Ледовый Апокалипсис - Джеймс Кобб

Смит поднял луч фонаря чуть выше и увидел восьмого – последнего – члена экипажа.

В дальней стене пещеры находилась ниша, а в ней – два спальных мешка, один из которых был пуст. Во втором, наполовину выпроставшись из него, лежал пожилой офицер-летчик, на груди которого замерзло пятно крови размером с ладонь. Мертвец продолжал сжимать в руке советский пистолет системы Токарева – знаменитый «ТТ».

Убийца, видимо, не знал, что человек, получив пулю в сердце, еще в течение четырнадцати секунд остается живым и в сознании.

Валентина подошла к седьмому трупу. Наклонившись над ним, она расстегнула верхнюю пуговицу его парки и прочитала надпись на воротнике летного костюма.

– Бомбардир. Он же – политрук. – Выпрямившись, она перешла к последнему телу, повторила ту же процедуру и констатировала: – Командир экипажа.

– Видимо, начальство что-то не поделило.

– Видимо… – Валентина перевела взгляд на Смита. – Теперь все встает на свои места. Члены экипажа легли спать, а политрук либо нес ночное дежурство, либо встал после того, как все остальные заснули. После этого он прошел вдоль вереницы спящих товарищей и методично расстрелял их. Затем он пришел сюда, чтобы убить командира экипажа. Он не учел одного: с каждым выстрелом эффективность глушителя снижается и звук выстрелов становится все громче.

– Но зачем, Вэл? Зачем, черт побери?

– Приказ, Джон. Очевидно, таков был приказ, полученный политруком, офицером, фанатически преданным Коммунистической партии: в случае аварии – убить всех и покончить с собой.

– Покончить с собой? – вздернул бровь Смит.

– Ага, – кивнула женщина-историк. – Я абсолютно уверена, что ему было приказано оставить последний патрон для себя. Да у него, собственно говоря, в любом случае не было другого выхода, ведь он знал, что за ними никто не прилетит. Наверняка вторая часть его программы заключалась в том, чтобы сжечь останки самолета и вот это. – Валентина ткнула носком ноги бортовой журнал в матерчатом чехле и стопку клеенчатых конвертов, лежавших рядом со спальным мешком командира бомбардировщика. Большинство из них были опечатаны, а на печатях сохранились эмблемы советских ВВС. – Какая жалость, что я не знаю русского!

– Его знает Рэнди, – ответил Смит, качая головой. – Но как такое возможно – приказать одному из членов экипажа убить своих товарищей, словно овец на бойне? Какой в этом смысл?

– Ты не видишь в этом смысла, Джон, я – тоже, а вот сталинисты видят. Вспомни заградотряды НКВД, которые во время Второй мировой следовали за частями Красной армии, когда те шли в бой. Их задача состояла в том, чтобы стрелять. Но не во врага, а в любого красноармейца, который бросился бы бежать, не пожелав отдавать свою жизнь за «власть рабочих и крестьян». Если речь шла о государственной безопасности, эти люди готовы были убивать, не моргнув глазом!

– Но что, дьявол их забери, они пытались скрыть?

– Честно говоря, Джон, мне даже думать об этом страшно… Стоп! А это что у нас такое?

Она опустилась на одно колено и подняла с пола какой-то предмет, лежавший рядом с бортовым журналом. Приглядевшись, Смит увидел, что это – мужской бумажник. Неловко зажав фонарь между плечом и щекой, Валентина открыла его и принялась обыскивать. А в следующую секунду женщина напряглась и вздрогнула. Фонарь упал на пол пещеры и откатился в сторону.

– О, господи! – выдохнула она.

– В чем дело, Вэл? – спросил Смит, шагнув вперед.

Не говоря ни слова, она передала ему бумажник. Положив фонарь на булыжник, Джон опустился на одно колено и стал изучать его содержимое.

В бумажнике были деньги. Американские деньги. Пять двадцаток, две пятерки и одна десятка. Потертые, бывшие в употреблении доллары. А еще – водительское удостоверение, выданное в 1952 году в штате Мичиган на имя Оскара Ольсона, читательская карточка библиотеки города Маркетт и карточка социального обеспечения – на то же самое имя. Кроме того, в бумажнике имелись корочки билетов в открытый кинотеатр для автомобилистов «Эрвью» и чек из бакалейной лавки на восемьдесят семь центов.

– Что все это значит, Вэл? – ошалело спросил Смит.

Женщина, с растерянным видом, стояла рядом с ним. Внезапно, не говоря ни слова, она опустилась на колени рядом с трупом командира бомбардировщика и стала расстегивать его одежду. Расстегнуть пуговицы не было возможности, и Валентина отчаянно, словно обезумев, рвала ткань. Под летным комбинезоном оказалась короткая кожаная куртка. Валентина вывернула набок голову мертвеца и посмотрела на ярлык на воротнике куртки.

– «Монтгомери Ворд»![14]

Она оторвала ярлык и сунула его Смиту, а затем, прямо на четвереньках, подползла к трупу политрука, расстегнула его парку, разорвала летный комбинезон и обнаружила под ним гражданскую одежду: пиджак и брюки. Проверив этикетку на пиджаке, она подняла на Смита ничего не понимающий взгляд.

– «Сирс и Робак», – прошептала она. – Сирс и гребаный Робак!.. – И тут же ее голос взлетел до крика: – Смыслов, сука, где ты?!!

– Я здесь, профессор, – послышался негромкий голос за их спинами.

Смит поднялся на ноги, повернулся и застыл, как замороженный. Позади него, освещаемый светом фонаря, который Смит положил на булыжник, стоял Смыслов с «береттой» в руке.

– Поднимите руки! Оба! И, пожалуйста, без фокусов! Скоро подойдет подкрепление, российский спецназ.

– Какого черта, майор? – спросил Смит, медленно поднимая руки.

– Увы, подполковник, ситуация, к сожалению, хреновая. Если не будете сопротивляться, вам не причинят вреда.

– Он лжет, Джон, – проговорила Валентина, подойдя к Смиту и встав рядом с ним. В голосе ее звучал гнев. – Теперь «тайная игра» русских запущена на полную катушку. Они не выпустят нас живыми из этой пещеры.

Ствол «беретты» переместился в направлении Валентины.

– Нет… мы попробуем что-нибудь придумать… Ведь должен же быть какой-то выход… – Смыслов выдавливал слова сквозь сжатые зубы.

– Выхода нет, – мягко проговорила Валентина. – Вы сами понимаете это, майор. Ваш политрук скверно выполнил свое задание, оставив слишком много улик, которые помогли нам все понять, а вы не сумели помешать нам их обнаружить. Я все поняла, Григорий, и подполковник Смит, просмотрев один-два справочника, тоже до всего бы додумался. Поэтому теперь мы должны умереть – точно так же, как были обречены на смерть эти бедняги, лежащие здесь вот уже пятьдесят лет.

Смыслов не ответил.

– Если уж я и сам смог бы додуматься до всего, как насчет того, чтобы просветить меня прямо сейчас? – спросил Смит, не сводя пристального взгляда с лица русского, остававшегося в тени.

– А действительно, почему бы и нет? – поддакнула Валентина. – Все это тянется корнями к наступательной доктрине советских Военно-воздушных сил дальнего действия, разработанной в первые годы «холодной войны», не так ли, майор?

Ствол пистолета приподнялся.

– Молчите, профессор!

– Не вижу смысла в том, чтобы подполковник умер, оставаясь в неведении, Григорий. – Валентина почти поддразнивала русского, но при этом в ее голосе звучали колючие нотки. – Зачем играть в молчанку? Ведь через минуту вы все равно всадите пулю ему в голову!

Женщина перевела взгляд на Смита.

– Помнишь, Джон, я говорила тебе о том, что в любой боевой миссии против Америки бомбардировщики были обречены играть роль пилотируемой ракеты, способной долететь только до пункта назначения? Совершив трансполярный полет, «Ту-4 Бык» мог добраться только до целей, расположенных в наших северных штатах, но для того, чтобы вернуться, у него не хватило бы топлива. Поэтому после того, как самолет должен был сбросить бомбовый запас, возникала необходимость каким-то образом выручать экипаж с территории Соединенных Штатов. Вот Советы и решили не разбрасываться попусту человеческими ресурсами. Летчиков стали учить разговорному английскому языку, они месяцами жили в построенном КГБ макете американского города, чтобы познакомиться с различными нюансами западного образа жизни, осваивали основы диверсионной и шпионской деятельности.

Валентина повернула голову к Смыслову и продолжала говорить, не сводя с него изучающего взгляда:

– Это делалось для того, чтобы советские пилоты могли смешаться с потоками беженцев, которые неизбежно должны были захлестнуть страну после применения против Америки оружия массового поражения. Затем им предстояло заняться шпионажем, распространением пораженческой пропаганды и диверсиями, приближая тем самым день советского триумфа. Я все правильно изложила, Григорий?

Ответа вновь не последовало.

– А бумажник и гражданская одежда – все это для тех же целей? – спросил Смит.

– Разумеется, Джон, – кивнула Валентина. – КГБ был весьма скрупулезен во всем, что касается подобных деталей. Летчиков снабжали одеждой, приобретенной в магазинах США, настоящей американской валютой, ювелирно изготовленными фальшивыми документами и различными малозначащими мелочами, которые любой человек обычно таскает в бумажнике или кармане.