Зажечь свечу - Юрий Аракчеев

Гец, по всей видимости, и не думает выступать. Хазаров специально выждал паузу после выступления Лисняка. Встал рядом, слева от Нефедова, Раскатов долго говорил что-то. Лицо Геца, сидящего в дальнем углу, стало совсем безразличным, далеким. Вот сел Раскатов, заговорил справа от Нефедова Хазаров, медленно заговорил, словно нехотя, разморенный. Когда он замолчал, вскочил Богоявленский, сказал несколько трескучих фраз, кивнул согласно Хазаров, проговорил что-то, и наконец до сознания Нефедова дошли его последние, умиротворенные и спокойные, неспешные слова:

— …Голосуют все, кроме товарищей Бахметьева и Лисняка.

И в один этот миг вдруг показалось Нефедову, что летит он с горы, летит в пропасть. Холодная ясность в голове, перед глазами — бледные пятна лиц. И тогда встал он, собрав силы, и, вздохнув судорожно, сказал:

— Пантелеймон Севастьянович, я прошу слова.

ГЛАВА XX

В первые секунды никто не заметил его порыва.

Мазаев, сидящий как раз напротив Нефедова, спокойно и уверенно поставил выпрямленную в кисти правую руку локтем на стол, как припечатал; Богоявленский дернул свою вверх над самой своей лысой головой, чуть не задев Старицына, который сидел справа от него и не торопился пока с поднятием руки. Так же, как, впрочем, и Петя, расположившийся справа от Старицына. Сыпчук, сидящий слева от Мазаева, между ним и Хазаровым, протянул было робко свою руку, но, заметив вставшего Нефедова, тотчас ее убрал. Этот фланг стола был как раз напротив Нефедова, и потому он отчетливо видел всю картину, не замечая того, что было слева от него, на другом фланге.

Стоя он был почти такой же, как Нестеренко сидя, и это вполне естественно, что никто, кроме Сыпчука, в первый момент не заметил его.

Тогда Нефедов не очень громко, но уверенно хлопнул ладонью по столу и, глядя на Хазарова, повторил еще раз:

— Пантелеймон Севастьянович, я прошу слова.

На этот раз голос его был спокойнее.

Хазаров медленно повернул к нему свою лоснящуюся голову и, подняв правую руку на уровень груди, повернув ее ладонью к сидящим за столом, как бы успокаивая их, очень вежливо и даже как бы сердечно, обращаясь к Нефедову, проговорил:

— Вы что-то хотите сказать, Сергей Петрович? Пожалуйста. Подождем минуту с голосованием, товарищи…

Сидящий справа от Нефедова Нестеренко скрипнул стулом, всем телом повернувшись к Нефедову, Сыпчук вытянул шею, а Мазаев медленно опустил поднятую было руку и с удивлением поднял свои глаза на Нефедова, стоящего как раз напротив него, через стол. И ощупал его неспешным взглядом.

Прошло секунд пять, не больше, но так неожиданно и так странно было заявление Нефедова, что казалось, будто его молчание затянулось.

— Вы что-то хотели сказать, Сергей Петрович? — повторил Хазаров спокойно. — Пожалуйста, мы слушаем вас.

Когда Нестеренко, читая свой доклад, упомянул только два квартала из пяти, подвергшихся ревизии, забыв как раз о тех трех кварталах, в которых и были обнаружены самые большие нарушения, Сыпчук не мог скрыть своей обескураженности. Ведь именно в тех трех были серьезные нарушения и именно на них с самого начала своей работы делал он ставку. Когда он, так внезапно нагрянув к Барнгольцу, взял его врасплох и принялся за бумаги, то сразу почуял, что дело неладно. И даже не потому неладно, что сразу видна неумеренность в премировании, а потому, что бумаги, которые, ему подсовывал Барнгольц, как-то все касались в основном двух кварталов — второго за прошлый год и первого за этот. Собственно говоря, в задачу ревизии не входила проверка многих кварталов, а тем более сквозная, однако же Сыпчук вовсе не желал, чтобы кто-то подсказывал ему, какие именно кварталы брать на проверку.

И когда, разбирая бумаги, он почувствовал, что ему прямо так и хочется заняться двумя кварталами — вторым прошлого и первым нынешнего года, тем более что в документах этих уже видны были кое-какие мелкие нарушения, — он внимательно посмотрел на Барнгольца и сказал:

— Соломон Иванович, я хотел бы ознакомиться не только с этими двумя кварталами, а и с парочкой других каких-нибудь. Ну, например, четвертый и первый прошлого…

И когда сказал он это, глядя внимательно сквозь свои очки на обезьянье лицо Барнгольца, то увидел, как дрогнуло это лицо, гримаса отчаянной детской обиды проступила на нем. Встал Барнгольц со своего стула и сказал тихо:

— Хорошо, я вам завтра все принесу, что вы хотите, товарищ Сыпчук.

И принес на другой день папку с бумагами за четвертый, самый неблагополучный из всех ревизуемых, как потом выяснилось, пяти кварталов.

Так и обхитрил угрюмый Сыпчук стреляного воробья Барнгольца. Теперь, однако же, слушая Нестеренко, он потихонечку начинал соображать, что вся его стратегия и тактика не привели ни к чему: как видно, им там, наверху, пригляднее, какие кварталы нужно ревизовать, а какие не нужно. Это обидело Сыпчука, однако же не настолько остро, чтобы надолго расстроиться. Тем более что в субботу на заседании комиссии после выступления Нестеренко он уже понял, что так оно, по всей вероятности, в конце концов и будет.

Теперь же, на этом собрании, он только еще раз убедился.

Однако тут вдруг, не дав проголосовать, встал со своего места Нефедов.

— Товарищи, во-первых, я… во-первых…

— Погромче, пожалуйста, товарищ Нефедов, я не могу так записывать, ничего ведь не слышно.

— Во-первых, я хотел сказать, что… Что мы же ведь проверяли не два квартала, а пять. Я ведь сам был в комиссии, я же знаком, я вам приносил эти сведения, Пантелеймон Севастьянович…

— Да-да, вот именно, пять кварталов, конечно же пять! Я же ведь говорил товарищу Гецу, что основное как раз не в этих двух, а в других трех, и в четвертом, в четвертом — особенно!

— Тихо, товарищи, тихо, так нельзя. Вам будет дано слово, товарищ… товарищ…

— Сыпчук!

— Вам будет дано слово в свое время, товарищ Сыпчук. Но я не понимаю, в чем дело, собственно. Вы что, товарищ Нестеренко, разве не знали, что проверено пять кварталов, а? Не знали?

— Нет, то есть как… Я же ведь все… Пантелеймон Севастьянович. Мы же ведь с вами вместе… А потом, какая разница — проверено два, проверено пять. Какая разница! Разве мы обязаны проверять пять кварталов? Мы не обязаны. Кварталы берутся выборочно, и если проверено два, то это все равно что…

— Нет, товарищи, нет-нет. Ведь не два проверено — пять! А? Так ведь? Пять! Я са-ам проверял, вот товарищ Гец зна-а-ет!.. И четвертый — главный, четвертый. А почему вы взяли второй и первый, а, скажите?