Путанабус. Две свадьбы и одни похороны - Старицкий Дмитрий

Дюлекан снова затянулась и продолжила рассказывать, не открывая глаз:

— Жили в местности севернее Амура от Охотского моря до реки Тунгуски два рода ламутов. Один пас оленей и считался богатым, по сравнению с пешими рыболовами, потому как жить на одном месте может позволить себе только бедняк, у которого нет оленей, чтобы перевозить с места на место его разборный дом. А олени объедают все вокруг за три-четыре дня, и надо дальше кочевать. Но даже если пеший тунгус имел больше хороших вещей и денег, чем оленный, то все равно он считался бедным и недостойным даже стоять рядом с оленным тунгусом. Потому что потерять своих оленей эвен может, только прогневив богов и духов. А тот, кто прогневил духов, — по определению плохой и низкий человек.

И жил тогда же род Наттыла, который из-за падежа животных потерял в одночасье всех своих оленей. И пришлось им осесть на том же месте, где их олени пали, потому что все их большое хозяйство на одних собаках не перевезешь. И все их за это стали презирать. Не только оленные тунгусы. Пешие роды также не спешили считать их за своих. Все потому, что они давно стали оседлыми и, со своей стороны, кочующих оленных тунгусов стали считать дикими людьми. А тут дикие взяли и осели по соседству и вроде как своими стали. Кому такое понравится?

В то время, о котором я рассказываю, стали приходить на наши земли с севера воинственные чукчи и отнимать у эвенов меховые шкурки, которые чукчи, в свою очередь, меняли на железо у купцов с юга. Эти купцы приходили на больших лодках от реки Амур, которую они называли Черным драконом. И с этим китайским железом чукчи становились еще сильнее. А тунгусы, которых чукчи объясачивали,[202] — еще слабее.

Оленные тунгусы еще могли при первых признаках нашествия быстро откочевать в тайгу и скрыться там среди сопок при приближении банд чукчей, а вот оседлые никуда не могли уйти ни от своего дома, ни от своего рыбного лова. Поэтому оседлые тунгусы быстро обеднели настолько, что им стало часто нечем платить калым за невесту ее родителям.

И вот как-то на ярмарку, которую устроили маньчжурские купцы в верховьях реки Зея, собрались многие окрестные роды, не только оленные, но и пешие, которые добирались туда на собаках, погоняя их кнутом. Кстати, больше никто собак так не погоняет, только ламуты. На нартах пешие ламуты привозили тюлений жир в мешках из тюленьей же кожи, юколу и порсу в берестяных коробах. И оленные вынуждены были пешим за пуд порсы отдавать соболя или лису, потому как хитрые пешие ламуты привозили порсы не так чтобы слишком уж много. Чтобы оленные тунгусы старались перехватить порсу под носом у другого рода, возвышая цену.

— А что такое порса? — спросила Булька.

— Порса, — ответила тут же Дюля, — это рыбная мука из мелкой юколы. А юкола — это копченая рыба из семейства лососевых. Юколой пешие роды зимой кормят собак, а оленные сами едят с удовольствием, как лакомство. А из порсы, смешав ее с мукой, делают лепешки. Очень сытные. Или варят густую похлебку. Оленные мясо едят не часто. Разве промыслят что охотой. Оленей же режут крайне редко. По праздникам.

— Как это так — стадо держать, а мяса не есть? Непорядок, — уверенно заявила Антоненкова.

— Дальше слушать будем или перебивать? — Дюлекан собралась обидеться.

Все зашикали на Галку, и ее вопрос остался без ответа.

— Вот так шкурки от оленных стали переходить к пешим, — тоном сказителя продолжила Дюля, — а те стали добывать мех, только чтобы ясак отдать чукчам, не больше, потому как порсу делать намного легче, чем по тайге за соболем гоняться. Да и идет на нее рыбка, можно сказать, сорная, которая на юколу не годится. А на ярмарках, обменяв порсу на мех, тут же у маньчжур или ханьцев меняли этот мех на то, что самим в хозяйстве надобно: нить для сетей, железные топоры, ножи, наконечники для стрел и гарпунов, рыболовные крючки и стеклянный бисер. И чугунные котлы, в которых ту же порсу потом и толкли. Табак, трубки для себя и бусы для своих жен.

Так вот, род Наттыла, хоть и потерял оленей по воле духов, но был большой и сильный. Так что презирали их оленные и старые пешие больше втихомолочку, чем в лицо. Иначе можно было нарваться на то, что люди Наттыла побьют сильно. С репутацией были мужики.

На этой зейской ярмарке мальчик из рода Наттыла, которому было шестнадцать лет, увидел девочку из рода Саган, которой было четырнадцать лет. Поглядели они друг другу в глаза и поняли, что их ребра теплеют все, а не только отдельные. И любовь родилась между ними мгновенно, как взблеск зарницы. А когда в тот же вечер они познали друг друга на шкуре оленя, то поняли, что друг без друга жить уже не смогут.

— Вот так вот? Посмотрели — и сразу в койку? У вас всегда так было? — спросила удивленная Анфиса.

— Легко, — ответила Дюлекан, — достаточно только парню подойти к девушке и сказать, что ему ночью зябко. И если она не против, то они вместе ночуют в чуме ее отца. Но только два раза. На третий раз отец девочки обязательно заведет разговор о калыме.

— Ну да, — хихикнула Сажи, — если на третий раз остался, значит — понравилась. А раз понравилась — плати. Все, как у нас. Вот только у нас заранее попробовать не дают. Деньги вперед.

— Хватит перебивать, дайте послушать, — прошипела Наташа. — Продолжай, Дюля, интересно же.

Дюля и продолжила:

— А девочка эта была дочерью старейшины рода Саган. И была она очень красивой. И старейшина хотел ее отдать третьей женой за старейшину другого оленного рода, чтобы стать таким образом сильнее, обретя сильного союзника. Надоело ему от чукчей в тайге прятаться. Кстати, когда русские казаки там появились, то тунгусы добровольно пошли под руку русского царя и платили ему ясак, чтобы казаки и стрельцы защитили их от чукчей, и, надо сказать, они за меховые шкурки это и делали. Воевали с чукчами долго и страшно, защищая тунгусов и ламутов. А главное, отрезали тех от маньчжурских купцов, и стало чукчам негде брать китайское железное оружие. Да и на ярмарку в верховьях Зеи стали приезжать с китайскими товарами уже русские казаки, а не маньчжурские купцы.

— Ты про девочку с мальчиком рассказывай, а не про чукчей, — с обидой произнесла Роза.

— Я и рассказываю, — огрызнулась Дюлекан. — Так вот, уговорились мальчик и девочка о месте, где стали они встречаться каждый десятый день. Мальчик привозил с собой султа. Это еда такая для походов. В плоском казане немного воды налить и варить рыбу. Потом отделить кости и растереть вареную рыбу с сырой икрой и высушить на солнце. Как высохнет совсем — можно с собой на охоту брать. Кстати, если султа подсолить, то это лучшая закуска к пиву.

— Не надо нам пересказывать книгу «О вкусной и здоровой пище», ты про любовь давай! — воскликнула Ингеборге.

— А я про что рассказываю? — с некоторой обидой произнесла Дюля. — Какая любовь без султа? Мальчик привозил султа и лепешки, а девочка — творог из оленьего молока и масло. Он приезжал на собаках, а она верхом на любимой оленихе, повязав на ее рога яркие ленточки. Они стелили в укромном красивом месте у ручья шкуру оленя и, сидя на ней лицом друг к другу, кормили друг друга своими руками. Разве это не любовь?

— М-да… — озадаченно заметила Ингеборге, — надо как-нибудь попробовать.

— Только не на мне, — тут же запротестовал я, — в меня больше ничего уже не влезет.

— Так вы будете слушать историю о большой любви или нет? — спросила Дюля уже с нарастающей обидой.

Все опять тут же друг на друга показательно зашикали. А мне подумалось: вот блин, за нами охота идет по всем направлениям, а мы только что «Солнышко лесное» хором не поем и то, наверное, только потому, что гитары нет. Зато слушаем очередную повесть, которой «нет печальнее на свете». Почему печальную? Так все повести о большой любви у людей печальные. Люди счастливы, когда у них согласие и просто любовь, а не такая большая, что башни сносит.

— Сядут они на шкуру, — декламировала Дюля, когда все успокоились, — покормят друг друга и потом на той же шкуре друг друга любят. Потом расстаются, чтобы там же встретиться через десять дней. Девочка Саган после таких встреч, на которые она брала с собой свой охотничий лук, в одном богатом месте тайги стреляла пару-тройку глухарей и приносила их домой в качестве оправдания за отсутствие. Так что о связи ее с мальчиком Наттыла никто дома и не догадывался.