Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине) - Гунар Иванович Курпнек

правительству расширить военную интервенцию в России и потопить в крови русскую революцию). Не знали московские гавроши всего этого… Впрочем, если бы и знали — все равно свистели бы в два пальца. На то они и мальчишки.

«Футболисты» гоняли по двору мяч и нет-нет да поглядывали на ограду. Их не интересовали «болельщики». Они знали, что посольство окружено патрулями. Красными патрулями, в которых ходили отцы и старшие братья босоногих, чумазых мальчишек, что облепляли забор. Аресту подлежал каждый, кто попытается войти или выйти из посольства…

Коломатиано попытался. Ночью его, — тучного, хромого, неловкого — заботливо сняли с забора, через который он пытался перелезть. Сняли, помогли привести в порядок костюм и потребовали документы. Он предъявил и засуетился:

— За что вы меня задержали? Я — протезист. Шел к господину посланнику снимать мерку…

— В двенадцать ночи? Через забор? Рассказывайте свои сказки другим. Поляков! Вдовченко! Доставьте «протезиста» на Лубянку! — скомандовал начальник группы.

На допросах Коломатиано вел себя вызывающе. Догадывался — явных улик его преступной деятельности у следователя пока нет. Следователь — эстонский коммунист Виктор Кингисепп — только на днях был направлен на работу в ВЧК и с таким матерым волком разведки столкнулся впервые. Но однажды…

Однажды Коломатиано потребовал, чтобы его немедленно освободили. Следователь, дескать, никаких конкретных обвинений ему не предъявляет, а у него семья — ее надо кормить. Не предполагал Серповский-Коломатиано, что Кингисепп накануне виделся с Эдуардом Петровичем Берзиным и узнал от него все подробности некоего «чаепития на английский лад», в котором участвовал и Коломатиано.

— Ну и что? — ответил грек, когда Кингисепп сказал ему об этом. — Да, я был на этой встрече. Как коммерсант, я заинтересован в расширении своего дела, в торговле с заграницей. К тому же, это была чисто частная встреча…

— Частная встреча, во время которой было решено свергнуть Советскую власть?

— Я уже не помню, о чем мы говорили, гражданин следователь.

— Могу вам напомнить.

— Что ж, я с удовольствием выслушаю ваш рассказ.

И он слушал. С живым участием. Задавал вопросы, переспрашивал. И все время нагло улыбался.

— А улик нет! Нет и не будет! А без них нельзя, гражданин следователь.

Кингисепп и сам понимал, что следствие явно заходит в тупик. Вот если бы устроить этому американскому шпиону очную ставку с Берзиным! Хотя… Что бы это дало? Коломатиано не из тех людей, которых сам вид свидетеля обвинения повергает в страх и заставляет признаться. Прав, конечно, Петерс, когда говорил, что раскрывать сейчас главный козырь — Берзина — значит дать понять заговорщикам, что нити их деятельности в наших руках.

Надо, чтобы они сами разоблачили и себя, и своих сообщников. Трудное это дело. Но что поделаешь — надо искать улики.

— А улик нет! — повторил Коломатиано с издевкой. — Нет и не будет! А без улик — суд не суд. Верно?

— Согласен: без улик судить нельзя… Что ж, идите в камеру. Подождем, отыщутся и улики.

— Я буду жаловаться! — Прихрамывая, Коломатиано направился к двери. — У вас будут неприятности.

— Вы забыли свою трость!

И тут при слове «трость» Кингисепп внезапно увидел, как еле заметно дрогнул, метнулся взгляд Коломатиано. Он тут же деланно рассмеялся.

— Спасибо! Я стал очень рассеян…

Что-то тут не так, подумал Кингисепп. Почему он испугался, когда я напомнил ему о трости? Берзин говорил, что у Коломатиано должны быть и списки агентуры, и адреса, и пароли, и шифры. Обыск на квартире ничего не дал. Уж не таскает ли он с собой… В трости?.. А почему бы нет?..

— Минуточку, гражданин Коломатиано. Задержитесь.

Коломатиано обернулся, и Кингисепп понял, нет — скорее почувствовал каким-то подсознательным чутьем опытного конспиратора, что Коломатиано догадался о его подозрении.

— У меня плоскостопие. Мне тяжело стоять.

— Так садитесь! Прошу! — Теперь уже Кингисепп знал, что находится на верном пути. — Садитесь, садитесь… Любопытная у вас трость. Можно посмотреть?

— Зачем она вам? — Коломатиано растерялся, съежился. — Это подарок моей тетушки. Он мне очень дорог. К тому же у меня…

— Плоскостопие. Вы об этом говорили. — Кингисепп взял трость, сделал вид, что рассматривает узоры. — Покажите, как она открывается.

— Открывается? Что вы! — все еще упорствовал Коломатиано. — Это обычная трость…

Он с ужасом наблюдал, как следователь принялся медленно отвинчивать костяной набалдашник. И вот уже на стол из трости посыпались скрученные в тугие свитки бумаги. Невидящим, тупым взглядом Коломатиано смотрел перед собой.

Эдуард Петрович ждал. Надеялся: не сегодня-завтра чекисты схватят Рейли. Тогда они снова встретятся: матерый авантюрист — шпион и он — начинающий чекист…

Хотя почему начинающий? Нет! Теперь он чувствовал себя настоящим солдатом. Солдатом Дзержинского!

Как складывается иногда судьба человека: хотел стать художником, а стал контрразведчиком. Случайность? Обстоятельства? Нет — закономерность. Да, для тех, кто всего себя отдает революции, — закономерность.

Почему-то вспомнился Тилтинь. Где он сейчас? Затаился в какой-нибудь норе и ждет своего часа? Или скитается по дорогам жизни, ищет себе новых хозяев-покровителей. Жалкий человечишка с куриными мозгами…

Рейли! Если бы ему встретиться с Рейли!.. Жаль, что наша схватка не окончилась. Обидно, что ее будут кончать другие…

Локкарт! Хитрый, умный, изворотливый. К тому же с дипломатическим паспортом. Знает, бестия: самое большее, что ему грозит, — высылка из России.

И вот настал день, когда они снова встретились. Берзин и Локкарт.

…Дзержинский некоторое время изучал бесстрастное, холеное лицо Локкарта. Потом жестом пригласил его сесть.

— Мы пригласили вас для неприятной беседы, господин Локкарт.

— Я весь к вашим услугам, — слегка наклонив, голову, ответил Локкарт, изобразив на лице стандартную улыбку.

— Скажите, на какие политические партии вы рассчитывали, возглавляя контрреволюционный переворот.

— Не понимаю вас, господин председатель, — с чувством оскорбленного достоинства начал Локкарт. — О каких партиях и каком перевороте вы говорите? Поверьте слову дипломата: ни к каким партиям и переворотам я не причастен.

— И вы, конечно, ничего не знаете о совещании в американском консульстве? — не скрывая иронии, спросил Дзержинский.

— Абсолютно!

— В таком случае я напомню вам содержание письма московского корреспондента французской газеты «Фигаро» Рене Маршана к президенту Франции Пуанкаре. Письмо написано под впечатлением этого секретного совещания. Маршан протестует против тайного вмешательства официальных представителей английского, американского и французского правительств во внутренние дела России.

— Не выношу журналистов, — безразлично заметил Локкарт. — Эти господа падки на сенсации. И я им не верю…

Дзержинский рассмеялся:

— Иного ответа я от вас не ждал. — Он взял со стола листок бумаги, протянул Локкарту. — Но самому-то себе вы верите? Своей подписи? Она стоит под этим документом.

— Что это такое? — Локкарт сделал вид, что не понимает смысла предложенного ему