Город и звезды - Кларк Артур Чарльз

Хилвар знал Элвина лучше; он инстинктивно уловил его суть с самого начала. Элвин был исследователем, а все исследователи ищут то, чего им недостает. Редко они находят искомое, и еще реже это приобретение доставляет им счастье большее, нежели сами поиски.

Хилвар не знал, что ищет Элвин. Его другом двигали силы, приведенные в движение давным-давно теми гениями, что спланировали Диаспар со столь извращенным умением — или еще более великими гениями, противостоявшими первым. Подобно любому человеку, Элвин был в какой-то степени машиной, действия его предопределялись наследственностью. Но это не умаляло его потребности в понимании и симпатии и не делало его невосприимчивым к одиночеству или разочарованию. Для своего собственного народа он был существом совершенно необъяснимым, и это заставляло соотечественников иногда забывать о том, что он по-прежнему разделяет их чувства. Чтобы увидеть в нем человека, потребовался незнакомец из абсолютно другого окружения.

В течение нескольких дней по прибытии в Диаспар Хилвар повстречал больше людей, чем за всю прежнюю жизнь. Но почти никого из этих людей он не узнал по-настоящему. Скученные на небольшой площади, обитатели города удерживали за собой уголок, куда трудно было проникнуть. Единственным доступным им способом уединения было уединение сознания, и они держались за него даже в гуще безгранично сложной общественной жизни Диаспара. Хилвар чувствовал к жителям Диаспара жалость, хотя и знал, что они не нуждаются в его сочувствии. Они не сознают, чего лишены: они не могут понять теплого чувства сообщества, ощущения принадлежности друг другу, связывающего воедино всех в телепатическом обществе Лиса. В сущности, несмотря на всю свою вежливость, они, в свою очередь, также не могли скрыть, что относятся к нему с состраданием — как к ведущему невероятно унылое и однообразное существование.

Эристона и Этанию, опекунов Элвина, Хилвар быстро отверг как добрых, но совершенно разочаровывающих ничтожеств. Он был очень смущен, услышав, как Элвин назвал их отцом и матерью — словами, которые в Лисе по-прежнему сохраняли свое древнее биологическое значение. Требовалось постоянное умственное усилие, чтобы помнить: законы жизни и смерти были отменены создателями Диаспара. Временами Хилвару казалось, что несмотря на все окружающее оживление город наполовину пуст, ибо в нем не было детей.

Он раздумывал над тем, что произойдет с Диаспаром теперь, по окончании долгой изоляции. Самое лучшее, что, с точки зрения Хилвара, мог предпринять город — это уничтожить Банки Памяти, столько тысячелетий удерживавшие его в зачарованном состоянии. Пусть они были чудом — возможно, величайшим триумфом сотворившей их науки — но они были порождением больной культуры, культуры, боявшейся столь многого в этом мире. Некоторые из этих страхов основывались на реальности, но другие, как теперь стало ясно, оказались воображаемыми. Хилвар знал уже кое-что о картине, начавшей вырисовываться в результате изучения сознания Ванамонда. Через несколько дней это станет известно и Диаспару — и город обнаружит, сколь многое в его прошлом было мифом.

Но если Банки Памяти будут уничтожены, через тысячу лет город будет мертв, ибо его жители потеряли способность воспроизводить сами себя. Вот с какой дилеммой предстояло столкнуться — но в уме Хилвара уже промелькнуло одно из возможных решений. На любую техническую проблему всегда находился ответ, а его соотечественники являлись специалистами в биологических науках. Сделанное однажды может быть переделано обратно, если Диаспар того пожелает.

Сначала, однако, город должен уяснить себе, что именно он потерял. Его обучение может занять долгие годы — а может быть, и долгие века. Но это лишь начало: вскоре воздействие первого урока потрясет Диаспар столь же глубоко, сколь и сам контакт с Лисом.

Новая информация потрясет также и Лис. Несмотря на всю разницу между двумя культурами, они выросли из тех же корней — и разделяли те же иллюзии. Обе они станут здоровее, когда еще раз оглянутся спокойным и пристальным взглядом на потерянное ими прошлое.

24

Амфитеатр был спланирован так, чтобы вместить все бодрствующее население Диаспара, и, вероятно, ни одно из его десяти миллионов мест не пустовало. Глядя со своего места, расположенного далеко вверху, на огромный изгибающийся склон, Элвин не удержался от воспоминаний о Шалмиране. Обе чаши были едва ли не идентичны по форме и размеру. Кратер Шалмираны, заполненный человечеством, выглядел бы почти так же.

Различие, однако, было фундаментальным. Огромная чаша Шалмираны существовала на самом деле; этот же амфитеатр — нет. Он был лишь призраком, образом электрических зарядов, дремавших до поры в памяти Центрального Компьютера. Элвин знал, что в действительности он по-прежнему находится в своей комнате, и мириады людей, которые, казалось, окружали его, подобным же образом пребывают у себя дома. Пока он не двигался, иллюзия была полной. Казалось, что Диаспар сгинул, и все его граждане собрались здесь, в этой колоссальной чаше.

Не чаще одного раза в тысячу лет жизнь города замирала, чтобы все его население могло встретиться на Великой Ассамблее. Элвин знал, что такое же собрание проходит и в Лисе. Там оно представляло собой встречу разумов, но, возможно, сопровождалось встречей тел, столь же иллюзорной, и, одновременно, столь же похожей на действительность.

Насколько хватало взгляда, большинство лиц вокруг было Элвину знакомо. В центральной части чаши, на расстоянии свыше километра, и несколько внизу, метров на триста ниже того уровня, на котором сидел Элвин, располагалась небольшая круглая площадка, к которой сейчас было приковано внимание всего мира. Нечего было надеяться разглядеть на таком расстоянии хоть что-нибудь, но Элвин знал, что когда начнется выступление, он увидит и услышит все происходящее так же четко, как и все прочие диаспарцы.

Площадка заполнилась туманом; туман сгустился и стал Каллитраксом, руководителем группы, которая занималась реконструкцией прошлого по информации, доставленной на землю Ванамондом. Это было ошеломляющее, почти невозможное предприятие — и не только ввиду гигантских временных масштабов. Только раз, с мысленной помощью Хилвара, Элвин смог бросить краткий взгляд на сознание странного существа, которое они открыли — или которое открыло их. Для Элвина мысли Ванамонда были так же лишены смысла, как тысяча разных голосов, кричащих одновременно в пустой, гулкой пещере. Но люди Лиса все же смогли распутать и записать их, чтобы потом спокойно проанализировать. И, как сообщали слухи — которых Хилвар не отрицал, но и не подтверждал — ими уже было обнаружено множество несообразностей, разительно менявших то представление об истории, которое весь человеческий род миллиард лет принимал как должное.

Каллитракс заговорил. Элвину, как и всем прочим, показалось, что источник громкого, ясного голоса находится всего в полуметре от них. Затем, Элвин обнаружил себя стоящим подле Каллитракса, парадоксальным образом оставаясь в то же время на прежнем месте, высоко на склоне амфитеатра. Происшедшее напомнило эффект отрицания геометрической логики в сознании спящего, который, однако, не испытывает при этом удивления. Так же и Элвин не удивился парадоксу: он просто принял его без колебаний, как и все прочие врученные ему наукой хитроумные трюки со временем и пространством.

Каллитракс вкратце описал общепринятую версию истории человечества. Он говорил о неизвестных народах и цивилизациях Рассвета, ничего не оставивших после себя, кроме горсти великих имен и ужасающих легенд об Империи. Изначально, как утверждалось в рассказе, Человек возжелал звезд — и, наконец, достиг их. Миллионы лет шел он по Галактике, устанавливая свою власть над все новыми и новыми системами. А затем, из тьмы, лежащей за краем Вселенной, нанесли удар Пришельцы — и вырвали у него все, что он завоевал.

Отступление к Солнечной системе было несчастьем, длившимся много веков. Сама Земля чудом была спасена в баснословных битвах, кипевших вокруг Шалмираны. Когда все было кончено, Человек остался наедине со своими воспоминаниями и тем миром, который окружал его при рождении.