Xамза - Камиль Яшен

- Завтра Ленина будут читать в Коканде. - Умид поплевал на руки. - Да поможет нам аллах сделать узбекские листовки не хуже русских.

Быстро росла стопка оттисков. Умид работал сноровисто, быстро. Степан и Хамза проверяли текст.

Вдруг в дверцу подвала постучали.

- Это я, - раздался снаружи голос хозяина мельницы, - прячьте все скорее!

- Что там? - напружинился Соколов.

- На том берегу солдаты...

- Живо! - скомандовал Степан.

Умид засунул в нишу станок и наборную кассу.

- Что с листовками делать? - шепотом спросил Хамза.

- В муке зарыть! - зашептал Степан. - Вон ларь у стены стоит...

Открыли потайной люк и вылезли из подвала возле самой воды. Хозяин мельницы уже стоял на берегу, около камышей.

- Тихо, тихо, - приложил он палец к губам, входя в камыши. - Идите сюда...

Хамза, Соколов и Умид сползли за ним. Вода была всем по горло.

- Где солдаты?

- Вон они...

На противоположном берегу реки на широкой поляне выстроилась шеренга солдат с винтовками. Перед ними сбились в кучу несколько изломанных фигур. Все были босы, в изорванных нижних рубахах, в кальсонах. Двое еле стояли на ногах. Их поддерживали под руки.

Чуть поодаль расхаживал грузный человек в рясе с большим крестом на груди.

- Это из гарнизона, которые бунтовали, офицера убили, - зашептал Степан. - Неужто солдаты своих же солдат будут расстреливать?

- Тише, тише, - просил мельник.

- Раздать лопаты! - донесся с поляны властный голос.

- Пересветов! - узнал Степан. - Палач, сучья лапа...

- Мельницу осмотрели? - спросил у кого-то ротмистр. - Нам свидетели не нужны.

- Там ночью, ваше благородие, никого не бывает.

- Осужденным рыть могилы, - приказал Пересветов.

- Не будем рыть! - крикнули из группы людей в нижнем белье.

- Незакопанными будете валяться, непогребенными...

- Закопаешь, сволочь, если свидетели не нужны!

- Ну что ж, логично. - Ротмистр закурил. - Батюшка, приступайте.

Священник подошел к приговоренным.

- Исповедуйтесь, братцы... Просите у бога прощения... Спасите души словом Христовым...

- Какой еще бог, если ты, падаль бородатая, землю топчешь, мозги дуракам вкручиваешь!

- Не раскаявшись уходите из мира сего! - повысил поп Толос. - Господь не простит... В геенне огненной гореть будете!

- Вместе с тобой, с жуликом!

Священник вернулся к ротмистру.

- Бесполезно. Неисправимы.

Пересветов бросил папиросу.

- Взво-од, слушай мою команду-у...

- Стреляйте скорее!.. Эх вы, темнота!.. Пусть совесть вам всю жизнь душу жгет... Кого убиваете? Своих!..

- За бунт, за измену присяге и государю императору...

Огонь!!!

Залп. Долгое эхо в ночи.

- Ваше благородие, один, кажись, шевелится...

- Кто там еще шевелится?

- Голубенко. Он завсегда живучий был...

- Добить! - Ротмистр закуривает. - Никому шевелиться уже не положено.

Выстрел. Одинокий. Последняя душа отлетела на небо.

Хамза почувствовал, как стоявший рядом в воде Умид сотрясается от беззвучных рыданий.

- Тише, тише, - просит хозяин мельницы.

- Могилу копайте одну! - рычит на другом берегу ротмистр. - И поглубже... Батюшка, коньяку не желаете? Что-то ночь сегодня холодная...

Все вернулись в подвал.

- Как? Как они могли оказаться здесь? - горестно посмотрел на мельника Соколов. - На волоске же все висело... Типографию могли погубить, листовки готовые...

- Не знаю, - растерянно пожал плечами мельник, - ума не приложу... Знают, что ночью на мельнице никого не бывает, вот и выбрали пустынное место.

Степан снял мокрую одежду, начал выжимать воду. Хамза.

ссутулясь, сидел на груде пустых мешков. Умид горбился в углу.

- Что, Халгзахон, - жестко сказал Степан, - видел революцию без жертв?

Хамза молчал.

- В одной казарме небось солдатики жили, - продолжал Степан. - И как мясники... Голубенку, видать, в упор добивали... Эх, Пересветов, висеть тебе когда-нибудь на хорошем суку! Своими руками петлю затяну, не поленюсь, душа с тебя вон...

- Нет, нет, нет! - вскочил вдруг в углу Умид. - Они могли прийти сюда!.. Нас тоже могли расстрелять... и в общую яму!..

А я не хочу, не хочу! У меня семья, дети!

- Речная вода охлаждает, а ты что-то разогрелся, - угрюмо сказал мельник.

- К черту! Все листовки в огонь! - бесновался Умид. - Надо уничтожить улики!.. С меня хватит!.. За нами придут, нас расстреляют!.. Я не могу!.. - С неожиданной силой он рванул на себя крышку тайника, схватил наборную кассу со шрифтами и потащил ее к люку. - Утопить все это железо! На дно! Я не переживу больше такого страха!..

Степан Соколов - в нижней рубашке, в кальсонах - оторопело смотрел на Умида, ничего не понимая, не двигаясь с места.

- Стой! - вскочил с места Хамза. - Перестань! Положи кассу на место!

Мельник кинулся наперерез Умиду, но тот толкнул его железным ящиком в грудь, сбил с ног.

Хамза схватился за ящик с другой стороны.

- Отдай шрифты!

- Отойди! Убью!

Вырвал кассу...

Хамза одним прыжком настиг его. И, размахнувшись, ударил.

Упало пенсне, посыпались металлические буквы.

- Ты, ты, мусульманин, ударил меня, мусульманина! - корчился на полу Умид. - Это они, русские, жестоки и беспощадны, готовы расстреливать друг друга, вешать!.. А ты, ты!..

Степан брезгливо перешагнул через Умида.

- Не скули, размазня! - Показал на Хамзу: - У него мертвую мать обыскивали... И мусульмане, и русские!.. Нету мусульман одинаковых, и русских нету...

Мельник, потирая ушибленную грудь, собирал шрифты.

- Слабый ты оказался, гражданин типографский работник...

Куда мы только смотрели, когда тебя в партию принимали...

Подвинься, буквы под тобой лежат...

Умид отполз в угол.

- Мне не нужна такая революция, где льются реки крови...

Я против насилия... Это вульгаризация революционных идей!

- Если ты не замолчишь, - дрогнувшим голосом сказал

Хамза, - я ударю тебя еще раз.

- Бей, бей, - всхлипнул Умид, - но я все равно буду искать другую дорогу в революцию. Без жертв, без крови, без убийств...

- Где-то я уже слышал однажды такие слова, - усмехнулся Степан, одеваясь.

- Больше не услышишь, - заскрипел зубами Хамза.

Соколов подошел к Умиду, ткнул в него пальцем.

- Вот, Хамзахон, смотри и запоминай. Узнаешь портрет?

- От него ничего не осталось, - отвернулся Хамза.

- А теперь плюнь и забудь. И разотри. Навсегда.

Степан рывком поднял с пола Умида.

- Шрифт, говоришь, хотел в реку высыпать, улики спрятать?

А не за этот ли шрифт людей на том берегу только что закопали?

- Я честный человек, - дернулся Умид.

- Но жидкий, - выпустил его Степан, - а нам таких не надо.

Уходи!.. И если будешь другую дорогу в революцию искать, делай это где-нибудь подальше отсюда.

Умид ушел.

- Вот и поговорили, ребятушки, по душам, - покрутил головой мельник. Э-хе-хе, чего только страх с человеком не делает...

В доме святого Мияна Кудрата собрались все высшие духовные лица Коканда - ишаны, муфтии, мудариссы, имамы больших мечетей. Рядом с хазратом Мияном расположились Камол-кази и шейх Исмаил. Чуть в стороне облокотился о пуховые подушки Садыкджан-байвачча. (После испытанного перед собственными рабочими унижения байвачча, бросив пить, ударился в другую крайность регулярно посещал мечеть и усердно молился аллаху.)

А в дальнем углу комнаты, около дверей, одиноко сидел с поникшей головой лекарь Хаким, отец Хамзы.

- Ибн Ямин! - громко произнес святой, сумрачно поглядывая из-под густых бровей.

- Слушаю вас, мой хазрат.

- Мы, преисполненные жалости к вам, призвали вас сегодня к себе, чтобы помочь вам и дать наш совет.

- Направьте на путь истины грешного человека, мой хазрат.

- Говорите, Камол-кази, - сказал хазрат и сделал знак судье: говорите всё.

Камол-кази кашлянул. Даже кашель его был похож на угрозу.

Ибн Ямин вздрогнул, бросил быстрый взгляд на судью и, робко приложив руку к груди, опустил глаза.

- Слушаю вас, казн.

- Вы мусульманин, ибн Ямин, - начал Камол, - вы испытали много горького на этом бренном свете. Говорить много об установлениях шариата вам не приходится - вы их соблюдаете.

Но вот ваш сын Хамза... Он причиняет слишком много мук вашей душе, не так ли? И мы не можем позволить, чтобы вы, мусульманин, страдали. Недавно ваш сын еще в одной газете высмеял рамазан...

- Мой сын никогда не посмел бы высмеять рамазан, таксыр.

Хамза не посещает мечеть, но он молится дома... Спросите у его близкого друга Алчинбека, и он подтвердит вам это. А кроме того, могу ли я говорить неправду около нашего великого хазрата?..

О своем благочестии мой сын написал даже стихи, вот они:

Видят все, от благ мирских отказавшись, молитвам предаюсь.

Чтоб грехов избежать. Спасение души даруй, о боже!..

Все переглянулись. Стихи были действительно благочестивые, что уж там говорить.

- Но я прочитаю вам совсем другие стихи вашего сына, - продолжал судья. - Известно, что славный рамазан все приверженцы ислама встречают с великой гордостью. Наши баи открывают двери щедрости. Самый уважаемый, самый богатый и самый народолюбивый человек Коканда наш Садыкджанбайвачча выделил зякетденежный дар для всего народа Коканда.