Загадки остались - Павел Мариковский

Наконец мои спутники насладились видом сине-зеленого озера, и я приглашаю их подумать над загадкой. Впрочем, зачем ломать голову, не проще ли взять лопату, вырыть норку и узнать, кто там. Но интересные встречи с насекомыми так редки, и мне хочется растянуть минуты до открытия тайны. Предвкушая удовольствие познания нового и в то же время предполагая вполне банальный исход, я не тороплюсь, приглядываюсь, примеряюсь.

— Да это след от наконечника вашей палки! — насмешливо говорит Нина. Аккуратная дырочка и углубление полумесяцем, действительно, будто оставлены моей палкой, да к тому же еще и на дороге. Но этот след все же другой.

Заталкиваю в норку тонкую тростинку. Она опускается сантиметров на двадцать и упирается во что-то твердое.

— Вот вам и след от палки! — торжествую я. — Кстати, — говорю я своим спутникам, — обратите внимание, как строго вертикально опускается норка в землю. Посмотрите, тростинка, воткнутая в норку, торчит из нее вертикально. Хоть проверяй отвесом.

— Чего тут особенного, — замечает студент Миша. — Просто у жителя норки отлично развит отрицательный геотаксис.

— Ты, Миша, всегда завернешь по-научному так, что не разберешься в чем дело! — возражает ему Нина. — Геотаксис да геотаксис, а что это такое, скажи точнее.

— Геотаксис, — обиженно отвечает Миша, — это такое ощущение, которое позволяет насекомому отлично воспринимать силу тяжести, если хотите. Вот оно, чувствуя силу земного притяжения, роет норку прямо вертикально, не отступая ни на один градус в сторону!

Действительно, строитель тоннеля, по-видимому, учитывает силу тяжести или, как принято говорить, гравитацию. Для него вертикальная конструкция жилища выгодна. Добыча просто сваливается в норку, ее легче затащить в жилище. Кроме того, путь по «отвесу» самый короткий к прохладе и почвенной влаге.

После рассуждений можно приниматься и за раскопки. Но тростинку надо заменить и взять палочку потолще. Опуская ее и вытаскивая обратно, неожиданно замечаю прицепившееся к ее концу странное существо, серое, небольшое, узкое, длинное. Оно не дает себя рассмотреть, упало на землю и начало выделывать замысловатые трюки, молниеносно сгибаясь и разгибаясь скобочкой и подскакивая. Откуда такая быстрота, неутомимость и сила!

— Вот это штука! — восклицает один.

— Как стальная пружинка! — добавляет другой.

— Настоящий акробатик! — удивляется третий.

А существо-акробатик продолжает неутомимо скакать и так быстро, что не дает себя разглядеть.

Наконец наш незнакомец устал, неожиданно успокоился и оказался хорошо знакомой личинкой жука-скакуна. Я притронулся к ее хвосту, она быстро помчалась вперед. Прикоснулся к голове — побежала вспять. Оказывается, она одинаково легко передвигается что головой вперед, что хвостом назад. Настоящие жители узких норок все так умеют.

Жуки-скакуны — отъявленные хищники. Они охотятся над чистыми площадками, быстры, глазасты, ярко окрашены, легко, как мухи, взлетают с земли и в полете стремительны. Их личинки живут в вертикальных норках. Внешность жуков довольно странная: широкая, как лопата, плоская голова, снизу ее выглядывают длинные кривые челюсти. На спине личинки расположена большая и прочная мозоль. Она, видимо, помогает упираться в стенки норки, когда надо удержать заглянувшую в нее добычу.

Норки скакунов весьма обычны: всегда круглый и аккуратный вход, часто с небольшой и очень пологой воронкой. Норки же с ложбинкой вижу впервые. Может быть, здесь живет особая алакульская разновидность жуков? Кстати, вот и сами жуки — темные, с белыми пятнами, они носятся над дорогой. Их научное название Cicindela turcestanica. Внимательно приглядываюсь и вижу самые обычные норки. Личинки из разных норок неотличимы друг от друга.

Так и остается неразгаданной причина строительства таких норок личинками алакульских скакунов.

Впрочем, догадываюсь, почему некоторые хозяйки своих норок-ловушек отступили от принятых правил строительства. Но как трудно высказывать догадки, когда всюду столько скептиков, предпочитающих твердо установленные факты и шаблонные истины тому, что нарушает привычные представления, заставляет думать и сомневаться.

Через несколько дней мы катим через знойные пустыни к далеким сиреневым горам со снежными вершинами. Половина дня пути, и мы среди высоких зеленых трав, стройных темно-синих елей с наслаждением вдыхаем влажный и свежий воздух, слушаем журчание горного ручья.

Настоящие горные леса еще далеко, здесь же так называемые «прилавки» — горные степи на лёссовых предгорьях. Всюду поют и трещат многочисленные кузнечики и кобылки. Но тут не то, что в пустыне, их просто не разглядеть, все закрыто густой травой. Вот среди зеленых зарослей виден небольшой лёссовый обрыв. Тут масса всякой живности: жужжат дикие пчелы, летают странные наездники, ползают муравьи. Много и норок, и среди них норки с небольшой аккуратной и пологой воронкой у самого входа — норки жуков-скакунов. Мне никогда не приходилось их встречать на отвесной поверхности. Интересно, какое направление они имеют здесь. Опускаю травинку в жилище горбатой личинки жука. Она идет строго вертикально, но… по отношению к поверхности обрыва!

— Вот вам, Миша, и отрицательный геотаксис, — говорю я молодому энтомологу. — Дела, по-видимому, значительно сложнее, чем мы думаем. Каким-то образом личинка жука умеет определять наклон поверхности земли и проводить к нему строгую вертикаль. Как она это делает, пока нам неизвестно. И, конечно, одним геотаксисом тут не объяснить строительные приемы личинки жука-скакуна.

Через месяц случай вновь сводит меня с норками личинок жуков-скакунов. В тугае реки Или еще жарко на солнце, но всюду уже видны признаки осени. Не слышно пения птиц, не кричат лягушки, молодь их подросла и сидит рядками у берега на отмелях, высунув наружу пучеглазые головки. Не стало и цветов, лишь кое-где синеет цикорий. Ломонос покрылся пухом семян. Концы веток тамариска облачились в желтые одежды.

Давно уже прошел летний паводок, и всюду на реке обнажились косы. На них земля изрешечена норками личинок жуков-скакунов. Их здесь масса, до двадцати пяти штук на квадратный метр! Такое обилие прежде мне не встречалось. Личинкам скакунов не хватает места на косах, и они заселили береговые откосы.

Здесь норки тоже наклонены в сторону от реки строго перпендикулярно, но к поверхности откоса. Выходит, что подземные строители явно обладают чудодейственным и таинственным приборчиком. С его помощью они проводят к поверхности наклона земли точный перпендикуляр и руководствуются им, сооружая норки. Что же, поведение личинок, устраивающих норки на наклонных поверхностях, вполне рационально, путь к влаге и прохладе получается тоже самый короткий, а жилище надежнее и глубже спрятано от возможных врагов — охотников за насекомыми-обитателями почвы.

После темных угрюмых ущелий Чулакских гор, громадных скал и каменистых осыпей приятно оказаться на предгорной равнине. Чулакские горы протянулись грядой зазубренных вершин и глубоких ущелий. Далеко внизу в зеленых берегах видна светлая полоска — река Или. От Чулакских гор, полого спускаясь к реке, протянулась каменистая пустыня, покрытая черным щебнем. Кое-где в водомоинах приютились кусты пустынной вишни и курчавки. Иногда полоской тянется редкий саксаульник.

Пока мы жили в горах, отцвели тюльпаны и красные маки, весна закончилась, и наступило долгое жаркое лето. Но на смену тюльпанам и макам пришли другие цветы, только особенные и необычные: из-под ног ежесекундно вспархивают разнообразные кобылочки-пустынницы и сверкают яркими, как цветы, крыльями. Несколько зигзагов в воздухе, крылья сложены, цветок исчезает, и кобылка сидит уже где-нибудь в укромном месте, прижавшись к камешку, такая же коричневая, как опаленная солнцем пустыня, скромная и неразличимая.

У кобылки красноватая в бугристых пятнышках голова, надкрылья с темными и желтыми крапинками. Все цвета пустыни собрала на себе кобылочка.

Сколько их здесь, «летающих цветов» пустыни! Воздух звенит от неумолчного стрекотания, шороха крыльев, громких песен и даже пронзительных призывных криков.

Вот самая большая скальная пустынница (Sphingonotus nebulesus). Под серыми надкрыльями веером сложены ярко-фиолетовые крылья с широкой черной полосой. Взлетая, она расправляет свое яркое украшение, как бы намереваясь ошеломить преследователя неожиданным преображением. Совершив на лету несколько угловатых поворотов, кобылка садится на землю и исчезает с глаз.

У певучей кобылки (Sphingonotus savinji) крылья, как стекло, прозрачные с узкой черной полосой. Это самая громкоголосая кобылка. С легким треском самцы беспрерывно взлетают вертикально вверх и также отвесно падают на землю. Взлеты и падения продолжаются бесконечно, а когда становится жарко, появляется новый звук: упав, кобылка трепещет крыльями и издает особенно дикий и пронзительный крик. Слышен он далеко, метров за двести, и всегда кажется, будто где-то совсем рядом в предсмертных судорогах, зажатая в зубах хоря-перевязки, кричит раздирающим голосом маленькая пустынная птица.