Вся трилогия "Железный ветер" одним томом - Игорь Николаев

Разного возраста, по-разному одетых, всех их роднило одно — острый цепкий взгляд хищника, мгновенно оценивающий встречного по тому, что можно отобрать и на какое сопротивление можно нарваться. Несколько раз гвардейцы встречали жертв такого измерения — раздетые, изувеченные трупы, вызывающе брошенные посреди улиц, повешенные на фонарях.

С большой группой вооруженных до зубов людей мародеры и бандиты предпочитали не связываться, молча, даже с определенным почтением уступая дорогу. Лишь огоньки крысиных глаз посверкивали вслед солдатам, наполненные завистью и ненавистью к более сильному. При каждой такой встрече Таланов давил острое желание убить, понимая, что пользы будет мало, а вот шума и ненужного внимания — наоборот, слишком много.

Дважды десантники встречали импровизированные рынки — расчищенные от мусора площадки, на которых люди, пугливо оглядываясь, выменивали друг у друга все что угодно, но главным образом — еду в обмен на ценности. И здесь опять были все те же вездесущие люди-крысы, притаившиеся в тенях, терпеливо выслеживающие своих жертв.

— Привал пять минут, — скомандовал Таланов. — Сменить «Дегтярева».

Догнав проводника, он спросил:

— Долго еще?

— Два квартала, — лаконично ответил Ян Ален. — Тем же темпом — минут двадцать.

Таланов кивнул и неожиданно для себя снова задал вопрос:

— А где же закон, где полиция?

Француз потупился. Ему явно было стыдно за родной город и сограждан.

— Война, — так же коротко сказал он, словно это слово все объясняло.

Действительно, война, подумал Таланов. На старушку Европу пало бедствие, которого она не видела уже больше восьмидесяти лет… Люди слишком привыкли жить в уютном цивилизованном мире, где все предсказуемо и устроено для человека. Немудрено, что обрушившийся катаклизм сломал все охранительные механизмы, швырнул общество в прошлое, к закону «каждый за себя».

И сразу за этой мыслью пришла другая — а что было бы, случись такая напасть с каким-нибудь русским городом?.. Такой же распад, упадок? Ему представился родной Муром, страшный, освещаемый лишь редкими огнями костров из мебели. Муром, по улицам которого бродят люди, вся жизнь которых свелась к поиску хоть какого-то пропитания, воды. И вездесущие люди-крысы, выбравшиеся из подвалов, где они долго, терпеливо ждали своего часа.

Таланову стало страшно.

— Все, собрались и вперед, недолго осталось, — приказал он. Последние слова потонули в негромком лязге металла и шелесте одежды — десант подтянуто и бодро собирался, готовясь к последнему броску.

Где-то справа вспыхнула быстрая и сумбурная перестрелка, судя по звукам выстрелов, палили из пистолетов. Значит, не военные. Пока ход событий только радовал — группа двигалась достаточно быстро и без происшествий.

Почти стемнело, в некоторых окнах в щелях задернутых штор затеплились робкие огоньки свечей. Группа миновала еще один перекресток, теперь десантники двигались параллельно улице Герцхеймера, в промежутках между домами было видно широкое полотно опустевшей дороги с остовами брошенных, зачастую сожженных машин, и темная стена безмолвных строений на противоположной стороне. Похоже, освещать изнутри окна, выходящие на главные улицы и магистрали, не рисковал никто.

Впереди послышался чей-то голос — странный, идущий словно из-под земли. Надрывный фальцет истерично вещал что-то на высокой ноте. Разведгруппа разом остановилась, небольшой дозор из трех человек двинулся далее. Первый взвод рассеялся, чтобы представлять как можно более разреженную мишень для внезапной атаки. Минометчики затаились за массивной скамьей из камня и кованого металла, отделение с тяжелым «Дегтяревым» изготовилось к стрельбе. Отряд ощетинился стволами, чем-то неуловимо напоминая ежа.

Дозор вернулся, комвзвода Гаязов обменялся с ним несколькими словами и переместился к Таланову. Он двигался с должной осторожностью, но без особой опаски, и у капитана отлегло от сердца — значит, серьезной опасности впереди нет.

— Командир, — прапорщик был не испуган, но определенно выбит из колеи и даже немного растерян, — это надо видеть.

— Что там? — раздраженно спросил Таланов, слишком злой, чтобы разгадывать ребусы.

— Там эти… дьяволиты… они, ну… это видеть надо.

Гаязов пожал плечами, этот жест у бывалого и обстрелянного воина получился настолько комичным и несообразным, что Таланов почувствовал настоящее любопытство — что же могло настолько подействовать на разведчиков?

Отряд двинулся вперед все в том же привычном порядке, но теперь Таланов лидировал вместе с Гаязовым. Пошел дождь, не настоящий, а все та же мелкая морось, что и у моста — водяная взвесь в воздухе, оседающая на любой гладкой поверхности. Фальцет приближался. Теперь было понятно, что голос доносился из подвального окна — полукруга в основании стоящего особняком здания из темного кирпича. Окно закрывалось двустворчатой рамой, одна половина была забита куском фанеры, из второй сквозь мутное грязное стекло лился рассеянный желтый свет. Таланов жестом остановил основную группу и вместе с разведкой подобрался поближе к окну. Голос усилился, к нему присоединилось неразборчивое бормотание многих людей — не менее десятка, повторявших одну и ту же фразу, похоже, на латыни.

Капитан склонился к отверстию и прислушался. Несколько мгновений он пытался понять слова, которые фальцет произносил по-французски. Слишком стараться не пришлось, говоривший произносил свою речь с болезненной экзальтацией, но четко, словно читая лекцию.

— …и тот день настал! Сказано было, что грядет Зло, и слово то обрело истину! — вещал неизвестный оратор, старательно, но неумело подражая стилю проповеди. — Узрели ли вы ту истину, братья мои?!

Слушатели отозвались нечленораздельным хором.

— Воистину, сатана вышел из преисподней! — ободренно продолжил «проповедник». — Он идет по миру, собирая свою жатву! Он алчет добычи, и слуги его несут ему должное! Вы все видели это!

И снова хор вторил ему. Переждав череду воплей, говорящий возопил:

— Но истинно говорю вам, мы спасемся! Мы преклоним колени перед его слугами и заслужим их милость! Они пощадят нас и примут в ряды своих верных рабов, ибо истинно говорю вам, лучше быть верной собакой у ног сатаны, нежели гореть в аду до скончания времен!

Воспользовавшись новой серией экстатических воплей, Таланов осторожно заглянул внутрь сквозь мутное стекло. Пару мгновений он напряженно всматривался в происходящее внутри, после темноты наступающей ночи свет множества свечей казался невероятно ярким. А затем капитан отпрянул от света, чувствуя, как волосы зашевелились под шлемом.

— Я же говорил, это надо видеть, — прошептал над ухом Газаев.

Едва слышно прошумел подошвами Басалаев, широкоплечий и грузный на вид майор двигался тихо, как кошка. Контрразведчик также заглянул в окошко, томительно долго всматривался, щурясь на свет. Отвернулся с брезгливой гримасой.

— Но труден путь служения, не каждый осилит его! — завывал «проповедник». — Дабы заслужить великую милость, мы должны отречься от прежней жизни, от веры в бога, что покинул нас… И мы должны принести жертвы! Эту юную плоть собрата нашего, разъятую на части по числу, ведомому нам всем, поднесем мы в дар слугам сатаны. Чтобы они признали в нас достойных, и приняли нас, и позволили стать псами цепными и благодарными!!!

Чувствуя холодную пустоту в голове, Таланов повернулся к разведчикам и сделал два быстрых движения, обозначая безмолвный приказ. Ефрейтор Василий Новожилов, переместился вперед, доставая из подсумка небольшой, но тяжелый цилиндр, оттягивающий руку книзу. Басалаев, поняв, к чему идет, сделал страшное лицо и замахал руками, проговаривая одними губами: «Нет! Шум!» Таланов, ощерившись в жуткой ухмылке, отмахнулся в ответ, уступая место другому гвардейцу, приготовившему винтовку. Басалаев тоже отодвинулся подальше, безнадежно махнув, дескать, что взять с безумца.

Тихо щелкнуло, кольцо гранаты упало на камни с легким стуком потонувшим в новом приступе жутких воплей людей, которые добровольно отринули человеческую сущность. Тихо, по-змеиному зашипел воспламененный запал. Второй десантник с размаху высадил ударом приклада стекло, и Новожилов забросил цилиндр внутрь. Все прижались к стене.

Грохот взрыва оказался не очень громким, но низким, почти переходящим в инфразвук. Он тяжело ударил по ушам, дрожь передалась через камни мостовой всем, кто оказался рядом. Остатки рамы вылетели далеко наружу вместе с каким-то мусором и облаком пыли. Разноголосый вопль ужаса мгновенно поднялся к небесам слитным воем и умолк, как обрезанный ножом. Лишь один продолжал надсадно, на одной ноте безнадежно и надрывно вопить от боли, как зверь, попавший в капкан, в ожидании смерти.