Крещение - Иван Акулов

— Обстановка весьма осложняется, позвольте доложить, господин генерал! — запально дыша и осаживая дыхание, сказал адъютант и просунул свою руку под локоть генералу, чтобы помочь ему идти по снегу. Но генерал, понимая капитана, движением плеча брезгливо отстранил его дрожащую руку, и тот принял стойку «смирно».

— Давно ли понял господин капитан, что обстановка весьма осложняется?

— Давно, господин генерал. Я знаю, о чем вы. Я следую вашему примеру, господин генерал. Вы бодры, деятельны…

— Вы хотите доложить, что четыреста сороковой больше не в силах держаться? — смягчился генерал.

— Полк начал отход.

— Что Вульф?

— Молчит.

По ту сторону машины раздался трескучий взрыв — опять посыпалось стекло. Встревоженные обстрелом, подняли крик солдаты у бронетранспортера. Адъютант опять подхватил генерала под руку:

— Вам нельзя здесь оставаться, господин генерал. Бьют поразительно точно. Я полагаю, где-то поблизости у них есть корректировщик. Вот скоты! Скоты!..

Танкист, стоявший у башни, мигом скатился вниз, и они вместе с адъютантом помогли генералу подняться в машину. А через минуту из командирского танка в эфир была передана кодовая радиограмма за подписью командира 134-й пехотной дивизии:«Всем работающим на волне 142 и 7! Я иду в квадрат 16—18-а. Приказываю следовать за мной! Всякие иные действия буду расценивать как измену. Генерал Фридрих Кохенгаузен».Уже на ходу радист танка дважды передал в эфир приказ командира дивизии. Получение приказа подтвердили все части, за исключением 446-го пехотного полка и дивизиона 150-миллиметровых орудий, прикрывавшего действия 440-го полка, арьергарда дивизии.III

Контрнаступление Красной Армии под Москвой развернулось в широкую полосу — от Калинина до Ельца. Если войска северного и центрального участков западного направления готовились к наступлению при стабильной обороне, когда фашистские орды выдохлись и были остановлены, то на южном участке враг продолжал рваться на Задонск, Лебедянь и далее с целью глубокого обхода столицы с юга и изоляции ее от южного экономического района. Чтобы сорвать дальнейшее продвижение фашистов в глубь страны, командование Юго-Западного фронта приняло решение окружить елецкую группировку врага, ударом на северо-запад выйти в тыл 2-й танковой армии и оказать содействие армиям левого крыла Западного фронта в ее разгроме.Операция требовала большого количества войск, а Юго-Западный фронт не располагал к этому времени свежими силами. Пришлось срочно создавать ударные группировки из фронтовых резервов и действующих соединений, которые мужественно сдерживали натиск фашистов восточнее Ельца.Камская дивизия, собранная после октябрьских боев в Липецке и укомплектованная всего лишь на три четверти, с большой нехваткой младших командиров, касок и почти без инженерного снаряжения, была по сигналу «В ружье!» вызвана на фронт и включена в северную ударную группировку.Стокилометровый марш по заснеженным дорогам дивизия совершила за двое суток и утром 8 декабря была введена в прорыв правее Ельца для создания внутреннего фронта, который должен был принять на себя удар окруженных войск противника.Два полка дивизии развернулись сразу в непосредственной близости от города, а полк полковника Заварухина получил частную задачу. Ему было приказано: с наступлением темноты стремительно выйти к железной дороге Елец — Ефремов и на участке Глубокая Балка, хутор Вязовой, высота Огурец занять оборону с перевернутым фронтом.Конные разведчики — их было человек двадцать, с тремя станковыми пулеметами на вьюках — при переходе через шоссейную дорогу наскочили на фашистский бронетранспортер, стоявший в засаде. Немцы только обстреляли разведчиков, но не погнались за ними. То же самое повторилось и в Глубокой Балке, где бойцы обнаружили вражеский танк, выбеленный известкой и почти до башен заваленный снегом. Немцы, вероятно, прогревали мотор, это и выдало вражескую засаду.Начальник штаба полка капитан Писарев, ехавший вместе с конными разведчиками, сделал правильный вывод, что фашисты выставили охранные посты вдоль пути своего отхода. Прискакавший от головного дозора связной подтвердил этот вывод: через хутор Вязовой двигались обозы, автофургоны, орудия на конной тяге. А весь примерно трехкилометровый участок железной дороги от переезда до хутора был свободен. Его, этот участок, и захватили разведчики. Теперь они должны были до подхода главных сил полка не дать немцам, если они сунутся, перевалить через железную дорогу. Бойцы прямо на шпалах мастерили пулеметные гнезда. Самый левофланговый пулемет подняли на выемку и спрятали в низкорослом кустарнике. Боец Недокур тупым штыком от самозарядной винтовки вырубил кустарник, что мешал обстрелу, а лозу собрал и лег на нее возле пулемета.Ночь была только вначале. С востока, зализывая кусты крупитчатым снегом, тянул ветер. Явно налаживалось на метель. На юго-востоке и севере сплошными перекатами гудела артиллерия. Вправо по железной дороге, куда ушли остальные, что-то хлябко стрекотало, будто там крутили давно не мазанную швейную машину. Недокуру этот стрекот напомнил детство…Перед школой у них, в Вятских Полянах, тянется длинный забор из штакетника, и ребятишкам страшно нравилось, вооружившись палками, бегать вдоль забора и трещать ими по сухим певучим доскам. Издали треск напоминал стрельбу, и девчонки в классах всегда вздрагивали от неожиданности. Школьный сторож дед Мохляков очень не любил эту ребячью шалость и даже хотел снести забор, но учительница ботаники Вера Сидоровна, каждый год делавшая в палисаднике грядки и ничего с них не собиравшая, отстаивала забор, к несказанной радости мальчишек. Однажды выдумщик Федька Недокур пролетел вдоль всего забора не с палкой, а с фанерной досочкой и поднял такой треск, что в школе были прерваны занятия, а из пожарной команды прибежал пожарник. Дед Мохляков, окончательно выведенный из терпения, при всей школе пообещал:

— Я этому Федьке дам похлебать редьки.

И верно, вечером этого же дня Мохляков изловил Недокура с фанеркой и набил ему полные штаны крапивы. С той поры и до самой армии в Вятских Полянах дразнили Недокура обидным напоминанием:

— Федька, не хошь ли редьки?

Вспомнил Недокур свое детство, улыбнулся сам себе и подумал: «Вернусь домой, куплю поллитровку водяры и схожу к деду Мохлякову — ведь смех будет на всю Казанскую дорогу. Федька, не хошь ли редьки?» Недокур поворочался на стылых лозинах и захотел рассказать о своих Вятских Полянах второму номеру, своему помощнику.

— А ты знаешь, какая згальная у меня была штука…

— Слушай-ка, фраер! — схватился вдруг второй номер и зашептал всполошным голосом: — Идет сюда кто-то!

Недокур вскочил на колени и там, где недавно рубил кусты, увидел группу идущих прямо на пулемет.

— Наши небось?

— Пропуск! — прокричал Недокур, клонясь из предосторожности за щиток пулемета, и тут же немцы сыпанули на его голос из нескольких автоматов.

«Максим», осаженный глубоко в снег, рыкнул негромко, и люди из кустов исчезли, будто провалились сквозь землю.По откосу с полотна дороги к пулеметчикам поднялся капитан Писарев, лег рядом с номерами, стал глядеть во все глаза в мутный сумрак.

— Наши-то, все-то я имею в виду, когда подойдут? — спросил Недокур капитана.

— Ты верхом ехал, а они на своих двоих, вот и считай.

— И мы не галопом скакали.

— Бери пулемет, ребята! — распорядился Писарев. — Метров на четыреста вправо передвинем. Огневую видимость создадим.

Неразобранный пулемет тащили кромкой откоса. Капитан нес через плечо связку коробок с лентами. Через каждые десять — пятнадцать шагов припадали к земле, отдыхали и слушали. Начался крутой спуск с холма, выемка кончилась, и дальше железная дорога шла по невысокой насыпи. Тут, за насыпью, и залегли.

— Как только себя обнаружите, — наставлял капитан, — так сразу же на старое место. Опять только верхом.

— Насколько же нас хватит, товарищ капитан? — жалобно возразил Недокур. — В нем шестьдесят кило весу да коробки.

— Дело покажет.

— Вы б не уходили от нас. Втроем надежнее.

— К другим наведаюсь.

Капитан бровкой дороги ушел к правофланговым, и, только он скрылся в снежной сумятице, перед насыпью, как белые призраки, показались немцы. Они шли густой цепью, обтекая холм. Капитана, видимо, заметили раньше, чем он их, и вначале застучали немецкие автоматы, а уж потом отозвался русский, более мягкий и ласковый для пулеметчиков.«Шел бы к нам. Втроем надежней», — опять пожелал Недокур и впился глазом в смотровую щель на щите. Второй помер часто захлюпал носом, будто плакал.

— Ты тут что нюни-то распустил? — осердился Недокур.