Легенды о призраках (сборник) - Коллектив авторов

Эрзебет Йеллобой

По следу Двуликой женщины

На город накатывает буря. Ветер пластает по земле полынь и швыряется в забор щербатым перекати-полем. В эти суровые часы улица говорит: среди нас стукач; Джекса вырвало кровью, и его отвезли в больницу; полиция собрала специальную группу по борьбе с метамфетаминовой зависимостью, и сегодня у них первое открытое заседание. Интересно, хватит ли у нее наглости прийти.

Мы с Эм, под одним одеялом на двоих, сидим на диване. В углу мерцает старый черно-белый телевизор. Приглашения на заседание мы не получали. Никто из нас, жителей в этой части города, никогда туда не ходил и никогда не пойдет. Ни один из этих специалистов не знает, что каждый дом в нашем квартале насквозь провонял кошачьей мочой; что во дворах у нас стоят чучела, потому что нас совсем одолело воронье; что ночью мы не выйдем на улицу, даже если у нашего порога будут кого-то убивать. Потому что пока это касается только нас, больше это никого не волнует.

Их врачи доискиваются до причин проблемы, их закон определяет, как они будут справляться с проблемой, они ходят вокруг проблемы кругами и говорят, говорят… Наверное, они будут говорить и тогда, когда проблема наступит на них и раздавит в лепешку. Эти дураки даже не увидят ее, когда она подойдет к ним бесшумной, грациозной походкой. Я знаю о ней все – и как бы я хотела, чтобы Двуликая женщина обошла стороной мой квартал. Я постоянно твержу моей младшей сестренке Эм: если видишь ее, сразу беги прочь. Но Эм мне не верит. Эм любит меня, но никогда не слушается.

В том-то и дело. В нее сейчас мало кто верит. Ей удалось увести нас в сторону от тропы осмысленной жизни. А ведь когда-то мы знали, как жить. Мы шли по этой тропе. Бабушка рассказывала мне об этом – до того, как она вернулась домой, на звезды. Она рассказывала мне и о Двуликой женщине. Я считала, что она просто придумывает эти истории. Тропа давно поросла травой – но мне все равно следовало слушать бабушку.

Может быть, тропы больше нет, но Двуликая женщина есть – прямо здесь и сейчас. Мы больше не узнаём ее, поэтому она прибирает к рукам нас всех. В прошлом она преследовала мужчин. Она искушала их, дразнила томным взглядом и отблеском света на темных волосах. Но наши предки хорошо знали рассказы о ней. Они находили в себе силы не идти за Двуликой женщиной. А мы широко раскрываем ей объятия, потому что позабыли все то, во что они верили.

Она была самой красивой женщиной на земле – так гласит легенда – и слишком гордилась этим. Она попыталась обольстить солнце, что светит в небе, и поплатилась за это. Половина ее прекрасного лица стала уродливой. Но это не остановило ее. Она прошла насквозь тополиные рощи и широкие равнины. Теперь она идет через небольшие городки, когда-то возникшие на месте колодцев, где караваны фургонов пополняли запасы воды. Она чувствует себя как дома в больших городах, в предместьях, в гетто. Проникая всюду, она прельщает нас всех. Она стала всеобщей проблемой. Двуликой женщине удалось то, что не удалось нам: она сокрушила все барьеры и границы, установленные цветом кожи, социальным положением и религиозным мировоззрением. Неплохо для забытой легенды. Я бы посмеялась, но, к сожалению, в этом нет ничего забавного.

Она добралась до меня давным-давно. Тогда я была еще девчонкой. Прогуливала школу, болталась по улицам с друзьями, двоюродными братьями и сестрами – беспечная, как все дети. В тот день была такая жара и время текло так медленно. Мы играли со старым, истрепанным садовым шлангом. Может быть, если бы я не обратила на нее внимания, она бы так и прошла мимо. Но я смотрела на нее во все глаза. У нее было все, чего не было у меня. Она была темной, словно земля, а волосы у нее были черные-пречерные, словно беззвездная ночь. Она обернулась и посмотрела на меня – искоса, как будто обещая что-то. И я попалась на крючок.

Я вглядывалась в ее прекрасное смуглое лицо, половина которого была скрыта угольно-черными прядями. Ее губы были прелестны, как цветок, и мне захотелось поцеловать их. Но вместо поцелуя она протянула мне трубку, и я вдохнула в себя дым – для нее, только для нее. Я не знала, к чему это приведет. Мы никогда не знаем – или, может быть, знаем, но нам все равно. Теперь я понимаю, что у меня просто не было шансов. Я пошла за ней.

Земля под моими ногами сменилась потрескавшимся гранитом, гранит – асфальтом, асфальт – якорцами, стелющимися по камням и песку. Сухой летний жар окружал меня стеной. Так трудно было идти сквозь эту стену! Наверное, даже сам воздух знал, что впереди меня ждет опасность, и старался меня остановить. То и дело я взглядывала на нее, идущую передо мной. Изящная спина, скользящая походка – она шла аккуратно, по струнке, словно самка оленя, забредшая в человеческое селение. Волосы у нее были распущены. Они свободной, дикой волной стекали по спине и заканчивались у верхнего края мягкой оленьей кожи, перехватывавшей ее бедра. Ее одежда, искусно расшитая бусинами, уместнее смотрелась бы в музее, чем здесь, на пыльных улицах, где самым красивым предметом был обыкновенный булыжник.

Так мы прошли до заброшенной стоянки в конце нашего квартала, где среди ржавых, ободранных до последней гайки автомобилей росли шалфей и индейская кисть. Она села на валун, и я села подле нее. Она протянула мне трубку, поднесла к ней зажженную спичку – для меня, все только для меня. Она ни разу не взглянула мне в глаза. Теперь я понимаю почему. Она скрывала свою уродливую половину – правду я должна была узнать позже. Я затянулась. Когда я открыла глаза, ее уже не было.

«Давай, девочка, – могла бы сказать она. – Тебе будет хорошо». И мне было хорошо. На какое-то время я забыла, что я всего лишь пылинка на чистом белом льне. Я узнала, каково это – быть избранной. Она любила меня.

Но теперь, когда с того дня прошло уже немало лет, Эм спрашивает у меня совета, но я не знаю, что ей сказать. Я каждый день ищу эту трубку. Я говорю ей: мне уже нечего ловить. Тебе нужно найти свою тропу. А я уже даже не знаю, в какую сторону смотреть.

Может быть, я бы в конце концов разобралась, как мне жить дальше, но я была слишком занята поисками Двуликой женщины. Так она действует. Она показывает нам свою красивую сторону – ту, что манит нас изгибом щеки и бархатистостью ресниц. Мы оглядываемся – не видит ли кто? Нет, никто не видит. А она смотрит на нас, улыбается и ждет – только нас, одних нас. Может быть, это ее запах или следы ее ног на разбитом тротуаре. Не знаю. Знаю только, что с ней мне очень хорошо.

А когда она уходила, я начинала метаться, как в лихорадке. Мысли роились, летели наперегонки, но в конце оказывалось, что все они об одном: о ее лице. И я снова выходила на поиски. Снова и снова, пока, кроме нее, ничего не оставалось. Я видела ее на каждой лестнице, в каждом окне. Я могла постучать в любую дверь – и там она ждала меня, с трубкой в руке.