Снова домой - Кристин Ханна

Выполняя обязанности священника, Фрэнсис, как обычно, восстановил веру в Бога и веру в человека. Конечно, его не оставляли серьезные сомнения, когда приходилось давать людям с куда более богатым жизненным опытом какие-либо советы. Но за эти несколько дней и ночей, проведенных здесь, он сумел увидеть вполне ощутимый результат своих усилий. Скажем, чего стоил один тот факт, что Джо Сантьяго, направляясь в обеденную залу, как бы невзначай, взял под руку свою жену. Или, например, с каким удовлетворением Фрэнсис отметил робкую улыбку Леви Абрамсона, адресованную его невесте, когда та заговорила об их детях. В глазах подопечных отца Фрэнсиса постепенно засияла надежда, обещавшая превратиться со временем в нечто большее.

И это, в свою очередь, укрепляло веру самого Фрэнсиса.

– Святой отец, – обратился к нему Томас Фитцджеральд, стараясь вновь вовлечь его в общий разговор.

Фрэнсис ответил улыбкой.

– Простите, я немного задумался...

– Может быть, на вас снизошло божественное откровение? – с улыбкой поинтересовался Леви.

Фрэнсис хотел было ответить, однако вовремя остановил себя. Что-то не вполне определенное, трудно распознаваемое обнаруживало свое присутствие в комнате. Фрэнсис чувствовал, как будто к нему кто-то тихо обращается.

«Неужели это так просто?»

– Видите ли, Леви, – задумчиво произнес он, тщательно подбирая слова. – Возможно, что именно так. Потому что, может статься, божественное откровение приходит вовсе не так, как мы обычно себе представляем.

Томас подошел поближе.

– Что вы имеете в виду, святой отец?

Фрэнсис некоторое время задумчиво смотрел на язьжи пламени в камине, наслаждаясь идущим оттуда теплом, видом красноватых отблесков и уютным потрескиванием объятых пламенем поленьев. Внезапно Фрэнсис ощутил присутствие Бога необычайно близко: уже много лет он не испытывал ничего подобного.

– Не исключено, что мы все собрались сейчас здесь именно по Божьей воле. Возможно, Господь тем самым хочет указать нам путь и посмотреть, поймем ли мы, что именно нужно делать. А путь всегда непрост: через дождь, ветер, снег.

В комнате стало тихо-тихо. Все старались почти не дышать. Оглядевшись вокруг себя, Фрэнсис почувствовал, как сильно эти люди верят его слову, верят в Господа, в самих себя и все человечество.

Доброта. Надежда. Вера.

Все это он чувствовал в атмосфере комнаты.

– Вот взять в качестве примера вас, Джозеф, – мягко продолжил он, глядя в глаза своего собеседника. – Вы любите Марию, и она тоже любит вас. Но как-то случилось так, что за годы совместной жизни вы потеряли некогда обретенный путь. И все-таки вы поняли, что должны приехать сюда, – и вот вы уже идете с Марией под руку, понимая, что это она – та самая женщина, с которой вам суждено и дальше идти по жизни. Может быть, вам стоит оторвать взгляд от земли, не тратить все усилия на поиск верного пути? Просто возьмите Марию под руку и идите, веря, что почва под ногами тверда. Господь наградил вас и вашу жену даром любви, а это уже само по себе немало.

– Ну едва ли все так уж просто, – возразил Томас. Он тяжело вздохнул, и Фрэнсис почувствовал, сколь глубокие сомнения испытывает его собеседник. – Я люблю свою жену всей душой, но дело в том, что она хочет того, чего я не хочу.

– Вы уверены? – спросил Фрэнсис.

На секунду Томас прикрыл глаза, как бы обдумывая свой ответ. Затем сказал:

– Мне двадцать семь лет. И я еще не готов стать отцом.

– Вы говорили ей об этом? – поинтересовался Леви. И опять Томас тяжело вздохнул.

– Тысячу раз. Я постоянно говорю ей, что не хочу ребенка.

Фрэнсис дружески улыбнулся Томасу.

– Это совсем другое дело, Томас. Томас изобразил на лице удивление.

– Что вы имеете в виду?

– «Я не готов стать отцом» – это вовсе не то же самое, что «я не хочу ребенка».

– Но я тысячу раз ей говорил, что я не готов стать отцом.

– В самом деле? – мягко переспросил Фрэнсис. – Вы именно так ей говорили? Или перемешивали эти слова с другими, жесткими и грубыми, которые могли вызвать у вашей жены чувство отвращения?

Томас отвернулся к камину, некоторое время смотрел па огонь.

– Может быть, – выдавил он наконец И чуть погодя добавил: – Вполне возможно.

– Помню, когда мне было столько же, сколько вам сейчас, – сказал Джозеф, – я тоже дико боялся сделаться отцом. У нас в семье не было тогда денег, я не мог устроиться на работу. Но в один прекрасный день Мария встретила меня в дверях с бокалом вина и объявила, что у нас будет ребенок. Я рассмеялся, обнял ее, мы вместе выпили вина, а затем вместе пошли под душ и там расплакались. – Глаза его увлажнились, он слабо улыбнулся. – А когда появилась на свет Мэгги и я впервые взял ее на руки... я в мгновение изменился... Словно сразу повзрослел, сделался опытнее. И вот, кажется, секунда прошла. Моя Мэгги стала зубным врачом, сейчас живет в Нью-Джерси. Иногда мне так сильно ее не хватает, что даже страшно делается.

– Ни один мужчина не чувствует, как правило, что готов стать отцом, – кивнув, сказал Тэд Кэнфилд. – Это похоже на тот путь, о котором нам говорил сейчас святой отец. Она беременеет, и тебе только остается молить Бога, чтобы под ногой оказалась твердая земля.

Томас посмотрел на священника.

– Скажите, а вам когда-нибудь хотелось иметь детей?

Вопрос прозвучал совершенно неожиданно для Фрэнсиса. Он оглядел мужчин, одного за другим, понимая, что ему следует как можно скорее переменить тему разговора. Ведь он был священником, их духовным наставником и потому должен был скрывать от паствы свои затруднения и сомнения. Но сейчас ему претила необходимость скрытничать. Хоть раз в жизни Фрэнсису захотелось сделаться таким же, как и все эти люди. Захотелось быть равным среди равных, открыто говорить о том, что ему далеко не безразлично. Смущенный собственной откровенностью, он заговорил медленно, подбирая слова:

– Я всегда хотел быть священником. Моя мать говорила, что это – мое призвание. Но все, что я хотел от церкви, – это успокоения. Я был совсем еще молодым, когда поступил в духовную семинарию. И там мне сразу же очень понравилось.

Он посмотрел на свои руки, сложенные на коленях, и подумал обо всех молитвах, которые обращал к Господу, вспомнил все сны, которые видел за много лет. В серые годы детства церковь сделалась для Фрэнсиса отдушиной, убежищем от всех бед. Там никто не напивался, никто не орал на него, не пытался его ударить. Там были тишина и покой, и Фрэнсис знал, что именно с церковью он свяжет свою жизнь.

Но даже много позднее, когда он осознал, как это непросто – быть священником, когда он понял, что во имя Господа нужно уметь жертвовать буквально всем на свете, – даже тогда Фрэнсис не отступился. Сейчас, став много старше и имея возможность издалека взглянуть на свое прошлое, он мог уверенно сказать себе, что тогда, давным-давно, когда он просил Мадлен выйти за него замуж, на самом деле ему надо было вовсе не это. В его сердце в то время ярко пылал огонь веры, и сама Мадлен прекрасно понимала, что движет им.