то делать, не думай, кто тебя на это дело толкнул или не толкнул, у тебя своя голова, свои руки, а все остальное от лукавого. Это он из откуда из чего-то религиозного.

– Из Евангелия.

– Да. Грамотный у меня папа был, царство ему небесное.

– Евгений не мог не согласиться с принципом неумолимости личной ответственности, – сказал Евгений, – но он все-таки не мог забыть того обстоятельства, что Степан ехал к Светлане, и это сыграло свою роль. При этом он вспомнил о том, что Светлана сегодня встретила человека, который ей очень понравился. Он понимал, что не следует говорить это Трофиму Сергеевичу и дразнить его, но все же сказал, чувствуя себя подлецом. Трофим Сергеевич вряд ли останется в стороне, он постарается разрушить эти отношения, и Светлана опять станет свободной.

Мовчан, слушая Евгения, не вмешивался, не перебивал, хотя форма, в которой Евгений излагал свои мысли, была необычной. Но содержание важнее. А Евгений рассуждал дальше:

– Зачем, спрашивается, понадобилось Евгению сознательно стать подлецом, если ему это не очень нравилось? Может, потому, что он устал быть гением, захотел побыть нормальным человеком? А нормальных людей без подлости не бывает.

Трофим Сергеевич выделил главное:

– Кого это она встретила?

– Проектировщика из Москвы. Зовут Геннадий. Молодой, симпатичный. Они сразу полюбили друг друга.

– Так не бывает.

– Я видел. Бывает.

– И зачем ты мне это рассказал?

– Сами понимаете.

– Не понимаю и понимать не хочу!

– Сказал Трофим Сергеевич и отвернулся от Евгения, потому что на самом деле все понимал, но не хотел в этом признаваться, – пробормотал Евгений довольно тихо, поэтому Мовчан никак на это не отреагировал, тем более что он не поворачивался, смотрел на дорогу, значит, все это было неправдой.

На самом деле главная неправда была в том, что Мовчан ехал не мстить, не рвать кого-то на куски. Утром, когда он уходил на работу, Тамара подняла голову и сказала:

– Без него не возвращайся.

И Мовчан ее понял. Она дала ему настоящую цель сегодняшнего дня. И он этой цели во чтобы то ни стало достигнет.

Они пересекли границу меж двух холмов, там ничего не было, кроме столбиков и вспаханной полосы.

– Оцепления нет, – заметил Евгений.

– Где они его возьмут на всю границу? Оно там, где все произошло.

Вскоре показались люди и машины. Это и было оцепление, окружающее участок выжженной земли, среди которого лежала опрокинутая сгоревшая машина. Увидев это, Мовчан затормозил. Сжал руками руль, смотрел вперед, громко сглатывал горлом, будто пытался что-то в себя проглотить и никак не мог, не получалось. Потом решительно дернул рукоять переключения скоростей, надавил на газ.

От стоящего боком военного грузовика побежал украинский солдат с автоматом на плече. Автомат не снимал, только махал рукой и что-то кричал. Мовчан прибавил скорость, солдат отскочил. Мовчан проехал грузовик, за ним был еще один, а дальше тянулась во все стороны колючая проволока, закрепленная на вкопанных наспех шестах, столбах и досках.

Перед машиной Мовчана появился лейтенант, который участвовал в столкновении, что было накануне в украинской части Грежина. Звали его, кстати, Юрий Рядниченко – из-за горячих событий мы не успели его даже представить.

– В чем дело? – закричал он, видя российскую полицейскую машину и российского полицейского в ней. – С какой стати на украинской территории?

Мовчан остановил машину, вышел. Видно было, что он сдерживается.

– Не шуми, – сказал он. – Мой сын там погиб. Хочу посмотреть.

Рядниченко растерялся.

– Я вас очень понимаю, – сказал он. – Но, сами понимаете. Я тут не главный, там у нас вон из Генштаба приехали, полковник Задерий, сами понимаете. Если что, к нему, – снял он с себя ответственность.

А полковник, увидев неладное, уже сам приближался, он ехал, стоя на подножке военного джипа. Одно из его главных заданий было – пресечь любую возможность эксцессов и конфликтов. И ни в коем случае ни допускать до расследования никого с российской стороны во избежание искажения фактов, а то, что факты будут искажены, само собой подразумевалось.

– Лейтенант, в чем дело? – закричал полковник, на ходу соскакивая с подножки и этим показывая свои навыки умелых действий в обстановке, приближенной к боевой.

– Вот, – сказал Юрий, – это его отец.

– Кого?

– Степана Трофимовича Мовчуна, погибшего на вашей территории, – выговорил Трофим Сергеевич.

– А вы кто? – громко спросил полковник Задерий, словно вокруг была пальба боя.

– Я его отец, у вас со слухом плохо? Трофим Сергеевич Мовчан. Документы показать?

– Не надо мне ваших документов, езжайте отсюда, а если ваш сын на нашу территорию заехал, кто ему виноват?

– И его за это нужно было расстрелять? – спросил Мовчан.

– Кто и с чьей территории стрелял, это еще неизвестно, мы как раз этот вопрос решаем!

– А где…

Мовчан замолчал. Что сказать? Останки? Труп? Тело? Не может он так сказать.

– Где сын? – спросил он.

– Увезли на экспертизу.

– Куда?

– А я знаю?

– Полковник чувствовал себя неловко, – сказал Евгений. – С одной стороны, он не должен вступать в диалог с человеком ниже себя по званию, хоть тот и представлял силовые структуры другого государства. С другой, перед ним все-таки был отец погибшего, по-человечески это можно было понять.

– Не беспокойся, понимаю, – ответил ему полковник. – Но у меня приказ, у меня свое командование.

– Слушай, Задерий, – обратился Мовчан неформально, чуть дрогнув голосом и стыдясь того, что это дрожание было одновременно и естественным, но словно бы и показным – для полковника, чтобы его разжалобить. – Слушай, дай хоть посмотреть на это место. Может, осталось что-то. Ведь сын же все-таки.

– Там ничего нет.

– На кладбищах и могилах тоже ничего нет, но люди туда ходят, – сказал Евгений.

– Тут не кладбище! – тут же нашел ответ Задерий. – Тут для вас чужая территория, и я мог бы вас задержать, но этого пока не делаю.

– Задержи, полковник, – вкрадчиво сказал Мовчан. – И даже поднял руки, отступая при этом к машине. – Задержи, отвези меня в Киев! – с этими словами он открыл дверцу. – Отвези, я поговорю там с кем надо – хоть на вашем Майдане, хоть с правительством. Я хорошо поговорю. Подробно.

Он выхватил из машины автомат и вернулся на прежнее место – шагах в пяти от полковника.

– Б…! – выругался полковник. – Ты же военный человек, майор, хоть и полиция! Ты с ума сошел? У меня тут тридцать человек людей, со всеми воевать будешь?

– А у меня в рожке как раз тридцать патронов. Надо же, как хорошо получается, – улыбнулся Мовчан.

От этой улыбки день показался холоднее, чем был, и полковнику Задерию, и лейтенанту Рядниченко, и двум безымянным солдатам, которые вышли в это время из-за машин, чтобы узнать, что происходит.

Все молчали. Казалось, любое слово может привести в действие спусковой механизм автомата Мовчана, который казался отдельным, не принадлежащим своему хозяину.

Задерий принимал участие в боевых действиях, но ни разу не видел противника так близко. В той странной войне в тот период вообще мало было прямых стычек. Обстрелы артиллерией, ракетами, минометами, наезды механизированными группами и дальняя стрельба из-за укрытий, а чтобы вот так, лицом к лицу, этого у полковника не было.