Тайны великих книг - Роман Белоусов

Обычно его воображение разыгрывалось перед сном. В эти минуты, «объятый тьмой и тишиной», он оказывался в мире прочитанных книг. Ему виделся зеленый остров посреди морской синевы и его одинокий обитатель, словно следопыт-индеец выслеживающий дичь. Чудился топот скакуна, уносящего в ночную тьму таинственного всадника, шум погони, мелькающие огоньки, пиратская шхуна в бухте и тающий вдали парус бесприютного «Корабля-призрака», над которым в воздухе, словно крест проклятия, распростерся белый альбатрос.

Неудивительно, что мальчик засыпал тяжелым, тревожным сном. А когда по ночам его душил кашель и не давал долго уснуть, добрая и ласковая нянюшка Камми утешала и развлекала его, поднося закутанного в одеяло Роберта к окну и показывая ему синий купол, усеянный яркими звездами. Завороженный, он смотрел на луну и облака, странными тенями окружающие ее. А внизу, под окном, в непроглядной тьме сада таинственно шелестели листья…

Широко открытыми глазами созерцал он мир, полный загадок и тайн. Его воображение, пораженное величественной картиной мироздания, рисовало удивительные фантастические картины. Когда же под утро все-таки удавалось вздремнуть, ему снились кошмары, будто он должен проглотить весь земной шар…

Наделенный недюжинной силой воображения, Луис умел изумляться, казалось бы, обычным вещам: и виду, открывшемуся из чердачного окна, и залитому солнцем, полному цветов саду, который он как-то увидел сверху, забравшись на дерево, и зарослям лавровых кустов, где, как ему казалось, вот-вот появится фигура индейца, а рядом, по лужайке, пронесется стадо антилоп… Но ничто и никогда, по словам самого Стивенсона, не поражало в детстве его воображение, как рассказ об альбатросе, который он однажды услышал от своей тетки Джейн.

Впечатление было тем более сильное, что она не только показала своему любимцу бог весть как оказавшееся в ее доме огромное крыло могучей птицы, способной спать на лету над океаном, но и, сняв с полки гомик Кольриджа, прочитала строки из «Сказания о Старом Мореходе».

…Снеговой туман, глыбы, изумрудного льда «и вдруг, чертя над нами круг, пронесся альбатрос». Уже первые строки захватили мальчика, увлекли в синие просторы, на корабль, который в сопровождении парящего альбатроса — путеводной птицы пробивался сквозь шторм. Моряки считали альбатроса птицей добрых предзнаменований:

Попутный ветер с юга встал,Был с нами альбатрос,И птицу звал, и с ней играл,Кормил ее матрос!

В этот момент, нарушая закон гостеприимства, Старый Мореход убивает посланца добрых духов — птицу, которая, согласно поверью, приносит счастье:

«Как странно смотришь ты,Моряк, Иль бес тебя мутит? —Господь с тобой!» — «Моей стрелойБыл альбатрос убит».

Разгневанные духи за совершенное кощунство проклинают Морехода. Они мстят ему страшной местью, обрекая, как и легендарного капитана Ван Страатена — «Летучего голландца», на скитания на корабле с командой из матросов-мертвецов.

Картины убийства альбатроса и того, как был наказан за это моряк, словно живые возникали в сознании Стивенсона. С тех пор мистический рассказ о судьбе Старого Морехода станет его любимым чтением, а Кольридж — одним из почитаемых им поэтов, так же, впрочем, как и Вордсворт. Тот самый Вордсворт, который предложил другу Кольриджу во время прогулки описать в будущей поэме, как моряк убил альбатроса и как духи решили отомстить ему.

Кольридж, которого всегда привлекали мрачная фантастика и различные суеверия, внял совету друга. Он знал, что среди моряков бытует множество поверий. Исстари верят они в то, что женщина на борту приносит несчастье, не к добру и покойник на корабле — его надо поскорее отправить за борт. К несчастью также и встреча с «кораблем-призраком» — судном без экипажа, кочующим по воле волн и ветра подчас много лет, наводя ужас на команды встречных кораблей. Не менее дурной знак — оказаться в «мертвой воде», проделке дьявола, из-за которой корабль с поднятыми парусами словно замирает посреди волн и может простоять в такой западне без движения дни, а то и недели. Но стоит вахтенному заметить кувыркающихся морских черепах, и моряки ликуют: плену скоро конец, жди ветра и волн, ибо веселые черепахи-акробаты — предвестники непогоды. А вот голубоватые «огни св. Эльма», вспыхивающие на верхушках мачт, на стеньгах и реях, — добрый знак, возвещающий окончание шторма. Об этом знали еще спутники Колумба и Магеллана, которым не раз приходилось наблюдать волшебное свечение во время ураганов и бурь.

Но странное дело, легенда об альбатросе не встречалась среди предрассудков, бытующих с давних времен. Наоборот, в истории мореплавания можно найти как раз обратные примеры, когда моряки питались мясом убитых альбатросов. Об этом, например, писал в XVIII веке известный мореплаватель Джеймс Кук. Случалось, что матросы, заплывая в воды Южного полушария, часто «ради праздной забавы», как писал Шарль Бодлер в своем знаменитом стихотворении «Альбатрос», «ловят птиц океана» при помощи крючка и куска мяса:

Грубо кинул на палубу, жертва насилья,Опозоренный царь высоты голубой,Опустив исполинские белые крылья,Он, как весла, их тяжко влачит за собой.[2]

Откуда же Кольридж позаимствовал столь талантливо и убедительно описанную им легенду? Располагал ли сведениями, подтверждающими слова Вордсворта? Известно, что, работая над поэмой, он ознакомился с большим количеством источников — от путевых заметок мореходов до ученых записок лондонского Королевского общества. Однако исследователи установили, что ни в одном из источников, которыми пользовался Кольридж, не было и намека на предрассудок о том, что всякий, кто убьет альбатроса, будет проклят. Сам поэт писал, что его произведение — это «плод чистейшей фантазии». Выходит, Кольридж оказался невольным творцом предрассудка, который приняли на веру моряки, и новая морская легенда укоренилась в умах, зажила самостоятельной жизнью. С годами настолько уверовали в легенду об альбатросе, что даже в некоторых энциклопедиях о поэме Кольриджа говорится как о порожденной широко известным предрассудком. Так, под словом «Альбатрос» в Американской энциклопедии написано, что «моряки издавна относятся к этим птицам со страхом и благоговением», а в Британской энциклопедии прямо сказано, что «предубеждение моряков по поводу убийства альбатроса было использовано Кольриджем в его поэме». Так, рожденная фантазией поэта легенда об альбатросе спасает от уничтожения замечательных морских птиц.

Образ птицы добрых предзнаменований многие годы сопутствовал Стивенсону. И, случалось, в мерцающих вспышках маяка метнувшаяся чайка напоминала ему об альбатросе, распластанные ветви лохматой ели под окном казались огромными крыльями, причудливый узор на замерзшем стекле был словно гравюра с изображением парящего над волнами исполина.

Придет время, и он воочию увидит эту удивительную птицу. Произойдет это при плавании его на яхте «Каско». И точно так же, как в поэме Кольриджа, когда яхта будет проходить вблизи антарктических широт, над ней воспарит огромный альбатрос. Залюбовавшись величественной птицей, Стивенсон невольно вспомнит строки из поэмы о том, что «проклят тот, кто птицу бьет, владычицу ветров». И еще ему тогда впервые покажется, что он, подобно Старому Мореходу, обречен на бесконечное плавание. С той только разницей, что его это скорее радует, а не угнетает и страшит. В душе он всегда чувствовал себя моряком и был счастлив скитаться по безбрежным далям. Ведь он знал, что обречен, что и у него за спиной, как и у Морехода, «чьей злой стрелой загублен альбатрос», неотступно стоит призрак смерти, готовый совершить кару. И скитания, казалось ему, отдаляют роковой конец.

Здоровье постоянно подводило Стивенсона, принуждало его к перемене мест в поисках благотворного климата. С этой целью, собственно, он и перебрался в Бремер. Но и здесь его настигло отвратительное ненастье. Вот и приходилось, по давней привычке, коротая время, фантазировать, глядя в окно…

Пережидая непогоду, чем-нибудь занять себя старались и остальные домашние. Фэнни, его жена, как обычно, занималась сразу несколькими делами: хлопотала по хозяйству, писала письма, давала указания прислуге; мать, сидя в кресле, вязала; отец, сэр Томас, предавался чтению историй о разбойниках и пиратах, а юный пасынок Ллойд с помощью пера, чернил и коробки акварельных красок обратил одну из комнат в картинную галерею.

Порой за компанию с юным художником принимался малевать картинки и Стивенсон.

Пиратская карта

Однажды он начертил карту острова. Эта вершина картографии была старательно и, как ему представлялось, довольно красиво раскрашена. Изгибы берега придуманного им острова моментально увлекли воображение, перенесли его на клочок земли, затерянной в океане. Оказавшись во власти вымысла, очарованный бухточками, которые пленяли его, как сонеты, писатель нанес на карту названия: Холм Подзорной трубы, Северная бухта, Возвышенность Бизань-мачты, Белая скала. Один из островков, для колорита, Стивенсон окрестил Островом скелета.