Охота на хищника - Александр Геннадиевич Щёголев

вот что это было. Говорят, еще и язык откусил. Может быть, не помню. Просто поцеловал на прощание, перед тем как отправить в лучший из миров.

– Вы ощущали, что выполняете какую-то миссию?

– Вряд ли у кого-нибудь из нас она в самом деле имеется, – по интонации было ясно, что человек-тень улыбается. – Нет, я делал все сам, без всяких там указаний свыше и голосов из телевизора. Что здесь такого? Разве вам никогда не приходила в голову мысль, что ваш якобы нормальный мир со всеми его моральными устоями с точки зрения безумца выглядит абсолютно ненормальным? Мне просто нравится, я повторяю: нравится мучить и убивать. Как и всем, кто мучает и убивает. Как и всем… Люблю я это. Все остальное: божья воля, происки сатаны, козни инопланетян и тому подобное – идиотские домыслы. Выдумки тех, кто недостаточно смел, чтобы взять на себя ответственность за совершенное.

Петр мельком глянул в свои заметки.

– Но на суде вы настаивали, что вас что-то подвигло к… к тому, что вы совершили.

Сухой смешок из темноты:

– Настаивал, было дело. Ну и?.. Я не хотел торчать тут и ждать, когда же явятся за мной ребята с ружьями. Или как это тут делается: повешение, расстрел, смертельная инъекция? Вы знали Чикатило?

– Лично не довелось общаться, но вообще, конечно, наслышан.

– Жалкий скот. Говорят, он из камеры письма строчил, просил о помиловании, предлагал государству свои услуги в качестве палача. Ну не идиот ли?.. В общем, торопиться на плаху я не собирался. Куда как удобнее было бы отсидеться в клинике, потом выйти на свободу, переждать некоторое время и снова заняться тем, что мне нравится, что я люблю и умею делать.

– Поэтому во время судебного процесса вы притворялись?

– Притворялся. Мне не поверили. А может, врачи просто слишком по-человечески отнеслись к своим обязанностям и решили, что так будет лучше для всех. Как думаете? Их можно понять. Вот вы бы на их месте как поступили?

– Не знаю. Я не был на их месте.

– Брось, Петя! Не делай вид, что начисто лишен воображения! Ты же у нас писатель, хоть и документалист… Впрочем, считай, я тебе подкинул идейку для романа. Разве не интересно поставить себя на место человека, оказавшегося перед подобным моральным выбором? Признать сумасшедшего сумасшедшим и позволить ему жить, оставить надежду на излечение и, быть может, свободу. Или же предать убийцу правосудию и обречь на ожидание неминуемой казни. Интересно, а?

– Интересно.

– Еще бы! А знаешь, почему это интересно?

– Расскажите.

– Потому что право сделать такой выбор – это власть.

– Но вы-то не сумасшедший, и сами это признаете.

– Теперь да. Мои апелляции не были приняты во внимание. Адвокат и прокурор – лучшие друзья, а может, даже любовники. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит… Смешно было слушать весь этот бред. Какие-то свидетели, чьи-то родственники… Как они кричали, как они плакали, как они проклинали меня! А я сидел и улыбался, глядя на весь этот нелепый спектакль. Но, несмотря на молчание, именно я оставался главным действующим лицом на сцене.

Громыхнул засов. Лязгнули поочередно замки. Со скрипом приоткрылась дверь. В комнату заглянул молодой кареглазый надзиратель, со значением кивнул на часы. Петр сделал ему знак, что понял, и дверь закрылась.

– У нас мало времени, Савелий. Скоро вас поведут обратно в камеру.

– Тебе интересно, что я там буду делать? Буду ли я ласкать себя на койке, представляя, как вспарываю твое писательское брюшко?

Петр фыркнул.

– Нет, если честно, совсем неинтересно. Все равно ведь вы этого не сделаете. Вы не из таких. Более утонченная натура.

– Что тогда? Хочешь, оставлю маленькое послание твоим читателям?

Писатель задумался.

– Пожалуй, это мысль. – Он подвинул микрофон еще чуть ближе к решетке. – Надеюсь, вы сообщите им нечто… значительное.

– Никак иначе. – Существо в камере наклонилось к разделяющей их ограде. Свет лампы упал на бритый череп, отразился в блеклых маловыразительных глазах.

– Вам снились когда-нибудь кошмары? – вкрадчиво прошептал Савелий, обращаясь уже не к Петру. – Мне – да. Особенно часто в детстве. Как и всем, наверное. По крайней мере, когда я спрашивал у своих знакомых – Адамукайте, Максимова и прочих, – они обычно отвечали утвердительно. Ну, пока им было чем отвечать… Что до меня, то я начинал с малого: голуби, крысы, другие мелкие твари… Мне было любопытно заглянуть в их нутро. Потом кошки, щенки – обычное дело. Но с возрастом аппетиты росли, и я не смог вовремя остановиться. Но я не жалею, я ни о чем не жалею! Вместо этого я говорю вам, я спрашиваю: чем ВЫ отличаетесь от меня? На самом деле. Разве вам никогда не хотелось сделать то, что сделал я? И разве не останавливал вас страх? Этот липкий, неприятный, стесняющий вас страх? Мелочная боязнь потерять работу, друзей, семью, стать изгоем в обществе… Так чем же, в конечном счете, ВЫ лучше МЕНЯ? Я – свободен, даже сидя в камере. А вы все – рабы и грязь под ногтями. Даже умерев, я останусь тем, кто решал, жить вам или нет. Хозяином!

Безумец в клетке оскалил зубы как бешеный зверь. Крепко сжал прутья решетки и тряхнул их с такой силой, что Петр невольно отшатнулся. Савелий задрожал в припадке, тряхнул решетку еще раз, другой, а затем неожиданно сник. Хватка его ослабла, а затем и сам он медленно отошел, едва ли не отполз назад, чтобы вновь слиться с тенью.

– Все… – донесся усталый шепот. – Хорошая глава должна получиться.

– Это точно.

Петр медленно протянул руку и выключил запись на магнитофоне. Подобрал с пола кейс, начал неспешно складывать туда бумаги и принадлежности со стола.

Пока он собирался, дверь снова открылась, и в комнату зашли двое в форме. Со всеми предосторожностями открыли камеру, заставили осужденного встать на колени и сложить руки за спиной, сковали. Один мужчина пошел впереди, другой позади Савелия.

У выхода кареглазый обернулся к Петру:

– Вы идете? Мне еще дверь закрывать.

Петр кивнул, извиняясь.

Выйдя, он проследовал за первым надзирателем, который вел сгорбившегося Савелия по слабо освещенному коридору от одной решетчатой перегородки к другой.

Смертник тащился, вяло реагируя на приказания пошевеливаться, не оглядываясь по сторонам, словно на его плечах висел груз неимоверной тяжести. В одном из глухих поворотов, когда охранник приказал Савелию встать лицом к стене и тот подчинился, Петр догнал их, достал из кобуры под полой куртки пистолет и выстрелил в затылок «соавтору». Надзиратель отвернулся, дожидаясь напарника, а палач еще дважды нажал на курок. Чтобы наверняка.