Ночная певица - Наталия Медведева

Его комната в отеле на Фобург Сен-Антуан на восьмом этаже. Она малюсенькая, но с двумя окнами. Макушки деревьев шелестят листвой на уровне пятого этажа. Отель старый, и потолки здесь высоченные.

Мы слегка напились. Я лежу на постели в колготках. Роман суетится в поисках чего-нибудь, чем вытереть стол, — шампанское пеной выплеснулось из бутыли, неловко им открытой. На мою юбку и на стол. Жаль, что он завязал с кокаином…

Он раздевается и ложится рядом. У него хорошая, гладкая кожа. И по всему телу под ней перекатываются мышцы, мускулы, бицепсы. Их приятно касаться — они отвечают на каждое прикосновение легким напряжением. К сожалению, только они. Не та, что нужна нам. Роман говорит, что, видимо, это оттого, что он не нюхает больше. Еще через полчаса он говорит, что это точно из-за этого, что он уже пробовал и тоже не получалось. И я… я тихо смеюсь. Он импотент! Я, конечно, заверяю его, что это не имеет никакого значения и что наверняка это временно. Но по моему виду должно быть ясно, что это еще какое значение имеет для меня! Я все-таки стараюсь развеселить его рассказами о жизни кабаре. Но в голове у меня уже мелькают какие-то размытые кадры нас после "дела", только я веселюсь с кем-то другим… А мать жены Ромки, "сильная, волевая женщина" остается с ним, терпеливо перебирая пальцами его "импотенцию", которая от усиленного массирования становится еще импотентней…

Я уезжаю на такси в "Распутин", где пою, пью и опять пою. Потом я еду с арабскими "жуликами", правда мирового масштаба, о которых пишут в газетах и журналах, в супермодную дискотеку. Они не предлагают мне партнерства. Они дают мне денег — за пение, просто за компанию. У них тоже страсть к певицам кабаре. Им даже не обязательно затаскивать певиц в постель, для этого полно в дискотеке девочек, конечно же, приехавших в Париж становиться манекенщицами. Меня отвозят домой на "Роллс-ройсе". Шофер открывает дверцу, и в обнимку с букетом роз я отправляюсь спать.

Мне снится сцена нашего побега из ювелирного магазина. Потому что хозяин заметил подмену кольца. Мы выбегаем и, свернув за угол, несемся по маленьким улочкам. Погони за нами нет, но наша машина осталась недалеко от магазина. В ней есть какие-то вещи, по которым нас несложно будет найти… И вот агенты и детективы в штатском уже дежурят у магазина, следя за автомобилем. А я, я надеваю белый парик, купленный когда-то в смешном бутике "Фиоручи". Полиция не арестовывает меня в надежде, что я выведу ее на партнера. Но у меня все продумано. Из бардачка я забираю бумаги, и повиляв по улицам Монте-Карло, странно похожего в моем сне на Париж, я подъезжаю к… бане! Следящие за мной полицейские не успевают очухаться, как я уже вбегаю в баню, покупаю билетик и уже меня нет! Я молниеносно снимаю парик и всю одежду, складываю в мешок и оставляю в туалете. Конечно, они найдут его! Но кому он принадлежит?! Я ведь не блондинка. Из бани я выйду с кем-нибудь, с девушкой, с которой подружусь в сауне, например. Бумаги при мне, и к машине не надо будет подходить. И вообще, это не моя машина!

Будильник трезвонит китайскими переливами. Медный китайский будильник. Я вижу посередине комнаты дорожную сумку и звоню Роману. Оказывается, что телефон у меня неправильный, и я долго ищу номер его отеля в телефонной книге. Но потом оказывается, что я не знаю фамилию "месье Роман" и мне приходится объяснять, кто он и кто я. Все это звучит как несусветная чушь, но тем не менее меня помнят в отеле! Роман отвечает сонным голосом и просит перезвонить через час.

Я выхожу купить сигарет и пива — у меня легкое похмелье. В витрине ближайшего бутика появились новые секс одежки и парики. Я слегка корректирую в уме мое кино — может быть, как раз из бани я должна выйти не похожей на себя. Ведь владелец ювелирного магазина даст мое описание полиции, мой портрет… Я опять звоню Роману и прямо спрашиваю: "Твое предложение остается в силе?"

Роман вздыхает, что-то бормочет и говорит, что был пьян. И что я слишком эмоциональный человек для таких дел.

— А что, если ты через пять месяцев окажешься за решеткой? Это же на моей ответственности… Потом, у тебя какая-то жизнь здесь есть. Музыка, группа, кабак, книжки, стишки… А я, получится, тебя сорвал. И ты меня будешь винить. Это точно. И ты не холодная. А это очень важно — быть холодным.

Я почему-то воспринимаю это, как "быть импотентом"! Со всей злостью я говорю ему "прощай" и кладу, бросаю! трубку.

Человек живет и всю жизнь наблюдает, как не сбываются его мечты. Нельзя сказать, что я с детства мечтала стать криминалом. Но, видимо, в жизни мне всегда не хватало чего-то, и адреналин, поднимающийся в крови от ощущения риска, волнения перед выступлением, мне необходим. Может, поэтому я и напиваюсь, не находя выхода эмоциям в том же кабаре… Но оказывается, я уже слишком эмоциональна и Ромка просто испугался! А тем более я понарассказала ему, как мне казалось, забавных историй. Какими делами можно со мной заниматься, если я привлекаю к себе столько внимания, что даже в отеле меня по голосу вспомнили! Распознали! С музыкантами я вечно попадаю в какие-то истории… только в рекорд-компании мы никак не попадаем! С мужчинами у меня постоянные истории — то бокалы все побили в ресторане, то в туалете заперлись… И мой смешок на его импотенцию… Через месяц я бы устроила скандал!

"Надень меха! По улицам пройдись! Она тиха — воров безумных летопись"*. Тихой и успокоившейся я иду вечером в "Распутин". Действительно какой-то успокоившейся и умиротворенной. Вот и еще одна история. Правда, я вспоминаю фильм "Бонни и Клайд" — Клайд ведь был импотентом! Но у них с Бонни была любовь до гробовой доски, а не партнерство. Жизнь-любовь, в которой все вместе, во всем, до конца. Вместе до смерти. Наверное то и была и есть моя давнишняя мечта. О ком-то, с кем вместе во всем. Дo смерти. "И плaчу долгим вечером, и думаю о нем, что ж — делать больше нечего. Вздыхаю пред огнем"*.

1997 г., Москва

"СОЛДАТЫ ВСЕГДА СПИНОЙ…"

Сначала не о солдатах, а о новых московских знакомых… В Париже, как и в любом столичном городе, есть места, точки, которые легко могут найти и приезжие. Вот на площади Республики я и договорилась встретиться с Васей. Имя, по-моему, не совсем соответствовало тому, как он, да еще и его жена были одеты — в панковые кожаные куртки! Вот тебе и "Вася".

Василий Бояринцев привез письмо из Москвы. От Марочкина. Людям, не связанным с рок-музыкой, эти имена, конечно, ничего не скажут. В двух словах Марочкин это… ну, с одной стороны, музыкальный критик, с другой организатор всяких рок-действ, издатель журнала "Русский рок", один из затейщиков московского клуба "Секстон", что был на Первом Балтийском проезде… знающий всех! А Бояринцев, ну, он тоже всех знает. В музыке. Это люди, как пишут в приличных изданиях, средних лет. То есть им под сорок, и это не сопливые ободранные шкеты/рокеры. И что потрясающе, забегая вперед, скажу: это люди, которые слушают музыку. То есть специально садятся в кресло и слушают. Что сегодня редко. Музыка в основном служит фоном. А уж песенки-то!

И вот 1993 год, бегу я под моросящим дождичком в клешах и на платформе 70-х. Очень люблю те времена, а тут как раз вернулись в моду. Вручает мне Вася конверт, и я быстро-быстро прочитываю и… сникаю. Сообщает мне Марочкин, что ребята-музыканты из группы "Ультра", так полюбившие мои песни и мое их исполнение… хотят деньжат. И не просто, а по 150 баксов — американских — за каждую. "А где ж их взять?.." — как поется в известной песне Галича про сырок и ливерную. Я и то и другое могу себе позволить, но платить за свой талант, сама… как-то странновато мне кажется.

Сегодняшняя российская действительность до такой степени всех скурвила, что и не верится — неужели это те самые русские мальчики-девочки, тети-дяди, с которыми я прожила до семнадцати лет? Те самые, у которых можно было, прибежав в полночь, без звонка, одолжить червонец (ну, сегодня это тыща)… те самые, что собирались, ехали куда-то в глухомань, лишь бы играть музыку, за просто так, за любовь к ней… те самые, что в складчину покупали диск "Лед Зеппелин"… только бы услышать, послушать, и какая разница, кто сколько дал… У меня песенка есть на английском, в которой так и поется: "Было время — мы были такими легкими на подъем! Было время — мы были такими свободными, не зная об этом! Было время — стоило позвонить и сказать: "Там музыка!" Было время! Было время! Было время!.. …Мы прожили его, не понимая!" Ну, теперь-то все понимают — стулья утром, деньги вечером, но деньги вперед! или как там?..

"Вася, вы умеете рисовать фигу?" — спрашиваю я у Василия Бояринцева. Пошли мы в кафе, и Вася нарисовал мне здоровенную дулю, и между ней и ста пятьюдесятью долларами я поставила знак равенства. Написала печальную приписку Марочкину и отдала конвертик Васе.

Я против халявы, против дармовой работы, но сегодняшняя Россия строится на идеологии рвачей. Уголовного кодекса. Почти все, от мала до велика, ведут себя по принципу: прибежал, сделал куп, и плевать, что завтра. Урвать сейчас и немедля!