Тирания Ночи - Глен Кук

Это было время, когда перед лицом нависающей угрозы задавался нравственный тон и звучали самые нелепые оправдания.

Безупречный V выпускал одну гневную буллу за другой, порицая все мейсальское, а заодно и все традиционно коннекское. Он, очевидно, решил окончательно отвратить от себя свою паству.

Жители Коннека начали активно поддерживать Непорочного II, которому хватило пороху выпустить несколько собственных булл. Пробротских священников и раньше недолюбливали, а теперь стали ненавидеть вполне открыто.

Сонный Коннек просыпался. И встать явно намеревался не с той ноги.

Брат Свечка опасался, что недальновидность и жадность Безупречного вызовут настоящий ураган. Ему не нравился охвативший Коннек воинственный национализм, который креп с каждым днем, питаясь страхом – страхом перед большой и свирепой армией, грозившей вот-вот вторгнуться в страну.

Повсюду монах видел, как укрепляют крепостные стены и готовят к осаде зáмки, как ветераны, закаленные в боях за Святые Земли, муштруют ополченцев. И повсюду слышал о посланниках Тормонда, которые опережали его буквально на день и просили людей не готовиться к войне, ведь Брот и Арнгенд могли счесть такие приготовления вызовом.

Подобные доводы удивляли даже миролюбивого Свечку.

Но за пределами Каурена герцога никто не желал слушать. Все рьяно готовились к нападению, словно десятки тысяч арнгендских людоедов должны были появиться на границе уже с первыми весенними почками.

Весна сменилась летом, а захватчики все не спешили. Герцог Тормонд предложил отправить посольство в Брот, чтобы договориться наконец о чем-нибудь с Безупречным. Брат Свечка отсутствовал в Каурене и не участвовал в разгоревшихся дебатах – в это время он отмечал мейсальский праздник в окружении единоверцев в Кастрересоне. Даже сторонники Безупречного не хотели посылать гонцов в Брот. Мате Ришено, новый епископ Антье и уроженец Арнгенда, тоже предлагал не торопить события. Ведь любое такое посольство Безупречный воспримет как признание собственной власти.

Советникам Тормонда удалось на время отговорить его, но они так и не убедили герцога, что ему не удастся ни о чем договориться с Безупречным. Ведь патриарх непогрешим – зачем ему вообще вести переговоры?

Тормонд ненавидел определенность и никогда прочно не занимал ни одну позицию. Этот подход, которого придерживались все последние герцоги, оправдывал себя вот уже более века.

Ни весной, ни летом никто так и не напал на Коннек. Жители меньше времени стали посвящать приготовлениям к войне, а чуть подальше от северной границы о них вообще и думать почти забыли.

Летом герцог уступил и решил ничего не предпринимать. Только лишь отправил посольство в Салпено, пытаясь примириться с Арнгендом, но безуспешно. Пришла осень, и тут Тормонд снова позабыл о благоразумии. Он рвался начать переговоры с Безупречным.

И в этот раз никто не смог его отговорить.

Брат Свечка вернулся в Каурен за несколько дней до того, как повсюду разнеслись мрачные вести. Остановился монах в доме добропорядочного мейсальского кожевника Раульта Арчимбо. Раульт опасался, что решение герцога столкнет Коннек в пропасть.

Обычно ищущие свет собирались по вечерам перед ужином и обсуждали разные дела. Эти же посиделки затянулись далеко за полночь. К Арчимбо пришло много разного народа: хотели послушать, что скажет совершенный. Все знали, как бротские священники обращаются с дэвами и дейншокинами, и опасались за собственное будущее. Безупречный, по всей видимости, решил перейти от слов к делу и всерьез заняться истреблением еретиков.

– Раульт, мы с тобой уже беседовали об этом, – сказал брат Свечка. – Но объясни, пожалуйста, свою точку зрения, чтобы гости тоже поняли ход твоей мысли.

Оказавшись в центре всеобщего внимания, Раульт Арчимбо смутился.

– Отправив посольство в Брот, – запинаясь, объяснил он, – Тормонд ослабит Коннек.

– Продолжай, – ободрил его монах. – Каким образом?

– Ну, Тормонд будто этим самым признает, что патриарх имеет право вмешиваться в наши дела. Плохое начало. К тому же в каком свете это выставит патриарха в Вискесменте? А ведь он-то как раз законный патриарх, так ведь?

– Выставить этого человека в невыгодном свете – не слишком сложная задача, – вздохнул Свечка. – Пусть поднимут руки те из вас, кому известно, кто такой антипатриарх? Вот видите, братья и сестры, это Непорочный Второй. А узнали вы о нем, скорее всего, потому, что его пытались убить прошлой весной.

– Он просто жалок, – вздохнул Раульт.

– Да. И этот человек должен быть нашим патриархом – патриархом, который говорит от лица всех чалдарян – арианистов, антастов, епископальных и восточных чалдарян, шейкеров и мейсалян. – (Большинство мейсалян считало себя добропорядочными чалдарянами в антастском духе.) – Патриархом, который должен не дать пяти кланам Брота доить церковь словно дойную корову.

– Не понимаю, – вмешалась мадам Арчимбо (ищущие свет считали женщин равными мужчинам, им дозволялось свободно говорить), – почему герцог идет наперекор своим советникам. Получается какая-то бессмыслица. Почему они всё ему не объяснили?

– Объяснили, – кивнул брат Свечка. – Много раз. Как-то я был при том: Тормонд выслушал все и сказал, что понял. Но те из вас, кто растил собственных детей, знают: нельзя объяснить человеку то, что он не желает понимать.

– Может, он просто сошел с ума? – спросил пекарь по имени Скарре.

– Наверное, это все происки Ночи, – тоненьким голоском предположил кто-то.

– Или бог, которому поклоняется Безупречный, помутил его рассудок, – предположил Раульт. – Может, епископальный бог о нас того же мнения, что и Безупречный.

Это была шутка, но восприняли ее довольно серьезно.

– Мне нужно встретиться с епископом Лекро и узнать его мнение, – сказал Свечка.

– Невероятно, – прошептал кто-то.

– Вмешаются ли приближенные Тормонда? – спросила мадам Арчимбо. – Брат, вы говорили, при дворе у герцога нет приспешников Брота.

– Если и есть, то не много. Но люди герцога верны ему и помнят о чести. Если они поймут, что переубеждать его бесполезно, то выполнят приказ.

– А что сделает граф Реймон? – спросил кто-то.

– Важный вопрос. Но на него может ответить лишь сам граф. Своего отвращения он не скрывает.

– Реймон молод, – заметила жена кожевника. – А молодые бросаются в омут с головой.

Принципы мейсальской веры близки были в основном тем, кто распрощался с переменчивой молодостью.

Хозяйская дочка Кедла подала брату Свечке кубок с вином. Девушка очень волновалась и радовалась, что ей разрешили присутствовать на важной встрече, но в присутствии совершенного не решалась и рта раскрыть, хотя ей стукнуло тринадцать и она уже считалась женщиной.

Ищущие свет называли себя истинными чалдарянами и учение свое возводили от учения Аарона, Эйса, Лалиты и других отцов-основателей (до того, как их слова извратили последователи вроде Иосифа Алегианта и его приспешников). Бог арианистов и пришедших им на смену епископальных чалдарян, как считали мейсаляне, на самом деле ворог, которого и обличали отцы-основатели.

Ворог скрывался среди Орудий Ночи и сеял бесчисленную ложь. Распутать клубок сплетенной им лжи не мог никто, потому что на смену одной неправде тут же являлась другая.

Брат Свечка чуть спокойнее откинулся в кресле. Разговор постепенно перешел к теме реинкарнации – это понятие хоть и пришло с востока, но успело просочиться в мейсальскую веру.

Собравшихся в доме кожевника мейсалян интересовали нравственные аспекты реинкарнации. Кто-то думал, что перерождение помогает тем, кто грешил при жизни, и с его помощью можно исправиться.

Брат Свечка и сам еще не решил, что думает по этому поводу, но идея казалась ему отрадной. Хорошо получить второй шанс и возможность все исправить. Так и вращается великое колесо жизни.

Мадам Скарре спросила, должны ли ищущие свет давать отпор, если на них нападают?

– Конечно. Это один из способов противостоять злу. Если мы не дадим отпор, то этим будем потворствовать злу.

Все, кто сидел в доме Арчимбо, затаили дыхание: вот сейчас великий мейсалянский мыслитель изречет истину.

– И это всё, – разочаровал их монах. – Такова правда. Что именно делать – всегда неясно. Нет на свете абсолютно правильного, но зато есть абсолютно неправильное, а его трудно узнать. Оно предстает перед нами в огромном количестве разных форм.

– Что это значит, брат? – спросил пекарь.

– Мы рабы здравого смысла, – начал нараспев Свечка. – Здравый смысл победит любые доводы наших врагов. Правота утечет сквозь их пальцы, подобно воде. И останутся только эмоции. Наша слабость в том, что мы не видим правоты, когда нас направляют эмоции и мечты. И становимся такими же жертвами Орудий Ночи, как и те, кого порицаем за неразумность.