Все цвета радуги - Александр Соболь

…почему, почему, шептал он истово, ведь и я так мог… а ты не подождала, не захотела подождать… почему, о небо?! Ведь, может, и обошлось бы все… что-то бы придумали и все в живых остались…

Он бессильно опустился вначале на колени, а затем сел на холодный, дочерна обожженный камень, и рядом примостился Олвар, прижавшись к сильному телу отца, а Зоров стоял чуть поодаль, опустив голову, и молчал… да и что он смог бы сейчас сказать? В горле у всех троих першило от слез, пролитых и непролитых… а может, от радиации, кто знает… но им сейчас было все равно.

Бесцельно побродив туда-сюда, Зоров заметил сиротливо белеющий клочок бумаги, отброшенный Ладой в сторону перед смертельным шагом, и поднял его.

– Вот, брат, записка Лады… – Он подошел к Рангару и протянул ему листок. Тот схватил его и прижал к лицу, как святыню. Потом отстранил руку с запиской и начал читать вслух, хотя голос еще неважно слушался его.

– “Милый мой мальчик, мой Олвар! Сейчас ты сделаешь все, что я напишу, прикажу тебе властью матери. Я войду к тебе, и когда буду проходить сквозь огненную стену, в ней возникнет как бы моя тень. Смело бросайся в эту тень, но не вздумай коснуться огня! Ты пройдешь, должен пройти, ибо я видела проход не только глазами, как думает дядя Саша. Так что вперед, мой сын, на счет три… я покажу тебе когда. Я заклинаю, я прошу, я требую, я умоляю тебя – сделай это! Ибо в противном случае я все равно войду к тебе – но моя смерть будет бессмысленной, а значит, моя душа попадет на небесный остров Таруку-Гарм не в благоуханные рощи, а в кипящее озеро. Так что сделай, что я прошу. Так ты спасешь мою душу и сохранишь жизнь отцу, дяде Саше и себе. Обнимаю и целую – твоя мать”.

Рангар долго держал записку в руках, пока она не выпала из обессиленных пальцев. Слезы текли по его лицу; до этого он плакал только однажды – когда погиб Тангор Маас.

Перекувырнувшись в воздухе, записка легла другой стороной, и Зоров увидел, что и там что-то написано. Он наклонился и поднял листок бумаги.

– “Рангар, Саша, простите меня, – читал теперь уже он, медленно и четко выговаривая слова. – У меня просто не было другого выхода, и я не могла ждать, когда вы проведете свои эксперименты. В любой зан – а я это прекрасно видела – Олвар мог потерять сознание и упасть, и причин тому было много: слабость от недоедания, переживания, страх… Я не могла этого допустить, тем более что совершенно была уверена, что с ним ничего не случится. Я ведь оказалась права? Еще раз – простите, но жизнь сына для меня дороже всего. Рангар, мой милый, родной, я очень люблю тебя. Целую. Твоя Лада”.

Зоров протянул листок брату и тот, аккуратно его сложив, спрятал в нагрудный карман. Затем Зоров взглянул на красный карлик, солнце этого злосчастного мира, и негромко сказал:

– Рангар, Олвар. Пора идти. Случившегося не вернешь, а до цели мы дойти обязаны. Светлой памяти Лады, Гора… Обязаны. Идем.

И впервые взглянул в сторону центра плато, где гигантским изумрудом сверкала Дверь. Их последняя Дверь.

Рангар медленно, словно потеряв всю свою силу, встал. Олвар тоже поднялся, и они пошли, обнявшись, к далекой, озаряющей плато зеленым светом, Двери.

Их трудный, но все же естественный шаг был нарушен. Автоматический снайпер, которого не задело энтропийное поле в силу его удаленности от места событий, активизировался, поймал последовательно вначале одну, потом вторую человеческую фигурку в рамку прицела, и прогремело два выстрела. Всего два, поскольку у снайпера-автомата оставалось только два патрона.

…Зорова пуля ударила в спину чуть пониже правой лопатки и, прошив легкое, улетела дальше. Сердца, к счастью, пуля не задела. Рангар был целью № 2, и услышав характерный свист, он в невероятном кульбите попытался уйти с гибельной линии, закрывая при этом Олвара. Это ему удалось лишь частично, поскольку вторая пуля хоть и не попала в грудную клетку, куда целил электронный снайпер, но угодила во внешнюю часть правого бедра и, столкнувшись с костью, разворотила все бедро не хуже разрывной… Оставшийся без единой царапины Олвар тут же потерял сознание, увидев, что случилось с отцом и дядей,

Красный мир решительно не желал отпускать гостей.

Теряя последние крохи сил и сознания, они брели по плато. Зоров хрипел, пуская розовые пузыри, простреленная грудь болела нестерпимо, словно ее пронзил раскаленный кол, да так и застрял там, он на каждом шагу спотыкался, едва не падая сам и угрожая уронить так и не пришедшего в себя Олвара и лишенного возможности идти самостоятельно Рангара; кое-как перетянув бедро ремнем и остановив кровотечение, он передвигался короткими судорожными рывками, одной рукой обнимая Зорова за плечи, а другой опираясь на гранатомет, который сейчас пригодился в качестве костыля… Мир вокруг странно дрожал, меняя абрисы, словно состоял из плотного текучего красного тумана, и даже не тумана, а некой субстанции, очень напоминающей кровь… Каменистая поверхность под ногами будто бы обрела смутную прозрачность и жутковатую глубину… такое уже случалось, но гораздо слабее… а теперь ко всему добавился иррациональный страх провалиться куда-то в тартарары… в Тмутаракань… исполинский глаз темным засасывающим провалом уставился на них… беззвучно и издевательски хохотали солнца и звезды, внезапно взошедшие на угрюмом небе цвета остывающей лавы… их было много и они были одновременно – солнца и звезды… очень много солнц и звезд самых разных цветов и оттенков… вот такая странная была картина, необыкновенная. Зорову вдруг показалось, что они все втроем парят в центре колоссальной многомерной сферы… потому что миры возникали в любом направлении, куда только он не бросал взгляд… странные миры, необычные… а вокруг разворачивалось некое мрачное действо… он тряхнул головой и увидел буквально в нескольких шагах изумрудную грань Двери.

И тут Зоров, в очередной раз споткнувшись, на сей раз не устоял на ногах и рухнул. Уже в падении в его сознании возникла слепяще-сверлящая мысль, что падать нельзя, потому что это конец… мучительный и бессмысленный… гораздо более бессмысленный, чем гибель Лады.

С глухим вскриком упал, увлекаемый братом, Рангар, и из-под импровизированного жгута, которым он перетянул страшно исковерканное бедро, плеснул фонтанчик алой крови. Сам Зоров приземлился на грудь, успев оттолкнуть Олвара, чтобы не придавить своим весом, и тут же отрубился… но лишь на мгновение, и придя в себя; выплюнул огромный сгусток крови… все, пронеслась отчаянная, горькая мысль, тут всем и конец… и в этот миг очнулся Олвар, лежащий в метре от Зорова и Рангара.

Он поднялся на ноги, некоторое время в глазах его обреталась пустота, но вот он увидел лежащих, истекающих кровью отца и дядю… он все вспомнил, и в глазах закипели боль и сострадание, и горячие слезы хлынули из них.

– Нельзя лежать… вставайте! Я помогу вам, вставайте, нельзя, нельзя лежать… – приговаривал он, изо всех сил пытаясь растормошить Рангара и Зорова и помочь им встать (как, каким образом он мгновенно оценил ситуацию и понял, что им действительно нельзя лежать, ибо силы убывали стремительно и безвозвратно? Лишь много позже Зоров смог ответить на этот вопрос, да и то ответ в каком-то смысле отдавал мистикой).

И произошло почти чудо. Измученный, изнеможенный, переживший шок от смерти матери – на собственных глазах! – двенадцатилетний мальчик помог-таки встать двум пребывающим на грани жизни и смерти мужчинам. Теперь он шел посредине, и на него с одной стороны опирался временами уже проваливающийся в небытие отец, а с другой едва передвигал деревенеющие ноги вообще неизвестно как державшийся Зоров…

…Они уперлись в Дверь почти лбами, потому что глаза застилала черная, с кровавыми сполохами пелена, и Дверь вначале как-то необычно спружинила, словно раздумывая, пропускать или не пропускать этих непонятных, невероятных существ… и все же мягко распахнулась, пуская.

И сразу же они увидели ЕЕ.

Зеленая Дорога убегала вдаль сверкающей изумрудной стрелой, и начиналась она у их ног, но надо было сделать еще один, только один шаг, чтобы ступить на нее, но сил уже не было, СОВСЕМ не было, и один-единственный шаг казался невозможным, и сама Зеленная Дорога маячила впереди полюсом недоступности… и тогда Рангар и Зоров просто упали вперед, прямо на ее зеленый глянец. И только Олвар, совершив отчаянную попытку смягчить падение мужчин, ступил на нее ногами.

И опустился на колени, и слезы вновь закапали у него из глаз, маленькими бриллиантами падая на изумруд дороги… Он плакал очень по-взрослому, вопрошая неизвестно кого сквозь рыдание:

– Достойна ли ты таких жертв, Зеленная Дорога? Достойна ли? И что будет теперь, когда цель достигнута?

А впереди, в нескольких шагах стоял пока невидимый Хранитель Пути, и никогда, никогда еще в своей непредставимо долгой жизни он не испытывал такого всесокрушающего урагана эмоций.