Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта - Генрих Эрлих

— Это было трусливое преступление, — сказал он. — Я обратился к командованию гарнизона с рапортом, чтобы солдатам нашего батальона разрешили принять участие в разборе завалов и извлечении тел погибших и, возможно, выживших. Как оказалось, с такими же рапортами обратились командиры всех частей, дислоцированных в городе. Нам разрешено направить не больше восьми человек. Добровольцы, два шага вперед!

Юрген вышел из строя. Рядом с ним встали Красавчик и Ули Шпигель, Вайнхольд и фон Клеффель, Кнауф, Диц и Брейтгаупт. Это был их долг, и это было их право, на которое никто не смел покушаться. Это читалось в их взорах, устремленных на командира батальона.

— Да, — сказал майор Фрике, — вы, восемь, приступайте к исполнению.

В штабе гарнизона их батальону выделили пять мест.

— Мне нужно восемь, не больше и не меньше, — сказал на это майор Фрике и настоял на своем, что потребовало немалых усилий.

Das war ein Formarsch

Это было наступление. Предвестием его были хищно раздувавшиеся ноздри майора Фрике. Он стоял и смотрел поверх строя на поднимающееся солнце. Потом он сказал:

— Солдаты! Ровно два года назад мы перешли границу Советов, чтобы покарать вероломство большевиков. Теперь нам предстоит нанести им последний удар. Эшелон ждет нас на станции. Мы выступаем через три часа. Получить новое обмундирование, оружие, сухой паек. Свернуть палатки. Погрузить все на подводы. Вопросов нет. Разойтись!

Он быстро отстрелялся, майор Фрике. Да и чего рассусоливать, когда и так все ясно. Их спокойной жизни пришел конец. Они не сожалели о ней. Сожаления размягчают дух, а он им еще потребуется. Они лишь благодарили судьбу за эту короткую передышку. Не кори попусту судьбу, скажи ей «спасибо», глядишь, она преподнесет тебе еще один подарок.

Юрген был даже рад, что они покидают этот город. По ночам его мучили видения разрушенного госпиталя, изувеченных тел, которые они извлекли из–под обломков, качалась маятником бляха с номером, которую он снял с груди Зальма, чтобы переслать его жене с обычными в таких случаях словами: «Пал смертью героя на поле боя во имя славы Германии и за фюрера». После таких снов он все больше погружался в угрюмую задумчивость, и попытки товарищей вывести его из этого состояния не имели действия — все было слишком близко, ветер доносил запах пожарища, в поле белели кресты, увенчанные солдатскими касками.

А что на фронт — так даже лучше! На фронте все просто и ясно. Предельно ясно. Тут — друзья, там — враги. Человек в немецкой форме — свой, к нему можно повернуться спиной. Человек в русской военной форме — противник, его надо встречать лицом к лицу, с оружием в руках. Людей в гражданской одежде на фронте быть не должно, им там нечего делать. Любой человек в гражданской одежде — потенциальный партизан, он не должен без разрешения приближаться к ним, если идет, невзирая на окрик, — стреляй. Старик, девушка, глухой — стреляй. Только так ты можешь сохранить свою жизнь и жизнь товарищей. У людей на фронте нет национальности, пола, возраста, убеждений, чувств, желаний, есть лишь одежда как единственный отличительный признак. Именно так Юрген и ощущал себя в тот момент — манекеном, обряженным в немецкую военную форму.

Собственно, он стоял в очереди за новой формой.

— Schnell! Schnell! Schnell![27] — подстегнул проходивший мимо Гиллебранд. — Получили, переоделись, сдали старое! Подгонять форму будете в эшелоне.

— Мне не выдали кальсоны! — возмущенно закричал фон Клеффель и, сминая очередь, рванулся назад в палатку интендантов.

Выяснилось, что кальсон нет, не завезли.

— Это черт знает что такое! Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

— В этой стране все может быть, — сказал Ули Шпигель.

— При чем здесь страна?! Мы в немецкой армии!

— При том. Вы сами видите. Она разлагает нас изнутри. Нечто подобное я ощущал в Африке. Там, кстати, мы тоже воевали без кальсон! — Он смеялся.

— Не понимаю, как можно воевать без кальсон. Я лично не могу. Хоть убейте!

— Придется, подполковник.

Юрген получил все новое, от пилотки до ботинок. С удивлением повертел в руках шерстяные перчатки — зачем они? Развернул и встряхнул плащ–палатку — отличная штука! Натянул носки, надел ботинки, завязал шнурки, потопал ногами. Ногам было комфортнее, чем в раздолбанных старых сапогах, но насколько лучше, да и лучше ли вообще, покажет только марш.

У следующего стола ему вручили коробочку с надписью «Аптечка. Первая помощь». Пока стоял в очереди за сухим пайком, заглянул внутрь. Бинта было именно что на первую помощь, на вторую уже не хватит. Даже на царапину в терминах фон Клеффеля.

Сухой паек: две банки французских сардин, две банки бельгийских мясных консервов, две плитки швейцарского шоколада, пачка австрийского витаминизированного печенья, грамм двести украинского кускового сахара и «привет с родины» — две вегетарианские колбаски в целлофановой упаковке.

— На восемь дней, — предупреждал каждого дежурный ефрейтор.

Этот срок породил множество слухов. Восемь дней в эшелоне — это куда же их отправляют? Кто–то сказал: Париж. Кто–то: Сицилия. В это верили легко: куда угодно, только не на Восточный фронт, который был совсем близко. В подтверждение приводили слова командира батальона. Военная тайна! Понимай наоборот! Юрген с усмешкой покосился на группку горячо спорящих солдат: пополнение! Надо же, штрафники, люди тертые и битые, а ведут себя как салаги–новобранцы. Они еще не поняли, куда они попали.

Последним выдавали оружие. Юрген взял лежащий на столе новенький автомат, еще поблескивающий заводской смазкой, назвал номер, писарь сравнил его с записью в книге, пододвинул книгу к Юргену, дал карандаш — распишитесь.

Майор Фрике долго писал рапорты, доказывая, что его батальон не просто испытательный, а ударно–испытательный. Добившись признания «ударного» статуса, он пошел на второй круг подачи рапортов, пытаясь привести в соответствие статус и вооружение, слово и дело. Невозможно эффективно проводить ударно–штурмовые операции, писал он, если большая часть солдат вооружена винтовками устаревшего образца. Если нет возможности оснастить автоматами всех военнослужащих, выделите хотя бы автоматы для штурмовых групп. Выделили. В каждой роте создали взвод автоматчиков. В него зачислили самых опытных, а главное, проверенных солдат. Юрген с товарищами были в их числе. Нельзя сказать, что это их сильно порадовало.

— Наши шансы погибнуть возросли вдвое, — отстраненно заметил Ули Шпигель, — батальон пошлют в ад, а нас впереди всех, открывать заслонки у печей.

— Отлично! — бодро воскликнул Курт Кнауф. — Так мы лучше послужим Германии!