Сердце ангела - Вячеслав Грацкий

Не сражался только Бельджер. Скрестив на груди руки и смежив веки, он стоял у входа, прислонившись к стене. Он напоминал задремавшего стража. Но Барни чуял — этот отслеживает все, что происходит. В какой-то миг даже показалось, что Бельджер смотрит прямо на него. Сквозь прикрытые веки, сквозь заросли папоротника… Барни помотал головой, отгоняя дурацкие страхи. Они с Гангелем проверяли десятки раз — из зала никак нельзя было увидеть вход.

Несколько подручных Гана еще сопротивлялись. Они истекали кровью, едва держались на ногах, держались на одном упрямстве, но — это было очевидно — бой был уже проигран. Барни медленно отпустил листья папоротника и, ступая мягко, как кошка, поспешил к лестнице.

В свое время Гангелю стоило немалых трудов обучить его двигаться без лишнего шума. Тяжелая, мощная фигура Барни, казалось, была создана для того, чтобы топать как слон. Но в конце концов усилия Гана увенчались успехом, и теперь Барни, когда хотел, мог двигаться очень и очень тихо. Но вот с ловкостью у него было не так хорошо. По дороге к лестнице он налетел на столик и опрокинул горящую свечу. Скатерть вспыхнула, но Барни не остановился. Мысль о том, что дом сгорит, показалась ему правильной. Уже потом, пробираясь по заблаговременно проложенным на крыше деревянным мосткам, он нашел этому разумное объяснение. Сундуки стоят в подвале, а значит, пожару никак не добраться до них. А вот «тайным» пришлось бы побегать. В общем, пожар был кстати.

Попетляв среди узких улочек, многократно перепроверившись, Барни пробрался в схрон хозяина, находившийся аккурат напротив уже вовсю полыхавшего трактира. Не зажигая света, Гангель стоял у окна в гостиной и, отодвинув портьеру, наблюдал за пожаром.

— Я все сделал, босс, — тихо сказал Барни, едва переступив порог.

Гангель не ответил, и Барни подошел ко второму окну, осторожно выглянул. Взметавшиеся к звездам снопы искр и длинные языки пламени завораживали. Сердце Барни затрепыхалось от восхищения и восторга перед бушующей стихией. А ведь все началось с одной-единственной свечки, подумал он.

На площади толпились люди. Просто зеваки и соседи с полными воды ведрами. Но широкое кольцо полицейского оцепления не подпускало никого. Даже подъехавших вскоре на двух подводах с бочками пожарных.

Внутри оцепления стояли «тайные». Тут же, на площади перед трактиром, стояли тяжелые сундуки, извлеченные из подвала. Золотой запас Гангеля. Не весь, но значительная часть. В том числе добыча из «желтого дома».

Там же были и полицейские сыщики. Те самые, кому Гангель регулярно платил жалованье. В несколько раз превышавшее королевское содержание.

Гангель понимал, в чем причина.

Бельджер, давний и ненавистный враг, смертельно опасный, но всего лишь цепной пес. Хорошо натасканный и выдрессированный. А вот Каспар Геллер… этот молодой выскочка…

Конечно, трудно сохранить в тайне такую коллекционную вещь, как карнелийский доспех. Тем более — когда в городе их всего три. Двое владельцев, губернатор и генерал «серебряных», естественно, вне подозрений, ну а Гангель есть Гангель.

Что же до легкости, с которой люди Геллера добрались до резиденции Муна… Известно, трусость полицейских чинов столь же велика, как и их жадность. Иного Гангель и не ждал. Другое дело, можно было и предупредить его, и время потянуть, в общем, снизить потери. Но… Когда дело касается самосохранения, служивые напрочь теряют голову и остатки здравого смысла. Тут уж ничего не сделаешь. Впрочем, до полицейских дело еще дойдет.

— Что будем делать, Барни?

Тот с трудом оторвался от созерцания пожара, пожал плечами. Гангель любил иной раз поговорить с ним. Или, скорее всего, сам с собой. Ибо ответы Барни значения не имели никакого.

— Убить ублюдков, — прорычал он и снова повернулся к окну.

На какой-то миг ему показалось, что это не просто пожар. Ему привиделось огромное огненное чудище, высунувшее морду из-под земли и жадно лизавшее небо.

В памяти Барни всплыла картина далекого детства. Он, пятилетний, вместе с родителями стоит на опушке леса, а в нескольких милях от них полыхает родное село. Тогда тоже стояла ночь и в небе сияли луна и звезды. Лица родителей были пасмурны, отец сжимал в руках топор, мать тянула Барни за собой в лес, а он никак не мог понять — что же в этом ужасного, почему им нельзя еще немного побыть на опушке, почему нельзя еще немного посмотреть на огонь. Такой яркий, живой и волшебный…

— Барни! Ты оглох? — прорвался к нему колючий голос.

— Да, босс. — Барни нехотя повернулся к хозяину.

Глаза Гангеля холодно блеснули.

— Такое ощущение, что ты научился мечтать.

— Огонь, босс, — почему-то шепотом ответил Барни. — Это же огонь.

Гангель усмехнулся:

— Надо же, ценитель прекрасного. Хочешь поджечь еще какой-нибудь мой дом?

Барни отвел взгляд:

— Что вы, босс. Просто мне нравится огонь. Большой огонь.

— Идем.

Гангель направился к выходу. Оставаться здесь больше не имело смысла. Все, что нужно, он уже увидел. Пора действовать.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В хронике говорится: «Повергнув демона Адриана, Адальберт, дабы избежать возрождения врага в новом обличье, разделил его душу на две части. Одну поместил в его меч, другую в медальон». Очевидно, речь идет о каком-то ритуале культа Уриэля, но что он символизирует, можно только догадываться, ибо нигде более он не упоминается. Нужно отметить, что эти легендарные медальон и меч разыскиваются до сих пор, а цены на них достигли астрономических величин.

О том, что бургомистр, несмотря на солидный возраст, любвеобилен как юноша, известно было всему городу. О том, что с этой целью он регулярно наведывается в трактир «Финмарский лев», знали те, кому положено было знать. О том, кого он принимает там помимо юных красоток, знали единицы — те, с кем бургомистр встречался.

К числу избранных относился и Гангель Мун. Едва забрезжил рассвет, он прибыл в гостиницу, снял номер и отправил условленное письмо. Оставалось набраться терпения и ждать. Бывало по-разному. Иногда проходили сутки, иногда больше, иногда меньше, но на сей раз Риллан появился в гостинице спустя пару часов. Означало это одно — бургомистр был заинтересован во встрече не меньше, а может, и больше Гангеля.

Когда из номера выпорхнула, поправляя платье, раскрасневшаяся девица, Гангель надвинул капюшон на лицо и поспешил к дверям. Подпиравшие стены стражи мельком взглянули на протянутый медальон и отошли в сторону.