Пип-шоу - Изабелла Старлинг

что Бебе больно. Но я не мог даже посмотреть на нее, слишком отвратителен сам себе, чтобы взглнуть ей в глаза. Но я собирался отплатить ей, и я убью этих двух мужчин за то, что они с ней сделали.

Мои кулаки отбросили парня к стене. Он сопротивлялся, но его удары приходились на твердый, как камень, пресс и толстые мышцы, пульсирующие от жажды мести.

— Теперь ты умрешь, — прорычал я ему в лицо и продолжал бить.

Его кровь забрызгала мою кожу, но этого было недостаточно. Я хотел, чтобы он понял страдания так, как никогда раньше. Продолжал бить, рычать, кричать. Я избивал его до полусмерти, пока его нос не был сломан, а на лбу не появилась большая красная рана.

— Майлз!

Я слышал, как Бебе издалека зовет меня по имени, но не мог вырваться. Все, что знал, это боль, причинять боль, причинять боль, черт возьми, причинять ему боль, пока это не перестало причинять боль мне. Я прижал ублюдка к стене, обхватив одной рукой его горло, и бил его до тех пор, пока у него не сломались зубы и он не захлебнулся собственной кровью.

— Майлз, пожалуйста, Майлз, я люблю тебя, Майлз, не надо, Майлз, не надо, малыш, не надо…

Я опустил руки и попятился назад, и услышал, как открылась входная дверь, когда другой урод выбежал на улицу. Смотрел, как это месиво, которое когда-то было мужчиной, стонет, вздыхает и кричит от боли, но я не чувствовал к нему никакого гребаного милосердия. Я видел, как он обращался с моей девочкой, и как только встретился с ним взглядом, то понял, кто он такой. Ненормальный, поврежденный человек, такой же, как я, но совсем другой, гораздо более опасный. Он был чертовски больным социопатом, который мог вернуться и причинить ей боль, когда меня не было рядом. Я видел это по блеску в его глазах, взгляд, который помнил с последнего раза, когда был в лечебнице. Я видел темноту и боль, его глаза были злыми, мстительными и жаждущими чужой боли.

— Ты никогда сюда не вернешься, — прорычал я на кровавое месиво на полу. — Я больше никогда не хочу тебя видеть, ты, никчемный кусок дерьма.

Он встал, и его колени подкосились, когда мужик схватил свою куртку.

— Ты гребаный психопат, — прорычал он на меня, и я смотрел ему вслед, пока он, спотыкаясь, не вышел из квартиры Бебе, желая, чтобы я сам надрал ему задницу.

А потом остались только мы, и я не мог даже смотреть на Бебе.

Не мог смириться с мыслью, что она злится на меня, что она не понимает, почему я так поступил. И больше всего не мог смириться с мыслью, что, может быть, просто может быть, моей Бебе это понравилось.

Потому что ревность сожрала бы меня заживо.

Я услышала это спустя несколько минут. Тихий звук рыданий, ее плач, как маленькой девочки, такой уязвимый, такой чертовски милый, что он грозил разорвать меня пополам. Я был рядом с Бебе в считанные секунды, мои руки обвились вокруг ее плеч, я обнимал ее, бормоча в ее волосы, пытаясь успокоить ее. Все мои страхи перед микробами, перед неизвестностью были забыты. Все, что имело значение, — это испуганная маленькая девочка в моих объятиях, дрожащая, как чертов лист, из-за того, через что я заставил ее пройти. Никогда не ненавидел себя так, как в этот момент, но я также знал, что должен помочь ей, прежде чем начну беспокоиться о себе.

— Бебе, — прошептал я ей в волосы. — Мне так жаль. Мне так чертовски жаль.

Она начала хвататься за ткань моей рубашки своими маленькими пальчиками, практически забравшись на меня сверху в попытке подобраться ближе. Ее дыхание было неровным и хриплым, и она все еще плакала. За каждую слезинку, скатившуюся по ее гладким щекам, я ненавидел себя еще больше.

— Поговори со мной, — умолял я ее, когда она устроилась у меня на коленях. — Просто поговори со мной, Бебе, я умоляю тебя.

Она целенаправленно схватила меня за подбородок и повернула мое лицо к себе. Я плотно закрыл глаза, все еще не в силах смотреть ей в глаза.

— Посмотри на меня, — выдохнула Бебе, икнув сквозь слезы.

Я заставил себя открыть глаза и посмотрел на нее. Она была так мучительно прекрасна, невинна во всем, в чем мой больной разум обвинял ее. Я ненавидел себя за это и знал, что пройдет много времени, прежде чем смогу простить себя за то, через что я заставил ее пройти.

— Мне жаль, — сказал я, и она покачала головой, глотая слезы.

Сдерживая боль. Только ради меня.

— Вытащи это из меня, — прошептала она, и я уставился на нее, пытаясь понять, что она имеет в виду.

— Что, сладкая? — Грубо спросил я ее. — Что вытащить?

— Хмм… — Бебе тяжело сглотнула, выглядя такой совершенно разбитой, что я почувствовал свое опустошение до глубины души. — Сперма. Они трахали меня, оба. Я чувствую себя г-грязной.

Я отпустил ее и несколько раз ударил кулаком в стену. Один, два, три раза, пока стена не забрызгалась моей кровью, и я застонал от боли в костяшках пальцев.

— Майлз! — крики Бебе наконец-то дошли до меня, и я быстрыми, злыми шагами подошел к ней.

Она отпрянула от меня, но я мягко схватил ее, притянул к себе на колени и пошел по коридору. Бебе рыдала у меня на груди, ее руки с облегчением обвились вокруг моей шеи, когда она поняла, что я не собираюсь причинять ей боль. Чертово дерьмо, Бебе действительно думала, что я могу это сделать. Я был безумно влюблен в нее, а она думала, что я хочу причинить ей боль. Это все была моя гребаная вина.

Когда я, наконец, нашел то, что требовалось, я вошел в ванную, красивую комнату с белой и перламутровой плиткой. Я провел ее в огромный душ и не отпускал, пока включал воду над нами. Вода лилась роскошными теплыми струями, заставляя мою одежду прилипать к телу и не давая обнаженному телу Бебе дрожать рядом со мной.

— Все хорошо, — прошептал я ей на ухо, вода падала на нас. — Все хорошо, сладкая.

Я опустился на колени с ней на руках и осторожно опустил ее на кафель. Она тихо всхлипнула, когда я позволил воде пролиться на нас дождем.

— Раздвинь ноги, — прошептал я, и она безжизненно раздвинула ноги, словно была всего лишь куклой, выполняющей инструкции.

Мое сердце разбилось из-за нее, и я тысячу раз проклял себя в своей бушующей голове.