Охота на Скунса - Елена Милкова

— Целое лето возился, — улыбнулась Ольга.

— Слушай, как ты это терпишь? — спросила Римма. — Обои испорчены, и вообще вид какой-то дикий, Нет, слушай, это не дело. Ты должна ему запретить всю эту глупость. Все стены исколол булавками, ведь следы останутся! Ну что это такое? А это? — Римма указывала в угол, где лежала какая-то неопрятная темная груда.

— Это его боевой костюм. Он его сам стирает, когда на него нападет такой стих, — мне это ответственное дело он не доверяет, — объяснила Ольга.

— Я бы такой грязи не потерпела, — безапелляционно заявила Римма. — Выбросить все это, переклеить обои, и никаких кнопок, от них следы потом безобразно выглядят. Пойми, Ольга, ты портишь ребенка! А еще учитель! Вот он у тебя вырастет, и у него будет такой свинарник всю жизнь. Васька у меня был такой. Я с ним мучилась ужасно, а все почему? Мать не приучила. Я так ей и сказала однажды: поблагодарить вас за воспитание сына не могу.

— А она? — спросила Ольга, переглянувшись с Саввой.

— Она? — Римма презрительно пожала плечами. — Бросила трубку, истеричка. И с тех пор со мной не разговаривала, да мы с Васькой вскоре и на развод подали. — Она снова оглядела комнату Павла. — Нет, с этим надо кончать. Поставь ему ультиматум. Нечего быть мягкотелой, а то они тебе на шею сядут. У моей дочери всегда был образцовый порядок. Куклы — все на одной полочке, всякие там безделушки — в ящике. Она знала — если я что-то найду не на месте, эта вещь будет немедленно выброшена, сколько бы она ни стоила. И Светка твердо знала, что так оно и будет.

— Она не протестовала? — осторожно спросил Савва.

— А тут протестуй не протестуй, она знала, что сама виновата — не убрала свои вещи, — пожала плечами Римма. — Но бывало, огорчалась, даже обижалась на меня. На собственной свадьбе она знаете что мне выдала: какого-то зайца плюшевого припомнила, которого я выбросила. Я и забыла про этого зайца, а она помнила, представляете?

— Представляю, — покачала головой Ольга. — Против лома нет приема.

— А хоть бы и лом, но распускать их нельзя! — сказала Римма. — А ты, — она обвела рукой комнату, — позволяешь им вот такое. — И вдруг она замолчала, потому что увидела фотографию, приколотую к стене у окна, которая ей понравилась. На этой фотографии девочка выдувала через соломинку огромный мыльный пузырь. А в нем, словно в волшебном кристалле, отражался многоцветный мир. Какой-то человек проезжал вдалеке на мотоцикле. Несколько пожилых мужчин, собравшихся вокруг дощатого стола, играли в домино. На них оглядывалась веселая женщина, которая развешивала на веревке стираное белье. Так сказать, жизнь двора в городском предместье. И вся эта жизнь отражалась на радужной пленке, которую выдувала девочка. — Смотрите, какая смешная фотография.

— Из-за нее-то я вас и привела, — сказала Ольга, внимательно посмотрев на Савву. И Савва сразу проговорил:

— Танька!

— Вы узнали ее? — обрадовалась Ольга. — Когда мы купили эту квартиру, в ней было полно хлама. Мы неделю его выбрасывали. А эту фотографию дети оставили себе. Она вам что-то напомнила?

— Не знаю, — смущенно ответил Савва. — Всплывают какие-то туманные образы, но ничего определенного. Я только знаю, что эту девочку зовут Танька, то есть Таня.

— Может быть, ваша сестра? Или невеста? — спросила Римма. Она уже загорелась мыслью помочь найти Савве близких. — Давайте сделаем цветной ксерокс этой фотографии и отдадим ее во всероссийский розыск. Или в газетах можно напечатать. Если в сумасшедшем доме сумели отыскать пленного венгра, то уж тут-то Россия. Эта Татьяна должна откликнуться. А с ее помощью можно выйти и на родственников. Вдруг это ваша жена?

— Не знаю, — с сомнением отозвался Савва. — Пожалуй, нет. Я просто не помню, а когда напрягаюсь, у меня сразу сильно болит голова.

Мечты одного директора

Ныне здравствующий директор детского дома своих подопечных детей ненавидел. Как, впрочем, и страну, в которой жил. На вопрос: «Есть ли у вас мечта?» — он многие годы сам себе отвечал однозначно: «Свалить отсюда как можно быстрей».

— Вот она, Россия-матушка, — говорил он соседям, переступая через зловонную лужу, которая регулярно, почти каждый вечер, появлялась в подъезде. — Родились в дерьме, в дерьме и умрем.

Лужу напускали по очереди два хронических алкоголика, Толя и Витя, жившие на той же лестнице. И как их ни воспитывали другие жильцы, даже били, толку от этого не было.

Его детский дом был забит детьми дегенератов, которым в нормальном обществе и рожать бы не позволили. Но с другой стороны, именно нормальные страны, словно сумасшедшие, слали им всяческую помощь. Все больше вещами и детским питанием. Так и тут присосались чиновники из районной администрации — выстроились в очередь, чтобы он каждому из них отстегивал. Но зато комната для интимных встреч — это уж было его ноу-хау. Два года назад, когда он ее оборудовал, на коже аж сыпь появилась от страха. И ничего — все, слава Богу, идет благополучно. Даже несколько крупных чинов пользуются. Можно только удивляться тому, как эти новые господа зациклились на нестандартном сексе. Или подавай им Лолит, или пацанов. Он и сам один раз попробовал с пацаном, думал, может, и правда есть какое особое удовольствие — нет, никакой радости. Но вот даже такой магнат, как Беневоленский, которому все вроде бы доступно, даже тот начал пользоваться. Не догадывается, что за это ему придется заплатить не одного-двух, а сотни три Франклинов.

Поначалу директор мечтал купить на берегу Черного моря дом с мандариновым садом. Летом сдавать комнаты отдыхающим, осенью собирать мандарины, которые растут сами по себе на невысоких деревьях, и жить как король. Но потом на этом самом берегу так забурлило, что мечту о доме пришлось отложить до того времени, пока там устаканится жизнь. Однако жизнь в солнечной Абхазии не устаканивалась, а даже под Сочи покупать дом стало опасно. Тогда мечта его слегка географически сдвинулась. Он слетал по путевке в Анталию и понял, что нашел райское для себя место. Даже познакомился с несколькими владельцами ресторанчиков, которые прежде были такими же, как он, совками и вспоминали прежнюю жизнь как дурной сон.

— А что, дело решаемое, — сказал ему бывший преподаватель атеизма, житель города Ростова Гриша, а нынче мусульманин Махмуд. — Есть небольшой капиталец — и ты король!

И теперь директор детдома заканчивал накопление своего капитала.

Последним вкладом в капитал должны были стать доллары от Беневоленского.

Как же этот магнат, такой ушлый в своем деле, не подумал, что всю его любовь директор снимает на камеру. В принципе, никакой злобы директор к магнату не чувствовал. Какую злобу может испытывать крестьянин к корове, которую каждый день доит, а потом режет на мясо? Да никакой. Только заботу и благодарность. Так и директор. Магнат Беневоленский был для него той же дойной коровой. Но теперь настало время вести его на скотобойню.

Директор запаковал большой из плотной бумаги конверт с видеокассетой, надписал: «Г. И. Беневоленскому, в личные руки» и заклеил скотчем. Внутри конверта было и письмецо, в котором директор излагал свою просьбу, а также предупреждал, что теперь за сохранность его директорской жизни отвечает сам Беневоленский, потому что пять копий лежат по разным адресам и готовы по первому сигналу лечь на стол Генеральному прокурору. Как-никак, статью в УК Российской Федерации о растлении малолетних пока никто не отменял. С копиями он, конечно, преувеличил. На самом деле была одна, она хранилась дома, и даже жена о ней не догадывалась.

В качестве выкупа директор просил немного — всего пятьдесят тысяч зеленых. Для такого, как Беневоленский, это все равно что чихнуть. Он так и писал: «Для Вас это — пустячок, а для меня — радость».

Спустя несколько минут после того, как конверт был вручен нарочному — собственному племяннику, которому директор доверял и не такие дела, — объявился и сам магнат. Он всегда звонил неожиданно, но пока директору везло — во время визитов комната для интимных встреч была как раз свободна.

В этот раз директору пришлось долго ждать прихода знатного гостя у калитки под моросящим дождем. Видимо, у того что-то стряслось по дороге. Директор даже забеспокоился: уж не столкнулся ли племянник с магнатом и не вручил ли уже тот пакет. Это в его планы никак не входило. Но едва он собрался вернуться в корпус, как терпение было вознаграждено. Запропастившийся магнат появился и отрядил «на конфеты детям» две бумажки с портретами президентов: Франклина и Гранта. Исходя из будущей суммы — пустячок, а приятно.

А спустя недолгое время нагрянул другой гость, после которого в душе директора многое переменилось.

Второе пришествие троицы

Савва первым услышал, как кто-то осторожно открывает наружную дверь. Пунечка услышала второй. Она подняла голову и навострила белые пушистые ушки, удивляясь: кто бы это мог быть? Она знала, что это не свои: всех домашних она узнавала сразу. Потом она вспомнила цепкой кошачьей памятью, что эти уже были и что они плохие, но Савва понял это раньше, чем она.