Никто пути пройденного у нас не отберет - Конецкий Виктор Викторович

Письма поручика Искровой роты из 1914 года

…Это объясняется однообразием нашей жизни: не было о чем писать и каждый день являлись одни и те же мысли. Пустота дневника служит лучшей иллюстрацией нашей жизни в течение этих месяцев.

ДЛИТЕЛЬНОЕ ОЖИДАНИЕ УЛУЧШЕНИЯ ЛЕДОВЫХ УСЛОВИЙ ДЕСЯТИМЕТРОВОЙ ИЗОБАТЕ ПАРАЛЛЕЛИ 7302 ГДЕ ПРОХОДИТ ФАРВАТЕР ВЫХОДА СУДОВ ИЗ ПРОЛИВА ЛАПТЕВА НЕ ДАЛО ЖЕЛАЕМЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ ЗПТ ПОСЛЕДНЕЙ РАЗВЕДКОЙ ПОДТВЕРДИЛОСЬ ДАЛЬНЕЙШЕЕ УХУДШЕНИЕ ОБСТАНОВКИ ЭТОЙ ЗОНЕ ЗПТ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПРОЛИВА ЛАПТЕВА ДЛЯ ПРОВОДКИ СУДОВ ОСАДКОЙ БОЛЕЕ ПЯТИ МЕТРОВ ПРИШЛОСЬ ПРЕКРАТИТЬ ПРИНЯТО РЕШЕНИЕ БУКСИРОВАТЬ КАЖДОГО ИЗ ВАС МОЩНЫМ ЛЕДОКОЛОМ ЧЕРЕЗ ПРОЛИВ САННИКОВА ГДЕ ГЛУБИНАМИ НЕ ТАК СЛОЖНО = 300819 КНМ ЛЕБЕДЕВ

Наглухо застряли у порога Восточно-Сибирского моря. Символом однообразия нашей жизни может служить буфетчица Нина Михайловна, которая сидит с ногами в кресле в пустой кают-компании и читает «Королеву Марго».

Вся связь с миром – только через эфир.

Я печатаю письма молоденького офицерика – одного из первых военных радистов России. Поручик был влюблен в маму. Она же просто крутила ему голову. Однако почему и зачем хранила письма поручика и даже пронумеровала их?

Время от времени заходит В. В. и кладет на пачку пожелтевших конвертов со штемпелями «Действующая армия», «Военная цензура» новенькие РДО. И я их перепечатываю тоже, ибо все может пригодиться в моем кулацком литературном хозяйстве.

«Новый адрес: Действующая армия, 5 Искровая рота, поручику ННР, а оттуда мне будут пересылать с нарочными, т. к. я буду от штаба верстах в 500, в маленьком отряде, оперирующем в Буковине. Этот веселый отряд недавно взял Кимполунчъ (? – В. К.), что Вы, конечно, знаете из донесения Верховного Главнокомандующего – моего старшего тезки. Так вот я туда и еду. Довольно, конечно, страшно, но бодрости сколько угодно. Вагон – теплушка, трясет страшно, писать невозможно… Сейчас остановились в Станиславове – чудный, великолепный город: громадный, чистый, великолепные магазины, кафе и рестораны – очень мало чем уступает Львову. Здесь я узнал, что отряд мой сплошь состоит из кавалерии, что еще больше придает интересу к предстоящей службе. Судя по карте и по рассказам, местность там удивительно красивая – кругом сплошные перерезанные горы, покрытые лесом и снегом: трудновато придется моим бедным лошадкам, но ничего, с Божьей помощью к сентябрю войну кончим. Ваш Николаич».

РАДИО В/СРОЧНО 2 ПУНКТА ЛК ИВАН МОСКВИТИН ТХ КОЛЫМАЛЕС КМ МИРОНОВУ СВЯЗИ ПЕРЕМЕНОЙ ВЕТРОВ ВОЗОБНОВЛЕНИЕМ ВОСТОЧНОГО ТЕЧЕНИЯ РАНЕЕ СПОКОЙНАЯ СТОЯНКА ШАЛАУРОВА ЗАПОЛНЯЕТСЯ ЛЬДОМ ПОЭТОМУ ОКОНЧАНИЕМ ПРОВОДКИ ВИЛЮЙЛЕСА ЗАЙМИТЕСЬ ПОЭТАПНЫМ ПЕРЕВОДОМ СТОЯЩИХ ШАЛАУРОВА МОРСКИХ РЕЧНЫХ СУДОВ НОВОЕ РАЗРЕЖЕНИЕ НАХОДЯЩЕЕСЯ ПРИМЕРНО КООРДИНАТАХ 7310 14530 ТЧК СЕГОДНЯ ЛЕДОВЫЙ БОРТ 04 199 ОСМОТРИТ ВОСТОЧНЫЕ ПОДХОДЫ ПРОЛИВУ ВКЛЮЧАЯ РАЙОН ШАЛАУРОВА ДАСТ ФОТОЛЕДОВУЮ КАРТУ СЛЕДИТЕ ЗА НАМИ ПО РАДИО = 29083 КНМ ЛЕБЕДЕВ

Рейд у мыса Шалаурова. С юго-востока подошло большое поле льда. Привели машину в немедленную готовность.

14.45. с ледокола «Иван Москвитин» поступило приказание следовать в точку широта 73° 10', долгота 145° 30' восточная – в место разрежения.

Опять в стармехе пробудился бес. Октавиан Эдуардович обозвал «Москвитина» «полупроводником». Воистину это так! Слабенький ледокольчик… Сегодня наш юбилей – месяц рейса. Из тридцати суток двигались одиннадцать.

«Штаб IV армии. нач. станции 5 искровой роты. Пишу вам, пройдя за полтора суток 60 верст и найдя себе убежище в крестьянской избе, выселив, вернее, переместив из одной из 3 комнат хозяина и хозяйку, – мера по первому впечатлению некрасивая, по военному времени простая, а по моей службе – необходимая. Мрачные предчувствия прошлого письма, к счастью, пока не оправдались, и наши дела идут блестяще: немца тесним по всему фронту и постепенно подвигаемся к границе. Но моего бывшего блестяще-бодрого настроения уже нет. Почему? Вероятно, потому, что нет живого дела, а главное – постепенно, но верно начинаю терять веру в беспроволочный телеграф, то есть в том виде, в каком он сейчас существует. Мне кажется, что вся кампания пройдет для меня без отличий и с потерей веры в свое дело (раз беспроволочным телеграфом восхищаются только на словах, не отмечая никакими крестами). Не подумайте, что я говорю про скачку за орденами, но, во всяком случае, не следует забывать, что временами единственная надежда для Штаба – это моя станция, которая и оправдывает свое назначение. Впрочем, „цыплят по восемь считают“, как говорят испанцы. Однако, как ни странно, на войне самый верный способ доставки разного рода бумаг – это ординарцы и грузовики (случайные) автомобили. Ваших писем не получал с Румынской границы. А может, и Вы моих не получаете? Вот будет курьез, если письма, ранее написанные, Вы получите когда-нибудь спустя много времени…»

На иностранном телеграфном бланке: «Я только что проснулся на линии сторожевого охранения отряда и по телефонограмме узнал, что сейчас едет офицер в Галич через Россию – соблазн слишком велик, чтобы не послать Вам несколько приветливых слов, будучи уверенным, что дня через 3–4 Вы получите это письмо. Ваши же письма я не получил оттого, что они, вероятно, сейчас лежат в Львове или под Перемышлем, откуда вследствие „некоторых“ серьезных затруднений не могут быть доставлены мне. По штемпелю Вы узнаете, где я, но только это не дивизия, а полдивизии и называется Буковинским или Черновицким отрядом. Сейчас начинается продолжение вчерашнего боя и уже завязалась ружейная перестрелка. Вспоминаете ли меня, бесконечно передвигающегося пока по польским волнам? Недавно видел Вас во сне и был счастлив, но день прошел затем грустный. Найти себя я не нашел, но собирать себя постепенно собираю, и результаты должны быть хорошие, а может быть, и дурные – время покажет…»

21 августа. На якоре в ожидании ледоколов.

Общесудовая тревога, проверка снабжения спасательных шлюпок.

Солнце, тишь, ясность, а мы в ледяном мешке, и ворот затянут – вокруг вспухшие ледяные языки и поля. Только у мыса Шалаурова свободная вода. Шестнадцать судов судьба свела здесь в одну кучу. Из них штук пять речников.

На якорь-цепь то и дело наваливает льдины, которые несет течением из Восточно-Сибирского моря в пролив Лаптева. Цепь выделывает под их натиском рискованные выкрутасы. Приходится держать машину в готовности и бить тупые морды непрошеных гостей форштевнем, давая ход вперед. А на клюзе всего полторы смычки, глубина под килем всего три-четыре метра. От работающего винта вздымается тягучая муть. И все время есть реальная возможность подорвать якорь.

На теплоходе «Виляны» у буфетчицы почечные колики. Врача там нет. Сообщаем нашему эскулапу. Он: «Я никогда не лазал по штормтрапу и не поеду». Во какой эскулап! Пришлось отправлять его в приказном порядке.

«Из действующей армии, Петроград, Екатерининский канал, ее высокоблагородию Л. Д. Конецкой… Вчера и сегодня впервые после долгого перерыва чувствую пониженное состояние духа: серьезно заболела лошадь, мой боевой друг, и, вероятно, долго проболеет. К сожалению, не удалось „отбить“ вторую, но, верно, это время придет, а у немца хорошие лошади попадаются. Может быть, скоро буду в том городе, где Вы служили искусству. Какая разная обстановка, правда? Сейчас идет проливной дождь, сыро, холодно, но прекрасно. Не завидую Виктору Андреевичу. Не хотел бы быть сейчас в мирной обстановке. Одна осталась просьба к Вам: пишите хоть коротко, но чаще, – письма в конце концов дойдут, марок не ставьте и непременно обозначайте ЧИНЪ. Вам и всем Вашим искренне желаю полного счастья и благополучия. Ваш Николаич».