КОТАстрофа. Мир фантастики 2012 - Мария Ема

Она сидела в грязи, просила прощения и плакала, размазывая по щекам ту же грязь.

А он смотрел на нее сверху вниз в полном ступоре. И думал о том, что, похоже, нет ни малейшей разницы между безграничным самоуничижением – и такой же безграничной наглостью. И это плачущее и всегда готовое извиняться существо – наглее любой самой наглой Леди. Потому что ни одной Леди даже в голову не придет посчитать себя настолько важной персоной, чтобы сами Лоранты-Следователи…

Нет.

На такое ни у одной Леди наглости не хватит.

А у этой сучки – хватило.

А может быть, это было потом. Во время бесконечного жуткого взлета-падения, когда снова рвалась наружу черная бабочка с острыми крыльями и прорастала шипами сквозь тело квазироза. Ксант выл, Вита рвало, а она…

Она вдруг попросила его рассказать про Миу.

– Что тебе рассказать?! – кричал он, стараясь заглушить боль. – Мы же коты! Есть правила! По ним и надо… А он нарушителем был. Колебателем основ! Он, не я! Младший из принцев-консортов! И он действительно любил ее, эту хитрую дрянь, свою Леди. Настолько сильно любил, что не захотел потом жить. Вот и все!

Боль рвалась наружу, раздирая горло, билась нарастающим звоном в ушах. Он скорее угадал по губам, чем услышал:

– А ты?

– А я… Что я?! – снова кричал он в ответ, не замечая, что крылья прорвали кожу. – Я просто… это как раз нормально! Он хороший был… Красивый, добрый… И честный. Он не захотел притворяться! Его все любили!

Ей неоткуда знать. Любили, конечно.

Пока не выяснилось, что он – колебатель основ.

Колебателей основ уважают – издалека. Но любить их невозможно, это же и котенку ясно, смешно и нелепо любить того, кто не только не любит тебя сейчас, но и не сможет вообще никогда, просто не сможет… Никогда. И даже притвориться не сможет, потому что честный…

Жалко, смешно и нелепо.

– Ну, вот и все… кажется. Извини…

Он вдруг понял, что слышит ее голос. И свой – тоже. Хотя уже не кричит…

Вит, правда, свалился тогда в довольно-таки странный сквот с шестью лапами, крыльями, как у ночного зубастика, и длинной змеей вместо хвоста, но быстро взял себя в руки. И оставил только крылья.

Или, может, еще позже, когда она просто вытолкнула их с Витом. И бросила – разбирайтесь, мол, между собою сами? Они подрались тогда. Не вспомнить уже – из-за чего. А она не стала даже предупреждать – просто сузила шкурку. И они остались беспомощно вращаться посреди какой-то здешней норы, а она полетела себе спокойненько дальше.

Нагло так.

А может быть, это случилось намного раньше. Еще в тот момент, когда первый раз попытался он сравнить ее с Леди.

И не смог.

Как бы то ни было, но тогда, когда с неотвратимостью бревна на излете лезла она в спор орбитожителей, он уже знал это. И с каким-то почти суеверным то ли ужасом, то ли восторгом понимал – она не отступит. Так и будет долбить, пока не добьется. Потому что она наглее, чем тридцать три Леди, вместе взятые.

Может быть, даже наглее самих Лорантов-Следователей.

Она не стала менее наглой и потом, когда перестали эти лоранты-не-лоранты спорить и тот из них, кто не был бесплотным духом, вдруг страшно засуетился, интересуясь их крыльями и всеми обстоятельствами появления у них этих самых крыльев. Вспоминать об ужасах взлета-падения не хотелось. Ксант шипел сквозь зубы, отделываясь односложными фразами, Вит явственно позеленел и сглатывал, но тоже цедил что-то сквозь зубы, а она…

Какое-то время она просто молчала. Хмурила бровки, поглядывала на них с Витом и молчала. А потом вдруг сказала, что отвечать сейчас не станет. Потому что слишком устала. И друзьям своим (им то есть!) тоже не позволит. Потому что они все слишком устали. И отправляются спать. А отвечать будут завтра. И пусть Лоранты-Следователи покажут им место, где они могут расположиться на отдых.

Вот так вот просто. Взяла и сказала. Вит даже охнул, позабыв сглатывать и побледнев еще больше. А Лорант…

Лорант послушался.

Теперь Ксант смотрел из своей подвесной койки, как она умывается. Здесь умывались по-кошачьи, без воды, при помощи влажных салфеток. Пустячок, а приятно.

Были и другие приятные пустячки. Например – койки. Подвесные. Значит, все-таки лукошко, а не конура, там койки не подвешивают, а стелят прямо на полу. В конуре было бы неуютно. А тут он чувствовал себя почти как дома. А еще – этих коек в жилом отсеке было только две. И потому Вит, помаячив какое-то время на пороге и повздыхав горестно, отправился в соседний… соседнюю… ладно, пусть у него там окажется конура. Хоть что-то ему приятное.

А главное – запах…

Ксант принюхался и еле удержался от довольного мурканья. Словно маленький котенок, которому мама почесала пузико. Несолидно как-то.

Сучка расположилась рядом – рукой достать можно. Покачивалась на подвесной койке, пыталась разодрать спутанные волосы, умывалась. Вела она себя так, словно всю жизнь только и делала, что качалась в подвесных койках орбитожителей. Безупречно чумазая, растрепанная и просто-таки восхитительно наглая.

Она умывалась долго. Ксант даже успел слегка разозлиться на Лоранта – не надо было объяснять про эти салфетки и мусороприемник. Он подозревал, что ей просто нравится кидать использованный мокрый комочек в округлую мишень-мембранку и смотреть, как он исчезает.

– Ты все еще жуешь свою травку? – спросил он как бы невзначай, когда очередная использованная салфетка исчезла-растворилась за черной пленкой.

Она моргнула. Улыбнулась виновато.

– Они кончились. Извини.

Ксант знал, что это – вранье. Причем наглое. Но губы его уже сами расплывались в ответной улыбке:

– Вот и хорошо.

Ему нравилось, что она врет. Причем так нагло.

А еще больше ему уже заранее нравилось то, зачем она врет.

– Эри, запомни – я никогда не ошибаюсь в своих расчетах. Я же все-таки с Эридана. Хотя и Нового.

– Достал уже. Ты не человек, а машина! Самодовольная тупая машина! Способная только считать!

– Это в тебе говорит зависть, Эри. А у них все-таки будут дети. Просто-таки чудные дети…

Анна Броусек. Кот и Мальчик

Город смотрел тысячью глаз, и городу не было до него никакого дела. Никому не было! Тимка ожесточенно поморгал, глядя на свет уличных фонарей, и саданул кулаком в нос, чтоб не щипало. Каждый огонек щетинился желтыми иглами. Иглы больно кололись, выжимая слезу. Тимка не плакал… Это все злой желтый свет, размноженный лужами на асфальте, стеклами витрин и офисными окнами!

Александр сидел смирно: оттягивал руки, ворсил куртку, щурился. Тимка и сам удивлялся, до чего же кот большой. Размером с полнего, не меньше! Младший Брат, как у «Маугли». У Тимки не было братьев или сестер, были только мама и Александр. А скоро, наверное, и Болеслав Григорьевич будет…