Тайна врат - Егор Дмитриевич Чекрыгин

плечо. Опять укол. В живот. Дальше. Вот какой-то офицер. Звон шпаг. Оба дерутся почти вслепую, смотря на мир сквозь дым слезящимися глазами. Оба — умелые фехтовальщики, как и подобает благородным оу. Оба яростны и даже не думают о сдаче в плен. Вокруг мелькают фигуры, но никто не пытается прийти на помощь. Дерутся вожди.

Но Ренки — молодой вождь. Он полон сил, да и вступил в бой относительно недавно, в то время как его противник дерется уже, наверное, с утра. Кредонец пропускает слабенький удар в бедро. Царапина! Но вот и рукав противника от подобной же царапины начинает пропитываться кровью. Один неверный шаг, нога чуть-чуть проскальзывает в луже крови, и кончик шпаги отводится в сторону. Выпад Ренки, столь же стремительный и яростный, сколь и хирургически точный. Враг умирает до того, как успевает упасть.

И тут словно бы подломилась опора, на которой держалась стойкость кредонских солдат. Убитый вождь — это всегда плохой знак. Нет, они не бросились бежать и не сложили оружие, уповая на милость победителя, но начали больше думать о собственном спасении, чем о победе. Те, кто еще мог, попытались выйти из боя и отойти в город. Ренки им не мешал. Он и его солдаты хрипели и рычали, пытаясь вдохнуть хоть капельку воздуха.

Глава 6

— Ну, ты как? — спросил Готор, оглядывая пытливым взором своего молодого товарища. — Видок у тебя уж больно прокопченный!

Готор подобрал, пожалуй, еще очень вежливое определение. Видок у первого лейтенанта оу Дарээка был, прямо скажем, не для изображения на полотне художника-баталиста.

Это там все вояки устремляются в атаку, дерутся и выходят из боя в идеально чистых и отглаженных мундирах, блистая военной выправкой, с гордо поднятыми подбородками и одухотворенными лицами. Если даже и оказывается на этом полотне убитый или раненый, то лежит он в картинной позе, а пятна крови на его одежде смотрятся на редкость живописно и изящно.

Вид же у лейтенанта оу Дарээка был скорее более подходящим для западной стены Храма Предков. Той самой, на которой изображена загробная жизнь всяких нехороших людей, чьи души средь ледяных безжизненных равнин терзают жуткие демоны и прочие адские чудовища.

Черное от пороховой сажи лицо. Красные воспаленные глаза с еще не потухшей легкой сумасшедшинкой в глубине. Волосы торчат какими-то колтунами и залиты кровью. Кровью же залита и одежда, изорванная о разный хлам городских улиц и штыки врагов и тоже насквозь пропитавшаяся грязью и дымом. Чем не адская тварь, несущая ужас, страдания и тоску?!

А еще — устало опущенные плечи, ничего не выражающее лицо и перевязанная грязной тряпкой голова.

— Нормально, — ответил Ренки и переправил вопрос обратно: — А сам как?

— В порядке, — заверил его приятель. — Мы почти и не воевали. Так, взорвали кой-чего… Что с головой?

— С головой? — удивился Ренки. А потом, поняв, о чем идет разговор, объяснил: — Голову даже не задело. По уху пулей шоркнуло. Говорят, кусок целый выдран. Эти сволочи Таагая подстрелили!

— Да, мне уже сказали, — серьезно кивнул Готор. — Я уже кое-что попытался… Но, честно говоря, меня послали. Сам знаешь, у этих полковых лекарей никакого уважения к чинам. Особенно к таким невысоким, как у нас. Но я там все-таки кому кошелек сунул, кого погоном своим и военным министром попугал. О Таагае позаботятся лучше, чем об ином офицере!

Они помолчали несколько минут, ибо, как бы ни переживали ранение товарища, с которым прошли путь от каторги до славы и почета, но рассуждать тут было не о чем. За сегодняшний день смерть собрала огромную дань. Несколько тысяч человек, еще вчера мирно ложившихся спать, полюбовавшись закатом, нового заката не увидят никогда. Среди этих тысяч были храбрецы и трусы, достойнейшие люди и редкостные подонки, умные и дураки, благородные и простолюдины. Смерть брала всех без разбору, ибо перед ее ликом, говорят, стираются все различия и индивидуальные особенности. Это уж после предки, оглядев вновь прибывшего и оценив его прижизненные дела, решат, достоин ли он занять место среди них или должен быть исторгнут в вечные края мук и скитаний. А смерть глуха к заслугам, мольбам и желаниям.

— Когда тот волонтер — как его, оу Виисток — прибежал, глаза размером с большую корону. «Там, — кричит, — такая битва была! Трупы друг на дружке лежат, кровью полгорода залито. А грохот да дым ваш мы даже отсюда видели!» Ну, думаю, надо идти смотреть, что там такое с нашими приключилось. А тут как раз ко мне Дроут и подкатывает. Мол, проводил Таагая до госпиталя. Говорит: «Совсем плох товарищ наш». Ну, я у генерала отпросился и сначала туда, потом сюда. Смотрю, вы тут славно повоевали!

— Горячо было, — согласился Ренки. — Хотя по сравнению с остальными ничего особенного мы и не сделали. А вот ты, я слышал, будто бы целую башню взорвал.

— Да нет, — усмехнулся Готор. — Только самый ее краешек. Запустили туда дыма. Ну, кредонцы и полезли из всех щелей, а кто не полез, тот уже не боец был. Наши поднажали, и башню мы наконец взять смогли. А там уж и весь остальной гарнизон недолго дрыгался, когда его двумя полками давить начали. Теперь осталось только парочку фортов захватить, и считай, дело сделано. Генерал, кстати, распорядился нам уже сейчас минированием заниматься. Сам понимаешь, время не ждет. Но я сначала у него отпросился еще одно задание выполнить. Помнишь про почтенного Коваада Кааса? Думаю, пора уже его навестить!

— М-да, — глубокомысленно заметил Готор, когда они, сверившись с планом, дошли до нужного дома.

— Ага, — не мог не согласиться с ним Ренки, основываясь на своем недавнем опыте.

В городе было довольно неспокойно. Даже тут, на дальней от крепости окраине, где вроде бы нечего делать солдатам обеих сторон, время от времени гремели выстрелы и слышались крики. И откуда-то отчетливо несло дымом. Причем не пороховым, а дымом пожаров. Кажется, местное отребье решило не упускать такой удобный случай (когда еще вражеская армия нападет на главную военно-морскую базу республики?) и немножко