Куртизанки дорог - Борис Мишарин

— Вот значит как… — Огорчилась Ольга. — А я думала, что ты лечиться приехал, а ты так — перекантовщик долбанный. Судьба тебя еще не давила — папочка с мамочкой все решают, сиську до сих пор дают. Иди отсюда. — Она столкнула его с кровати, открыла дверь комнаты и выбросила одежду в коридор. — Проваливай и даже не подходи больше ко мне. А лучше тебе вообще завтра убраться отсюда, не дожидаться лета. Не дам я тебе здесь спокойной жизни — кончу подлюку.

Ольга захлопнула дверь за Мироном, прислонилась к ней и заплакала. Как развивалось все прекрасно в самом начале. Появившаяся мечта о муже, семье и ребенке зачахла, испарилась, не успев, собственно, и родиться.

«Наркоман долбанный». — Прошептала Ольга, вытирая рукой слезы, вникла в суть сказанного и рассмеялась. Появившаяся злость к наркоте обрадовала и укрепила веру — теперь она точно порвет со своим прошлым. А муж, семья и ребенок — все приходящее и зависит от нее самой.

Мирон натянул в спешке одежду — не хотелось быть застуканным в неглиже, сверкнул зло глазами на захлопнувшуюся дверь. В ушах все еще стояли обидные обрывки фраз: «проваливай… убраться отсюда… кончу подлюку»…

«Ничего, Оленька, посмотрим — кто еще кого кончит… Не так скоро запоешь…жопу лизать станешь — да толку-то»… В голове вертелись разные мысли, обида кипела и не давала покоя, хотелось отомстить жестоко и больно. А главное быстро. И уж совсем не понятной казалось Мирону слышанная им не раз фраза: «месть — это блюдо, которое подают холодным». Наказать и как можно быстрее — другого не жаждал он.

План созрел быстро в общих чертах, детали он и не собирался обдумывать. Мелочь скорректируется по ходу дела.

Мирон от предвкушения даже потер ладошками, огляделся и, не заметив ничего подозрительного, пошел вдоль забора. Центр словно вымер и на его счастье никто не маячил на улице. Он еще раз огляделся и попытался перелезть через забор. В прыжке не доставал до верха досок, что бы зацепиться, подтянуться и перемахнуть на другую сторону. Задумался, остуженный временной неудачей, увидел неподалеку валявшуюся доску, обрадовался. Приставил ее к забору и все равно перелез с трудом. На другой стороне снова осмотрелся и крадучись, скорее по привычке, прошмыгнул к высокой сосне, под которой еще раньше, перед поступлением в Центр, спрятал сотовый телефон. Сдвинул набросанные ветки, разгреб листья и вынул из углубления пакет. Отсыревший и замерзший узел веревки никак не хотел развязываться, Мирон зубами цеплял узел, тянул в разные стороны и, наконец-то, добился своего. Вздохнул с облегчением, снимая целлофан и разматывая тряпку, взял сотик. Батарея еще жила и он набрал номер.

— Алло, Коля, это Мирон. Срочно привези мне десять, нет, двадцать чеков. Позарез надо.

— Здорово, Мирон, ты че… ты же лечишься… Нафига тебе?

— Коль, давай без этих заморочек…. Ты же меня знаешь, — начал раздражаться Мирон.

— Да знаю, знаю… Иначе бы вообще не базарил. Когда тебе надо?

— Да сейчас мне надо, прямо сейчас.

— А деньги?

— Будут деньги, Коля, будут. Привезешь чеки и сразу получишь деньги.

— Сразу получишь, — недовольно пробурчал Николай. — Их еще купить надо, а для этого, Мирон, денежки нужны. Де-неж-ки-и… А у меня такой суммы нет.

— Слушай, Колян, у меня скоро батарея сядет на сотике, поэтому слушай внимательно, два раза повторять не стану. Берешь двадцать чеков и сразу же, пулей, сюда. Где хошь деньги достань, хоть нарисуй… Ты меня знаешь, Колян, — угрожающе зашипел Мирон. — Все… жду тебя на восточной стороне от входа, пройдешь метров двести вдоль забора. Все, жду.

Мирон выключил сотик, выругался матерно и зло, сплюнул на траву. «Вот сука поганая… Сколько я ему добра сделал, а он выделывается. Ничего, Коленька, ничего — все припомнится в свое время»…

Немного успокоившись, он отошел вглубь леса, что бы его случайно не увидел никто. Но так, что бы не терять из вида забор и не пропустить появление важного гонца. Прилег прямо на снег и стал ждать. Время тянулось медленно и Мирон обдумывал свой план, вносил некоторые коррективы. По его мнению все должно получиться прекрасно. Супер, как должно получиться. Он снова потер ладошками от удовольствия, от предвкушения сладостного злорадства по поводу неприятностей…нет больших, огромных неприятностей у Ольги, ее подруг и всего Центра. Мама ему уж в этом не откажет — разобьется в лепешку, все сделает, как надо.

Мороз, вначале не докучавший, стал пробираться под одежду, пощипывать нос, щеки и уши. Мирон поднялся со снега, стал припрыгивать и приплясывать, опять обозлившись на Николая. «Где его черти носят? Так и дубака дать можно». Глянул на циферблат — два часа прошло, а кажется вечность. Вскоре заскрипел снег под чужими шагами. Мирон с нетерпением, но тихо позвал:

— Колян? Иди сюда. Ну, что, принес?

Да принес, принес… Бабки гони.

Мирон протянул две тысячи рублей.

— Нет, кореш, так не годится. Это ты там можешь за две штуки взять, да и то по блату — цены выросли. Так что, как хочешь, но еще штуку гони — не резон мне тут по морозу, в ночь да по лесу мотаться.

Но полученные деньги Николай спрятал в карман, а отдавать чеки не торопился.

— Нет у меня больше, — ощерился Мирон, — нет. Завтра штуку получишь, вечером.

— Э-э, нет, так не пойдет — опять мне сюда мотаться по морозу, — стал возражать Колян.

— Заткнись… Я вечером дома буду… Понял?

— Понял, — стушевался Николай, протягивая чеки.

— Так-то, братан, не рыпайся. А теперь вали отсюда — мы не виделись. Понял?

— Че ты все — понял, понял… Да понял я все…

Николай повернулся и пошел медленно, бурча себе под нос: «Сука… на понял бы все брал… Если б не мамаша — давно бы курву опустили»…

Мирон подошел к забору и только сейчас осознал — доски то с этой стороны не было. Выматерился и стал искать подходящую палку. С трудом нашел в темноте и перелез. Огляделся. Центр спал безмятежным сном.

Мирон понимал, что сейчас делать ничего не надо, необходимо дождаться утра. И пошел к себе. Часа четыре можно поспать.

Вера Ивановна Домогацкая листала уголовное дело, иногда задерживая взгляд на отдельных документах, изучала и как бы откладывала их в памяти в отдельную стопку. Стопку по номеру дела или фамилии, прозвищу главного фигуранта. Таковых дел накапливалось не мало и она удаляла их из памяти по мере завершения всего процесса. Ушел в зону фигурант — можно и забыть. Но все забыть невозможно, отдельные эпизоды, факты и документы навсегда врезались в память и могли быть удалены только смертью.

Даже рабочий кабинет соответствовал ей — устаревшая мебель обновлялась, но атмосфера законности и правопорядка царила всегда. Правда и здесь не обходилось без законов природы. Присутствовали исключения, форс-мажор и политические катаклизмы.