Нет повести печальнее на свете... - Георгий Шах

— Ты довольна, красотка? Кажется, я честно выполнил все свои обещания.

— Не знаю, право, чем я смогу вас отблагодарить, синьор Первый консул.

— Можешь называть меня по имени, когда мы наедине. Есть испытанное средство.

— Я готова, — бесстрашно сказала Розалинда, глядя ему в глаза, — быть верной вашей соратницей.

— Во всем?

— Во всем.

Он привлек ее к себе и прошептал на ухо:

— И мы, разумеется, обойдемся без противоестественного брака, как тот, что привел нас с тобой сюда?

Она кивнула.

В консулате с самого начала воцарилась полная гармония.

…Оторвавшись от телекома, Тропинин присвистнул. Он был ошеломлен этим молниеносным coup d'Etat[4] и только сейчас стал размышлять над возможными его последствиями. Ну, прежде всего под угрозой вся столь успешно начатая миссия синьора легата. Нет никаких гарантий, что диктатор пожелает продолжить флирт с Землей. С одной стороны, конечно, ему выгодно заполучить космолеты и приписать себе заслугу восстановления нормальных отношений с прародиной. С другой же, Чейз должен отдавать себе отчет, что гермеситско-земные контакты будут подтачивать профессиональный кланизм, который он обязался всемерно укреплять и лелеять. Возможно, Первый консул лицемерит, но это не имеет значения. Такова его программа, с ней Чейз пришел к власти, он будет всеми средствами за нее цепляться. Так что осторожность и чувство самосохранения возьмут, видимо, верх над выгодой, к тому же отдаленной и проблематичной.

А еще что? А еще наверняка начнутся репрессии. Предававшиеся «пороку» знатные особы отделаются пустяками, скорее всего просто останутся не у дел, что для подобной публики само по себе достаточно суровое наказание. А вот универам, тем достанется. Дойдет ли дело до костров и пыток или передовая гермеситская цивилизация предпочтет такие безотказные технические средства, как электрический стул, — неясно. Ясно, что крови будет пролито много, особенно в первые недели, когда Первый консул должен будет расплатиться с поддержавшими его клановыми фанатиками, дать им вволю порезвиться, утолить свою ненависть.

Ну и, конечно, первыми жертвами должны пасть молодые люди, чья любовь привела к столь трагическому исходу. Можно ли что-нибудь для них сделать? Честно говоря, рискованно. Но он никогда не простит себе, если не попытается. Ждать, пока его пригласят к новому правителю, или напроситься на прием самому?

Уланфу, словно угадав мысли Тропинина, сказал:

— Не сомневаюсь, синьор легат, что в ближайшее время вас пригласят к Первому консулу.

— А вы, друг мой, что собираетесь делать вы? Я-то на худой конец сяду в свой космолет, и прощай Гермес.

— Буду служить, если не выгонят. А выгонят — устроюсь куда-нибудь программистом. Не пропаду. — Уланфу беззаботно тряхнул головой.

Вбежал испуганный управитель дома.

— Сюда прибыл сам Первый консул. Он хотел бы встретиться с вами, синьор легат.

— Передайте его превосходительству, Уланфу, что я в его распоряжении.

Чейз вошел стремительной походкой. Он менялся на глазах, явно искал свой стиль, свой образ величия, колеблясь между строгой собранностью, торжественностью и обаятельной располагающей простотой. Великому легко быть простым, легко ли простому казаться великим?

— Благодарю, синьор легат, что согласились сразу же повидаться со мной.

— Это вы мне оказываете честь, синьор Первый консул.

— К сожалению, у меня плохие вести. Я вынужден просить вас немедленно покинуть Гермес.

Вот оно как обернулось. Такого Тропинин не ожидал даже в худших своих предположениях.

— И прошу правильно оценить мои побуждения. У нас есть достоверные сведения, что универы готовятся развязать гражданскую войну. Они почти наверняка попытаются похитить вас в качестве заложника или даже организовать покушение, чтобы обострить мои отношения с Землей и спровоцировать ее вмешательство в наш внутренний конфликт. А вы ведь не станете скрывать, что ваше общественное устройство отрицает профессиональный кланизм и по духу своему ближе к универию?

— Не совсем так, синьор консул. Мы одинаково ценим профессионализм и универсальность и, смею сказать, нашли способ органично их соединить, не прибегая к помощи богов, даже из рационалистического пантеона.

Теперь мне все равно, подумал Тропинин, не откажу себе в удовольствии напоследок врезать правду-матку выскочке. Эта кличка, судя по всему, к нему прилипла.

— Именно такое соединение позволило нам далеко опередить Гермес в смысле прогресса. И немалую роль здесь играет то самое искусство, которое вы предали анафеме.

— Не будем вступать в идеологический спор. Меня вы не переубедите. Я не сомневаюсь в своей победе, универов мы сомнем, — Чейз хрустнул пальцами. — Но рисковать межпланетными осложнениями не хочу. Да и вам лучше отправляться восвояси. Не ровен час, какая-нибудь диверсионная банда универов прорвется в район посадки космолета.

Наглый враль. Не станут универы за мной охотиться. Кого надо действительно опасаться, так это твоих молодчиков.

Тропинин взял официальный тон.

— Должен я понять ваши слова как прекращение контакта?

— Контакт не прекращается, а только откладывается. Когда я наведу на Гермесе должный порядок. Земле будет предложено возобновить его. Разумеется, в определенных рамках. Мы не позволим, чтобы к нам забрасывали с парадного входа то, что выбрасывается на свалку через черный. Включая ваше хваленое искусство, о котором я ничего не знаю и знать не хочу. — Чейз скорчил презрительную мину.

Оказывается, он не только проходимец, но и дурак.

— И вот еще о чем хочу предупредить: я категорически запрещаю вам брать в космолет кого-нибудь из гермеситов.

— У меня не было таких намерений, — слукавил Тропинин.

— Прощайте, синьор легат.

— Еще минутку, синьор Чейз. — Он намеренно не назвал выскочку пышным титулом. — Я строго придерживаюсь принципа не вмешиваться в ваши внутренние события, но настоятельно прошу оставить в покое молодую чету Монтекки и их близких.

— Они понесут должную кару за свое преступление. — Глаза Чейза сузились, губы сложились в лезвие бритвы.

— Но подумайте, как можно назвать преступлением любовь юноши и девушки?

— Не юноши и девушки, а агра и маты.

— И все же советую вам не прибегать к репрессиям. Геноцид в отношении универов вызовет, помимо прочего, резкое осуждение во всем Великом кольце.

— Мне начхать на Великое кольцо! — сказал Первый консул и, повернувшись на каблуках, вышел.

Через пятнадцать минут Тропинин выехал в аэропорт. Космический корабль был готов к взлету. Капитан доложил послу, что экипаж доставили из гостиницы под конвоем. Никого из официальных лиц, не считая местных техов, не объявилось, их провожал один Уланфу. Тропинин сердечно попрощался с гермеситом и пошел к кораблю.

Заняв одно из кресел в капитанской рубке, он взглянул в иллюминатор и успел увидеть, как два дюжих преторианца подхватили Уланфу под руки и поволокли к машине. Тропинин отвернулся с чувством горечи и бессилия.

Заработали ионные двигатели, космолет с нарастающим ускорением устремился отвесно в небо. Гермес на глазах съеживался, превращаясь в одну из точек на карте Вселенной. Кажется, должны были бы потерять остроту и переживания, связанные с пребыванием на этой планете. Но нет, не таково человеческое сознание. Тропинин знал, что долго еще у него перед глазами будут стоять образы симпатичных гермеситов — Дезара, Сторти, Уланфу, он будет беспокоиться о них, вспоминать отдельные эпизоды своих бесед с ними, по-новому толковать смысл их жестов и слов.

Однако надо садиться за отчет, пока все живо сохранилось в памяти. Тропинин направился в свою комнату, а войдя, удивился до крайности. За его письменным столом как ни в чем не бывало восседал Мендесона.

— Пабло! Как вы сюда попали?

— Не забывайте, Анатолий, что я в течение многих лет держал в руках весь административный аппарат Гермеса. Чтобы не вступать в ненужный конфликт с чейзаристами, мне пришлось проникнуть в космолет заблаговременно. Помог аэродромный тех, который обслуживал корабль после посадки. Я отдал ему все, что имел, и теперь гол как сокол.

— Пусть это вас не тревожит. Земля прокормит одного гермесита.

— Тем более что гермесит сможет предоставить ценнейшие сведения о своей планете. Мое богатство здесь, — бородач постучал пальцем себе по лбу.

Неисправимый делец, подумал Тропинин. Но беседовать с ним всегда интересно.

— Представляю, как Первый консул разнесет свою гвардию, узнав, что она позволила вам удрать.

— Я удрал до того, как выскочка стал диктатором, и как раз потому, что предвидел неотвратимость этого события. Что же касается межпланетных осложнений, то не беспокойтесь, все предусмотрено. В течение двух-трех ближайших часов моя одежда будет обнаружена в парке у пруда. У меня дома на столе найдут записку, в которой содержится просьба в моей смерти никого не винить. Так что Мендесоны уже нет, он утопленник, и вы, дорогой друг, видите перед собой фантом.