Убей свои сны - Customer

- То поведут за собой и тело, - задумчиво соглашается Мулиартех. – Не зря люди верят, что глаза – вместилище души. Мало им старинных поверий, натащили мудреных научных гипотез, доказывая то, что в доказательстве не нуждается.

- Выходит, что Аптекарь – не делатель кукол-искупителей? – удивляется Морк. Он – единственный, кто еще помнит о практической цели нашего путешествия. Все остальные отвлеклись на глобальность открывшейся перед ними проблемы.

- Конечно, нет, мальчик! – тянет Амар, протяжно и печально, словно колокол звонит в затопленной церкви. – Эти, как вы их назвали, нагаси бина нужны совсем для другого дела.

- Для какого? – взрываемся одновременно я и Морк. Нам порядком надоели недомолвки.

- Разве вы не поняли? Как жертва. Как плата.

Вот, опять двадцать пять, за рыбу деньги. Естественно, как жертва и как плата, что и подразумевалось с самого начала. Но жертва – кому? Плата – за что?

- Ну-ну-ну-ну-ну, еще-еще-еще! – подзуживает нас Амар своим вторым, небожественным, насмешливо-девчоночьим голосом. – Всего шаг остался, всего шажочек!

- Жертва и плата… - медленно додумывает Морк, - …за то, чтобы создать свой мир и…

- …и забрать в него как можно больше живых людей! – торжествующе ору я. То есть громко думаю с раскрытым ртом, по нечаянности наглотавшись морской воды. Ее чистый, кристальный вкус меня сбивает. Поэтому вторую умную мысль выдаю не я, а Морк.

- Нагаси бина уносят от человека правду и реальность – как можно дальше, вниз по реке памяти, чтобы не видеть ее, не ощущать, забыть. А преданная человеком память гневается, не может не гневаться, хочет вернуться и не может, хочет пробиться в сознание – и не в силах, поэтому ей остается только прикрыться ложью – и под покровом лжи проникать в мир, который человек построил для себя в обход правды…

- Бинго! – радуется Амар. – Какой догадливый мальчуган! Твоя внучка не прогадала. По уму они ровня.

- Зато я глупее их обоих, - ворчит для проформы Мулиартех. – Видать, старею, на чистую воду пора. Не понимаю я этих людей: вокруг столько всего, не нравится одно, всегда можно другое попробовать, перебирать, как ожерелье, а они ложью от мира отгораживаются, своих собратьев в жертву приносят. И нас, фэйри, тем же заразили! Как им это удалось?

- Я узнаю, - будто в полусне произношу я. – Скоро. Уже очень скоро. Вот-вот.

Бог Разочарования снова принял чиновно-сановный вид. В глубине его души трепещет ожидание унижения. Он – часть той силы, которая наполняет неказистый домик в самом сердце вселенной. Но самая малая часть. И отнюдь не самая важная. Вроде ресницы или родинки. Им не станут дорожить и к его мнению не станут прислушиваться. Мне его жаль.

А еще мне… не страшно. Я и Нудд – пришельцы, чужаки, не настолько важные, чтобы ставить собственные условия, но и не настолько зависимые, чтобы принимать поставленные условия, если нам не понравится предложение местных божеств. Неверно Понятых божеств.

- Интересно, откуда такое странное название? – задаю я вопрос, пытаясь отвлечь Бога Разочарования от приступа паники.

- Потому что ни одно слово их не было понято людьми, - без запинки рапортует наш нервозный провожатый.

Гм. Это можно трактовать двояко. То ли они не хотят, чтобы их поняли, то ли они гости передач Александра Гордона.

Дверь отворяется без всяких стуков и звонков с нашей стороны. Наверное, нас видели из окна. Или услышали за порогом. Но все равно кажется, что о нашем прибытии узнали каким-то мистическим путем.

В проеме возникает до странности современная девица. Куда уж современнее – черное шелковое платье с летящими кружевными рукавами, анкх* (Египетский символ, известный под названиями «Ключ жизни», «Ключ Нила», «Узел Жизни», «Крест с Петлей», «Египетский крест», «Крукс Ансата» - прим. авт.) на шее, густо обведенные черным глаза на безвкусно набеленном лице. Гот.

- Урд все ждала, когда ты приходил, говорила, ты не уговорил Верданди, Верданди не приходила с тобой, а ждала нас в Красивой Руине! – выпаливает она в далеко не готической манере и замирает, разглядывая нашу троицу по-детски жадными глазами.

Или здесь не говорят по-русски, или за то время, пока мы здесь торчим, Министерство образования провернуло-таки реформу языка. И все перестали понимать друг друга. Оттого и зовутся Неверно Понятыми.

Но кое-что из речи божественного гота я понимаю: Бог Разочарования должен был привести кого-то по имени Верданди (это я или кто-то еще?), но все не шел и некая Урд беспокоилась, что Верданди засела в Красивой Руине. По-моему, кандидат на это название – только один. Разваливающаяся усадьба в колониальном стиле, в которой мы посетили только одну комнату и одну темницу.

- Скульд, зови гостей в дом, не болтай в дверях! – протяжно басит голос из глубины дома.

И это могущественные божества моего несовершенного мира? Одна, узрев гостей, застывает с открытым ртом, как малолетняя деревенская девчонка, другая ее прямо при гостях отчитывает… Оттеснив плечом готическую Скульд, нахально прусь внутрь. А то милое, но несколько тормозное созданье в черных шелках еще полчаса будет на зрелище медитировать. Знаю я этих готов, они очень плавные.

- Вот ты и приходишь, Верданди, наша дорогая сестра! – поднимается мне навстречу крепкая старушенция в таком же готическом прикиде, только разноцветном и… настоящем. На ней добротная котта* (Европейская средневековая верхняя одежда, скроенная по типу широкой туники, но с пришитыми к ней узкими рукавами – прим. авт.) поверх древней шафрановой камизы* (Нижняя одежда, в основном полотняная, представляющая из себя также тунику с длинными рукавами, но достаточно узкую - прим. авт.). Такое ощущение, что я попала в XII век. Голова ее в лучших средневековых традициях замотана покрывалом, прячущим не только волосы, но и щеки, и шею до самого подбородка. Очень выигрышная мода. И не надо волноваться, что овал лица поплыл, а шея превратилась в гриф контрабаса.

Но это соседство игровой и настоящей готики действует на удивление отупляюще. Я все еще стою, переводя глаза с одной хозяйки дома на другую, как Нудд, приятно улыбаясь, просачивается в комнату.

- Дорогие норны Урд и Скульд, счастлив приветствовать вас в вашем нынешнем прибежище! – кланяется он каким-то мудреным поклоном, заведя руку за спину. По всему видать – изысканность манер демонстрирует.

- Ты сопровождаешь сестру нашу Верданди? – величественно кивает ему старуха в покрывале. А юная готка, не обращая внимания на мужчин, буравит меня глазами.

Черт возьми, что происходит? Может мне кто-нибудь объяснить, кто эти, как их, норны? У меня это слово ассоциируется исключительно с садовыми вредителями.